«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...»
Сто лет тому назад Красная армия вошла в освобождённый от поляков и петлюровцев Киев. Вскоре в политуправление армии вызвали молодых активистов эвакопункта — поэта Павла Германа и композитора Юлия Хайта. Обоих доставили на аэродром под Киевом, где сохранилось несколько обветшавших дореволюционных аэропланов. Для боевых действий они не годились, разве что для воздушного патрулирования, но именно из этих «летающих гробов», как нарекли их первые советские лётчики, решено было создать авиаотряд. Герману и Хайту надлежало воспеть сей немудрёный воздушный флот. Так родился знаменитый «Авиамарш», с 1933 года — официальный гимн Военно-воздушных сил страны. Написанный во времена, когда полноценная авиация была лишь мечтой, текст Германа по‑своему отразил реальность: слова «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» являются, по сути, констатацией факта. Как выразился несколько десятков лет спустя другой Герман — космонавт Г.С. Титов, «в известном смысле эти слова можно отнести ко всему нашему народу». Именно представители нашего народа ввели в обиход человечества поистине сказочные реалии — всё то, что казалось и считалось невероятным и неосуществимым.
Кроме двух с половиной десятков наук, от астрофизики и бактериологии до сейсмологии и эволюционной генетики, основоположниками коих стали русские учёные, мир обязан им сотнями великих открытий, уникальных изобретений, прорывных технологий. Радио и телевидение, телефоны и компьютеры, интернет, автомобили, трамваи и тракторы, атомные, ветряные, солнечные электростанции, гидроэлектростанции, самолёты, вертолёты и парашюты, теплоходы и ледоколы, кино и телевидение, спутниковая связь и метеостанции, не говоря уж о космических полётах, — вот всего лишь выборочный перечень научно-технических достижений, которые наши соотечественники вложили в мировую копилку.
Русские умы стремятся к выходу за пределы очевидного и вероятного, к преодолению сверхзадач с применением междисциплинарного подхода, им свойственны интуитивизм, парадоксальность, универсальность. Ярчайший пример Homo universalis — М.В. Ломоносов, чьи таланты и деятельность распространялись на разнообразные, зачастую бесконечно далёкие друг от друга научные и гуманитарные области: химик и физик, основоположник научного мореплавания и науки о стекле, астроном и географ, геолог и метеоролог, металлург, приборостроитель, филолог, поэт, художник, историограф… Ломоносов основал физическую химию; выдвинул молекулярно-кинетическую теорию тепла; задолго до Резерфорда описал молекулярное строение вещества; получил твёрдую ртуть, доказал её электропроводность и ковкость, на основании чего её отнесли к металлам; изложил теорию света, которая внесла значимый вклад в развитие физической оптики; изобрёл цветное стекло, аэродинамическую машину — прообраз вертолёта (на вертолётах и теперь используется соосная система, предложенная Ломоносовым); анемометр (аппарат для определения силы ветра); принципиально усовершенствовал телескоп; создал прототип громоотвода (независимо от Франклина); «громовую машину (устройство для прогнозирования гроз); катоптрико-диоптрическую зажигательную систему (предтеча современной солнечной печи — прибора для получения высоких температур с применением солнечного света); «ночезрительную трубу» (первый прибор ночного видения); батоскоп (оптический прибор для исследования морского дна); устройства для оценки скорости судов и морских течений, морской барометр, прибор для определения качки судна и самопишущий компас — прообраз курсографа, который применяется и сегодня; основал первую в России сеть метеостанций; разработал принципы экономической географии, усовершенствовал географические карты и атласы; объяснил природу полярных сияний; открыл атмосферу Венеры (первое в истории доказательство наличия атмосферы на другом небесном теле); представил теории атмосферного электричества и многослойности атмосферы, теорию строения Земли («О слоях земных»); составил классификацию льдов; стал автором первой научной русской грамматики и «Краткого руководства к риторике»; осуществил силлабо-тоническую реформу стихосложения (совместно с Тредиаковским) и, наконец, создал классический русский четырёхстопный ямб. Невзирая на феноменальное многообразие, все исследования Ломоносова были так или иначе взаимосвязаны, ибо покоились на общем фундаменте — глубоком понимании единых законов, лежащих в основе всего спектра природных явлений.
