Долог список атрибутов государства, попавших под руку (весьма тяжёлую) графа Льва Толстого. Армия, полиция, суд, церковь, министерства, поземельная собственность, монархия, образование, брак и т.д., включая привычки к мясному питанию и ношению обуви.
Даже через сто лет после кончины Льва Николаевича влекут на суд: в марте 2010 г. в Кировском суде г. Екатеринбурга эксперт по экстремизму Павел Суслонов обвинял Толстого "в подстрекательстве религиозной ненависти к православной церкви".
Даже имея родного праправнука в советниках президента страны, не просто Льву Николаевичу выхлопотать реабилитацию "вчистую".
В 2011 г., докладывая в Никитском клубе покойного С.П. Капицы, я пробовал подойти к теме, указав на хронологию толстовских ниспровержений элементов государства.
Что первым из вышеперечисленного попало в "чёрный список" Толстого? Прокрутим "в обратную сторону" великую жизнь — и увидим в начале "толстовства" ту самую "солдатскую" песню "Как четвёртого числа нас нелёгкая несла" (1855 г.).
До "непротивления злу насилием" ещё десятки лет, в начале 1850-х военная служба — самое серьёзное из устремлений молодого Льва. Брошены Казанский университет, экзаменации на кандидата права в Петербурге, проиграны кучи денег. Служивший на Кавказе любимый брат Николай, памятный по учебникам литературы детской придумкой: поиском "зелёной палочки — счастья для всех людей", — позвал Льва. Весною 1851 г. приехав к брату, поступает на военную службу. Офицер Толстой служил на Кавказе два года, участвуя во многих "делах". Имел все права на Георгиевский крест. Не получив его, был огорчён.
В станице Старогладковской написал первые вещи. Памятник писателю и бравому воину Льву Толстому в Чечне окружён уважением; "школа его имени не прерывала своих занятий ни на день" (из письма Владимира Толстого, правнука).
Началась Крымская война, храбрый и честолюбивый офицер Лев Толстой переводится в Дунайскую армию, участвует в битве при Ольтенице, осаде Силистрии. С ноября 1854 г. — в осаждённом Севастополе, на самом опасном 4-м бастионе командует батареей в сражении при Чёрной. Абсолютный ноль "толстовства"! Прославленный писатель (повести, присланные из Чечни, мгновенно напечатаны в "Современнике") — доблестный офицер… И вдруг — строки, известные уже пяти-шести поколениям:
Гладко было на бумаге,
Да забыли про овраги —
А по ним ходить!
Песня, выражаясь фигурально, "не совместима с продолжением военной службы". И сразу после штурма 27 августа Лев Толстой был отправлен в Петербург. Версии: а) опозоренные севастопольские начальники удалили; б) царь Николай, как и вся Россия, впечатлённый "Севастопольскими рассказами", приказал спасти, вызвать Толстого из Крыма.
Толстой особенно лелеял этот вариант: царь умер раньше публикации? — мог прочесть в рукописи!…
Ещё шесть-семь лет метаний — и засевший в Ясной Поляне отставной севастопольский комбат поднимет планку философско-морально-эстетической критики войны… на высоту, потрясшую весь мир, за 160 лет так и непревзойдённую.
Приводят примеры вселенской значимости антимилитаризма Льва Толстого, влияния на сотни миллионов людей, мировых лидеров, начиная с Махатмы Ганди… не замечая: в "антивоенном Льве Толстом" — два вектора.
Морально-философское неприятие, знаменитое начало третьего тома "Войны и мира": "…и началась война, то есть свершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие".
Второй вектор — испепеляющее интеллектуальное презрение к военному искусству, науке, штабам, военным планам, теориям.
Военный совет накануне Аустерлица — просто апофеоз человеческой тупости. "Гениальный" план Вейротера предусматривал все движения до человека и пушки, гарантируя полную победу. Тянутся часы идиотической "военной литургии", генерал Ланжерон (француз на русской службе) замечает: "Планируемый результат изменится на прямо противоположный, если Наполеон выйдет к Праценским высотам". Австрийцы смотрят на него, как на случайно икнувшего и продолжают "Дер эрсте колонне маршрирен…" ("Первая колонна марширует" — выражение, ставшее в толстовском кругу символом самонадеянной тупости, тщеты планирования вообще чего-либо).
Их наказание: быть побитыми ещё более гомерически, уже в самую мощь толстовского гения, расписанным ничтожеством, почти куклой (в смысле отсутствия человеческих черт) роботом-Наполеоном.
Здесь векторы соединяются: война — моральная гадость и поразительная тупость. Лето 1812 г., знаменитый "План Пфуля" — ничуть не лучше. И первый выигранный наступательный Тарутинский бой: то же самое торжество хаоса, ошибок, неисполненных (и неисполнимых) диспозиций.
А как именно Крымская война породила "толстовство" — отдельная тема…