Галерея русских самородков
А сколько отечественных «Платонов и быстрых разумов Невтонов» — гениальных самородков-Левшей стали авторами новаторских, поразительных для своего времени изобретений! Самый известный российский самоучка, «нижегородский Архимед» XVIII века Иван Кулибин (1735–1818), собрал уникальные карманные часы, умудрившись поместить в небольшом корпусе помимо часового механизма ещё и механизм боя, воспроизводивший несколько мелодий, и музыкальный аппарат, и миниатюрный театр-автомат с движущимися фигурками. Разработал ряд проектов однопролётного моста (теории мостостроения тогда не было и в помине), создав первый в мире прецедент моделирования мостовых конструкций. Изобрёл «дальнеизвещательную машину» — оптический семафор, в котором использовал ещё одно остроумное изобретение: фонарь-прожектор с параболическим отражателем из мельчайших зеркал. «Дальнеизвещательная машина» позволяла ставить телеграфные станции на значительных расстояниях и использовать их и днём, и ночью, и в условиях плохой видимости. Первый в мире винтовой лифт — ещё одно детище Кулибина; знаменит и его водоход (судно, способное двигаться против течения с помощью самого течения), и «самобеглый экипаж»: веломобиль с коробкой передач, рулём, тормозом и подшипниками качения.
Но приоритет изобретения веломобиля принадлежит другому уроженцу Нижегородской губернии, крестьянину Леонтию Шамшуренкову (1687–1758), который создал четырёхколёсную педальную коляску на 40 лет раньше. Кроме того, Шамшуренков придумал оригинальный механизм, с помощью которого на колокольню Ивана Великого удалось поднять поистине неподъёмный, восьмитысячепудовый Царь-колокол.
Подмосковный крестьянин Ефим Никонов (дата рождения неизвестна, умер после 1728 г.) в 1718 году подал Петру I челобитную, в которой брал на себя обязательство построить «потаённое судно», способное плавать под водой и «подбити под военный корабль под самое дно». По заложенным в нём техническим решениям судно являло собой прообраз современной подводной лодки. По указанию Петра Никонов построил сперва модель (на которой совершил два успешных погружения и всплытия), затем полноразмерное «потаённое судно».
Ефим Черепанов (1771–1842) и его сын Мирон Черепанов (1803–1849), крепостные крестьяне, приписанные к одному из уральских заводов Демидовых, сконструировали порядка 25 устройств, в числе которых были рукоподъёмные, водоотливные, винторезные, строгальные и золотопромывочные машины мощностью от 5 до 60л.с.; построили около 20 паровых машин, которые пытались внедрить в промышленное производство, а в 1834 году создали (целиком из отечественных материалов) «сухопутный пароход» — первый российский паровоз.
Фёдор Блинов (1831–1902), крестьянин Саратовской губернии, придумал и изготовил «бесконечные рельсы» — состоящие из звеньев замкнутые металлические ленты, иными словами, первый образец гусеничного хода. Получив патент на своё изобретение, Блинов испытал его в действии: запряжённый всего двумя лошадьми, нагруженный двумя тысячами кирпичей и тремя десятками людей вагон на гусеничном ходу без труда прокатился по улицам Саратова. Другим известным достижением Блинова стал «самоход» — вагон с паровым двигателем, который принёс одарённому самоучке всероссийскую славу («самоход» неоднократно демонстрировался на крупнейших промышленных выставках).
В определённом смысле учеником Блинова был крестьянский сын из села Балаково Яков Мамин (1873–1955), который в юности трудился в качестве подмастерья у Блинова в мастерской. К концу XIX века Яков вместе с братом открыл в Балакове свой завод, а спустя несколько лет запатентовал оригинальный «Русский дизель» — бескомпрессорный двигатель высокого сжатия. На базе двигателя был создан первый колёсный «Русский трактор».
Ещё один новатор-самородок, Андрей Власенко (даты рождения и смерти неизвестны), управляющий помещичьим имением в Тверской области, в 1868 году подал в Департамент земледелия прошение о выдаче привилегии на изобретённую и собственноручно сооружённую им «конную зерноуборку на корню», или «жнею-молотилку». Это был первый в России зерноуборочный комбайн. Власенко получил золотую медаль Вольного экономического общества за «высокополезную деятельность», однако от производства жнеи-молотилки министерство земледелия отказалось: «выполнение сложной машины не под силу нашим механическим заводам». Притом два пробных комбайна, построенных Власенко на собственные средства, исправно жали и молотили в течение долгих лет.
Инженер-самородок Николай Бенардос (1842–1905), уроженец Херсонской губернии, внук героя Отечественной войны 1812 года и сын офицера Крымской войны, во время учёбы на медицинском факультете Киевского университета осуществил своё первое изобретение — серебряную зубную пломбу. В дальнейшем собственными руками соорудил целый ряд оригинальных сельскохозяйственных орудий, механическую прачечную (прообраз стиральной машины), снаряд для перевозки тяжестей и, наконец, колёсный пароход-вездеход, способный преодолевать различные речные препятствия (мели, плотины и пр.) по суше. Бенардос успешно испытал новый вид транспорта, предприняв многокилометровое путешествие по рекам Луху и Клязьме. Но мировую славу Бенардосу принесло изобретение электрической сварки: дуговой, точечной и шовной контактной. На Международной выставке в Париже он получил золотую медаль, а позже, после патента Российской империи, — патенты Франции, Бельгии, Великобритании, Австро-Венгрии, Швеции, Италии, Германии, США, Норвегии, Дании, Испании и Швейцарии. Электрическая дуговая сварка угольным электродом получила название «способ Бенардоса».
Статский советник Петр Шиловский (1871– 1957), изобретатель-самоучка, стал родоначальником гироскопической техники. Разработал «устройство для сохранения равновесия повозок или других находящихся в неустойчивом положении тел» (1909), модели монорельсовой железной дороги с гиростабилизированным поездом (1911), гиростабилизированного двухколёсного автомобиля (1914), модель гироскопического успокоителя корабельной качки и «ортоскоп» (гироскопический курсоуказатель), проверенный на самолёте «Илья Муромец». В 1919 году создал проект монорельсового железнодорожного пути из Петрограда в Гатчину. Поезд должен был состоять из двух вагонов и двигаться со скоростью 150км/ч.
Иосиф Тимченко (1852–1924), сын крепостного из села Окоп Харьковской губернии, работал механиком учебных мастерских Новороссийского университета. Среди его новаторских разработок — электрические часы, программное механическое устройство для слежения за движением небесных тел по орбитам, инструменты для микрохирургии глаза, ряд метеорологических приборов. В 1883 году разработал «улитку»: механизм, позволявший прерывисто менять кадры в стробоскопе; это изобретение Тимченко использовал и в кинетоскопе, впервые продемонстрировав в 1894 году кинофильмы «Скачущий всадник» и «Копьеметатель» — за год с лишним до братьев Люмьер.
Фёдор Пироцкий (1845–1898), сын военного медика, в 1875 году в качестве эксперимента пустил вагоны на электрической тяге на участке сестрорецкой железной дороги, в 1880‑м перевёл городские трамваи с конной тяги на электрическую, и в течение месяца санкт-петербуржцы пользовались первым в мире электрическим трамваем. Денег для продолжения экспериментов у Пироцкого не было, но его изобретением заинтересовались во многих странах, в том числе в Германии, где братья фон Симонс после встречи с Пироцким вскоре открыли первую электрическую трамвайную линию.
Анатолий Уфимцев (1880–1936), сын курского землемера, был крайне плодовитым изобретателем-самоучкой: получил 68 патентов. Кроме керосиновых фонарей оригинальной конструкции, новых музыкальных инструментов, электрического пера для множественного копирования и т.п. Уфимцев создал несколько конструкций самолётов, в том числе «летающую тарелку» — аэроплан с круглым крылом, иначе именуемый сферопланом; четырёхцилиндровый двигатель, сконструированный для сфероплана, получил серебряную медаль на Международной выставке воздухоплавания. После революции Уфимцев предлагал масштабный проект «анемофикации» — создания отрасли ветровой энергетики — и построил первый в мире ветрогенератор с механическим инерционным аккумулятором энергии.
Наравне с феноменальными новаторскими прорывами российских самоучек нельзя не упомянуть хотя бы несколько отечественных прорывов из области «то, чего не может быть».
Преодолев гнёт тысячелетних традиций, Н.И. Лобачевский (1792–1856) совершил невиданный революционный шаг в науке — отказался от аксиомы Евклида о параллельных прямых и основал неевклидову геометрию. Идеи Лобачевского, некогда казавшиеся недопустимым парадоксом, во многом определяют лицо современной науки.
Иероглифическая письменность древнего народа майя считалась принципиально неподдающейся дешифровке. Тем не менее Ю.В. Кнорозов (1922–1999) справился с этой невыполнимой задачей. Дешифровка Кнорозова оценивается выше открытия Шампольона, проникшего в тайну египетских иероглифов, поскольку в случае языка майя отсутствовали параллельные тексты на известных языках.
Открытие «самой южной земли» являлось несбыточной мечтой знаменитых первопроходцев: Диаса, Магеллана, Тасмана и Кука; последний после очередного неудавшегося похода к Антарктиде заявил: «Ни один человек никогда не решится проникнуть на юг дальше, чем это удалось мне». Однако несколько десятков лет спустя экспедиция Ф.Ф. Беллинсгаузена (1778–1852) и М.П. Лазарева (1788–1851) на парусных шлюпах «Восток» и «Мирный» достигла берегов «недостижимого» материка. Вновь после Беллинсгаузена и Лазарева люди смогли проникнуть в те края лишь 100 лет спустя.
Забытая педагогическая победа
Наиболее бесспорным и ярким символом Русской Победы была и остаётся победа советского народа в Великой Отечественной войне. Однако эта без всякого преувеличения Величайшая Победа стала возможной благодаря тому, что в Советском Союзе в предвоенные годы удалось реализовать программу по созданию нового человека, одним из идеологов которой являлся первый нарком просвещения РСФСР А.В. Луначарский (1875–1933). Во многом именно благодаря первым плодам этой беспрецедентной программы в СССР были осуществлены те самые тектонические преобразования, которым обязана своим существованием современная Россия: индустриализация, победа в Великой Отечественной войне, прорыв в области практической космонавтики и многое другое. Последовавшая в 1950–1960‑е годы стагнация и вслед за этим фактическое сворачивание этого смыслообразующего и без всякого преувеличения осевого сегмента советского проекта послужили одной из главных причин последующего крушения СССР.
Характерно, что уже в 1928 году в программной работе Луначарского «Воспитание нового человека» присутствовала последовательная критика идей прототрансгуманизма, популярного как у некоторых советских технократов того времени, так и в среде современных российских апологетов «цифровизации». Анализируя тенденции своего времени, Луначарский пишет строки вполне актуальные и для наших дней: «Капитализм всё больше и больше переносит центр тяжести на послушные механизмы и старается при помощи их дисциплинировать и определённым образом регулировать непослушный, непокорный, бунтарский человеческий — пролетарский — материал. Смысл социализма заключается не в подчинении человека машине, а в том, чтобы машина подчинялась ему (здесь и далее выделено. — А. К.)»[1].
Одним из важнейших, хотя и не до конца востребованных звеньев программы, направленной на пробуждение и воспитание главного субъекта Развития — человека-творца, способного органически воспринять в себя все лучшие достижения человеческой культуры и цивилизации, служит педагогическая система выдающегося советского педагога А.С. Макаренко (1888–1939).
Всего за несколько лет воспитанники Макаренко не просто полностью отказались от прежних уголовных норм, но и смогли наверстать своё близкое к нулю образование (многие из них не имели даже начального). В «Педагогической поэме» Макаренко пишет, что базисом «новой педагогики» стала трудовая деятельность колонистов, вокруг которой выстраивалась вся остальная структура колонистской организации. Антон Семёнович сумел заметить, что, при определенных условиях, трудовая деятельность становилась не просто привлекательной для воспитанников, но и выступала как мощное преобразующее начало: «Макаренко сумел понять важнейшую особенность подобной трудовой деятельности: труд должен быть как можно менее отчуждённым. Колонисты обязаны видеть все этапы производственного процесса, начиная от планирования и заканчивая использованием продуктов производства. Этому правилу Макаренко следовал до конца, в различных условиях стараясь выдерживать полный производственный цикл. Он также понял второе условие: труд должен быть не просто механическим, он должен затрагивать сознание воспитанника»[2].
Демонстрируя своим воспитанникам весь технологический процесс от исходного сырья до конечного продукта, Макаренко давал им понять, что, работая, — они в буквальном смысле создают своё будущее. Каждый обитатель коммуны должен был видеть, как его затраченные усилия преобразуются в конечный продукт и, в завершение «большого круга», — в улучшение его же жизни. Поскольку именно в этом случае трудовая деятельность обретала то самое структурирующее и мотивирующее свойство.
Тот же самый критерий применялся Макаренко и к обучению, которое рассматривалось как важная часть трудовой деятельности: «И рабфак, и последующий вуз — из бессмысленных ступеней в общественной пирамиде превращались в важную часть этого изменения Вселенной. Колонисты хотели стать инженерами, чтобы строить, стать врачами — чтобы лечить, стать педагогами — чтобы учить. А вовсе не для того, чтобы получать большую зарплату. Именно так из кажущегося примитивным колонистского труда вырастало желание сознательного изменения мира и труда как высшей ценности»[3].
Главное, что отличает педагогический опыт Макаренко практически от всех остальных систем воспитания, состоит в открытии им «педагогического философского камня» — механизма, способного полностью изменять человеческую личность. Превращать вчерашних преступников не просто в законопослушных обывателей, а в активных советских граждан — причём очень часто с уровнем квалификации выше среднего. Подобная практика существенно отличалась от всего, что было до Макаренко — когда считалось, что единственная задача «реабилитации» подобного контингента состоит исключительно в «искоренении преступного поведения». Сам Антон Семёнович практически не делал разницы в плане воспитания для обычных детей и подростков и указанного специфического контингента — постоянно заявляя, что нет никакой разницы, что было «до».
К примеру, он демонстративно отказывался изучать личные дела поступающих к нему в коммуну лиц — что, кстати, выглядело для тогдашнего «педсообщества» очень сильным фрондёрством. Дело в том, что в указанное время популярными были разного рода концепции «естественных качеств», которые должны были определяться разного рода психологическими методиками — в основном, тестами. И уж на основании этих тестов следовало выстраивать дальнейшую методику обучения — с разделением детей по способностям и т.д. Надо сказать, что в то время указанная концепция, именовавшаяся «педологией», казалась крайне прогрессивной и научной, основывающейся на передовых психологических знаниях. Характерно, что подобного рода образовательные концепции, направленные в конечном итоге на штамповку узкопрофильных специалистовисполнителей, продолжают пользоваться популярностью в определённых педагогических кругах как на Западе, так и в современной России.
Макаренко использовал совершенно иной подход, считая, что никаких деструктивных личных качеств не существует, а основу преступного поведения определяет среда. Такой подход показал себя прекрасно работающим в условиях двух коммун: «Имени Горького» и «Имени Дзержинского». Включая такой знаковый момент, как объединение небольшой изначально коммуны «Имени Горького» и крупной воспитательной Куряжской колонии, находящейся в разложившемся состоянии. В результате чего за крайне короткий срок «горьковцы» сумели «переработать» куряжцев и создать единый, структурированный и конструктивный, коллектив.
Подобный материал, наглядно демонстрирующий ошибочность привычного представления о «врождённых наклонностях» и принципиальной важности правильной (конструктивной) среды, навсегда вошёл в анналы мировой педагогики. Правда, из‑за своей новизны он оказался неприменимым в привычной учительской практике. Так что, несмотря на определённую поддержку со стороны властей, «трудовая теория воспитания» Макаренко оказалась в целом невостребованной. Официальная, «классическая» школа до определённого времени неплохо справлялась со стоящими перед ней задачами — и макаренковская сверхэффективность после ликвидации беспризорности казалась излишней. Тем не менее на фоне современных деструктивных тенденций, сложившихся в российской образовательной сфере, педагогическая система Макаренко снова становится актуальной.
Помимо самой возможности «перековки» недавнего «уголовного контингента» у коммун Макаренко имелась и ещё одна важная роль. Дело в том, что они прекрасно показывали, насколько реально общество, построенное на неотчуждённом труде, настолько оно эффективнее, нежели всё остальное — а самое главное, насколько это реализуемо даже при крайне низкой производственной базе. Эта проблема остаётся остро актуальной и по сей день, т.к. многие считают, что высокие «коммунистические» взаимоотношения возможны только в сверхразвитом обществе. Коммуны Макаренко наглядно доказывают обратное: возможность существования низкоотчуждённых обществ даже на низких стадиях развития общества. Напомним, что в 1920‑е годы вокруг указанных учреждений существовал пресловутый НЭП — т.е. господство буржуазных отношений, отчасти ограниченное Советским государством. Однако иметь коммунистические отношения, хотя бы и внутри коммун, это не помешало[4].
Практический опыт коммун Макаренко успешно опроверг ещё одно расхожее заблуждение, состоящее в том, что строительство неотчуждённого общества — это удел каких‑то особых, «коммунистически пригодных» личностей. Большая часть педагогического коллектива коммун не являлась убеждёнными педагогамикоммунистами и формировалась по принципу «с миру по нитке». Однако значительная их часть перестраивалась под имеющиеся условия и выполнение соответствующих задач, т.к. в коммунах были созданы благоприятные условия для проявления практически каждым человеком своих высших качеств[5]. То есть внутреннее преображение затрагивало не только воспитуемых, но и распространялось на самих воспитателей!
В каком‑то смысле в социальном тигле своих коммун Макаренко успешно воспроизвёл алхимическую формулу Великого Делания, по‑новому переоткрыв максиму, приписываемую древнеегипетскому мудрецу Гермесу Трисмегисту, отождествлявшемуся с ветхозаветным допотопным праведником Енохом: «Я пришёл сказать вам то, что сокрыто: Делание пребывает с вами и в вас: как только вы найдёте его в себе, там, где оно вечно пребывает, вы станете его обладателем навсегда»[6].
Русский космос
Апофеозом и фундаментальным символом Русского Прорыва является выход человека за пределы земного притяжения. Глубоко не случайно, что именно в России родилась практическая космонавтика, а первым в истории космонавтом стал русский военный лётчик Ю.А. Гагарин. Выход человека, а вместе с ним и всего человечества в космос — это одна из наиболее дерзновенных и ярких иллюстраций русского стремления к сверхзадаче, превращения фантастического в вещественное, материализация мечты, в данном случае — фантазий «калужского мечтателя» К.Э. Циолковского («пророка межпланетного сообщения», как величал его один из пионеров создания современной ракетной техники Г. Оберт).
Именно после знакомства с трудами Циолковского у будущего главного конструктора советских ракетно-космических систем С.П. Королёва родилась «безумная» идея постройки первого «ракетоплана». В сентябре 1931 года Королёв и энтузиаст в области ракетных двигателей Ф.А. Цандер инициировали создание в Москве знаменитой Группы изучения реактивного движения (ГИРД), ставшей в апреле 1932 года государственной научно-конструкторской лабораторией по разработке ракетных летательных аппаратов, в которой были успешно созданы и запущены первые советские жидкостно-баллистические ракеты ГИРД-09 и ГИРД-10.
Циолковский, в свою очередь, был учеником и последователем скромного московского библиотекаря и одновременно одного из основоположников русского космизма Н.Ф. Фёдорова (внебрачного сына князя П.И. Гагарина) — именно его мысль первой устремилась в космос и послужила фундаментом для создания практической космонавтики. Фёдоров называл своё учение «активным христианством»: человечество должно победить смерть, заселить Солнечную систему, а в дальнейшем и всю Вселенную; собственным трудом создать земной (точнее, вселенский!) рай, став орудием Божьим в Спасении мира. Как говорил В. Брюсов, «поистине только русский ум мог поставить такую грандиозную задачу — заселить человечеством Вселенную!». Миссию эту Фёдоров возлагал именно на русского человека: «Ширь Русской земли, — писал он, — способствует образованию подобных характеров».
И в самом деле — необозримые российские просторы будто бы проецируются на масштабы нашего внутреннего мира, наших дерзновенных мечтаний, способности к самопожертвованию, безусловной веры в чудо, в свой народ и страну, в будущее… И на безграничный патриотизм — наш духовный приоритет, являющийся национальной идеей, основополагающее понятие русской цивилизации, основы которого сформулировал св. Иоанн Кронштадский: «Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества Небесного, поэтому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить, чтобы наследовать жизнь вечную».
Недаром говорят: «Россия — душа народов, душа мира»; единственная в мире сверхдержава, которая осталась верна своим ценностям, своей религии и национальной идее.
Всё тот же «выход за пределы» отражается даже в самом русском языке, недаром Тургенев пел ему, великому и могучему, искренние и абсолютно заслуженные дифирамбы. Интересно, что говорил о русском языке австрийский мистик, философ и антропософ Рудольф Штайнер: «В русском языке, его ритмах сказано больше, чем русские думают»; «на меня производит впечатление, когда я слышу, как говорят по‑русски». «Русские не знают своего языка; их язык мудрее их; если бы они знали свой язык, если бы умели найти слова и переставить смыслы слов, поставив их на надлежащее место, то есть взять слово языка реально, а не абстрактно, они были бы уже в культуре Манаса: как кажется мне, Манас заключён у вас в языке». Здесь под культурой Манаса (санскр. «Манас» — ум, дух) подразумевается шестая культурная эпоха: в историософской концепции Штайнера она должна быть отмечена ведущей ролью славянства и России. А вот впечатление Штайнера от русского человека: «В его взгляде сквозит нечто говорящее: «Да вы все полные невежды, я — больше вас; я совершенно не снисхожу к вам. Всё, что вы только ещё хотите создать, мы уже просто имеем в себе»[7].
Последняя фраза - в точку
Даже самые ленивые уже много раз цитировали Бисмарка в том смысле, что победить русских могут только они сами, восприняв ложные ценности. Это и происходит, мол, или уже произошло, мы победили сами себя. Но Феникс рано или поздно восстаёт из любого пепла. Такая «странная победа», одержанная над самими собой, может быть только временной, а ложные ценности неизбежно опадают как шелуха. Брожение изнутри может дойти до высокого градуса, но всё возвращается на круги своя. Ибо в дело вступает «загадочная русская душа» — и здесь компетенция товарища Бисмарка заканчивается.
Вот как тема Русской Непобедимости выражена в тексте современной рэп-рок-группы «Заточка»:
Наши хрущёвки не испортишь взрывом,
От ядерных осадков не заглохнет «Нива».
--------------------------
Ты думаешь, что обрекаешь нас
на погибель?
Но паденье бомб не заметят
в Нижнем Тагиле.
Ядерный мороз падёт на регион
российский?
Я к этому готов,
я был в Ханты-Мансийске.
-----------------------------------------
Стреляй из всех оружий
радиационной дозой
У нас бывало и хуже —
это наш козырь.
Примечания:
1 Луначарский А.В. Воспитание нового человека. — Л., 1928, — 48 с.
2 Лазарев А. Ефремов и Стругацкие: о некоторых проблемах в воспитании...
3 Там же.
4 Лазарев А. Продолжение разговора о Макаренко.
5 Лазарев А. Продолжение разговора о системе Макаренко. Часть вторая.
6 Эвола Ю. Герметическая традиция. — Воронеж: TERRA FOLIATA, 2015. — 272 с. С. 51.
7 «Erinnerungen an Rudolf Steiner. Gesammelte Beitrage aus den «Mitteilungen aus der Anthroposophischen Arbeit in Deutschland» 1947–1978». Herausgegeben von Erika Beltle und Kurt Vierl. Stuttgart 1979, S. 68.
