21 января 1924 умер глава Советского государства В. И. Ленин (Ульянов). Похоронили его 27 января, и за это время в Колонном Зале мимо тела вождя прошло более миллиона человек. Практически сразу же после смерти началось сооружение мавзолея, которое было завершено ко дню похорон. (Любопытно, что против такого захоронения решительно выступил Л. Д. Троцкий, охарактеризовавший данную идею как безумие.) Всего мавзолеев было три, последний, каменный был построен в 1930 году. Он, и покоящийся в нём вождь, и сегодня не дают покоя очень многим политикам, общественным и религиозным деятелям, которые требуют выноса тела Ленина. Понятно, что речь идёт о политике, причем актуальной. И отрицание коммунизма (советизма) здесь всего не исчерпывает. Ленин раздражает (и даже пугает) многих как волевой политик, ставивший и решавший масштабные задачи. Именно боязнь такой вот политики зачастую и выдаётся в качестве отрицания коммунизма, который действительно был отчасти (но не полностью!) антинационален.
Ленин, по сути дела, осуществил волевую революцию внутри марксизма. До него все последователи Маркса были убеждены в том, что социалистическая революция станет возможной только после того, как капитализм полностью исчерпает свой ресурс. Здесь все упиралось именно в объективные обстоятельства, которым и отводилась главная и решающая роль в преобразовании общества. (Характерно, что сам Маркс писал о том, что если под марксизмом понимать взгляды его эпигонов, то он вовсе не марксист.)
Ленин, не отрицая важной роли объективных обстоятельств, внёс в марксизм важную субъективистскую поправку – причем, именно в отношении России. Он заявил о том, что вовсе не обязательно проходить через капитализм полностью. Нужно лишь наличие некоторых базовых опор, которые можно использовать как трамплин социалистической революции. Более того, по его мнению, страна со «средне-слабым» уровнем развития капитализма более всего подходила бы на роль страны, которая эту самую революцию и начнёт. Ведь такая страна менее всего интегрирована в систему капитализма. Этой страной ему виделась Россия, которую он считал самым слабым звеном в цепи империализма. В этом основатель большевизма остро полемизировал с умеренными социал-демократами (меньшевиками), стоявшими на «ортодоксально-марксистских» позициях и считающих, что Россия должна испить чашу капитализма до дна. Причем, в этом им удалось убедить руководство крупнейшей Партии социалистов-революционеров (эсеров), которая во многом попала под влиянием меньшевиков в 1917 году. (Последним удалось, на первых порах, составить руководство Советов.)
Ленин бросил вызов объективной реальности, диалектически рассматривая ее как некий материал для преобразования, проводимых коллективным субъектом. Им стала партия большевиков – организация профессиональных революционеров. И здесь вновь важно выделить еще одну одно существенное разногласие между большевиками и меньшевиками. Последние видели партию как рыхлую ассоциацию единомышленников, всего лишь оказывающих, время от времени, так или иначе, содействие политическим функционерам. Ленин же представлял партию как централизованную организацию функционеров. В своё время Архимед говорил: «Дайте мне точку опору, и я переверну землю». Ленин перефразировал его следующим образом: «Дайте мне организацию профессиональных революционеров, и я переверну мир». И ему действительно удалось потрясти мир и перевернуть Россию. А вот социал-демократические эпигоны Маркса так увлеклись процессом создания «объективных» условий для социализма, что забыли о самом социализме. И очень скоро их активность свелась всего лишь к социальному реформированию капитализма.
Ленинский большевизм был особым проектом, который возник и вырос на русской почве. Да, из интернационально-марксистского семени, но тем не менее. Большевизм, волей-неволей (во многом, именно волей!), был вынужден сделать ставку на россиецентризм, так как Запад реально отрицал социалистический радикализм, несмотря на послевоенную левую волну. И сделал он эту ставку, пойдя против догм марксизма о необходимом уровне промышленно-капиталистического развития, для чего потребовалась незаурядная политическая воля. А вот этот волевой пример как раз и ценен для России - особенно современной, «встраивающейся» в глобальный капитализм, чьи политики страдают минимализмом, отсутствием настоящей проектности и настоящей субъектности.
Вообще, гордость берёт, когда подумаешь, на какие (пусть даже и утопические) цели замахивались большевики-ленинцы. Можно только согласиться со словами историка Ярослава Бутакова, автора интереснейшего исследования «Брестский мир: ловушка Ленина для кайзеровской Германии»: «Бесспорный факт русской истории есть то, что политический опыт России до 1917 года не служил примером для подражания нигде в мире. А всего через год Советы по русскому образцу появились во многих странах Европы. Лозунг «Сделаем как в России!» зазвучал на многих языках под всеми широтами мира».
Конечно, никаким агентом влияния Ленин не был, он реализовывал свой проект красного глобализма, предусматривающий создание всемирной советской социалистической республики. И реализуя его, вождь большевиков использовал самые разные ресурсы, хоть кайзеровские, хоть западно-демократические. (Потом уже Сталин использует ленинский ресурс в своих, национал-коммунистических целях, переформатируя его соответствующим образом.) Большевики, вообще, использовали всё – и Запад, и Временное правительство, разрешившее им вооружиться – против Корнилова, и националистически настроенных генералов, пошедших на службу в РККА и мечтавших переиграть «красных». И всё это было возможно потому, что Ленин действовал на высочайшем уровне субъектности, что делает его ненавистным в глазах тех, кто готов полностью смириться с нынешним положением страны (зачастую даже имитируя протестный радикализм) и «получать удовольствие». Ленинизм - хороший пример того, как в России можно вести эффективную, жёсткую, самостоятельную политику, а не быть конформистом или «лохом». И разговор сейчас идёт не об идейном содержании большевизма, об эстетике политического.
Ленин задействовал субъектность не только вовне, но и внутри партии, переламывая настроения своих функционеров, часто расходившихся с вождём. Так, в феврале-марте 1917 года большевики были настроены на дальнейшее развитие буржуазно-демократической революции, следуя здесь за меньшевиками и эсерами. В принципе, они готовы были стать обычной социалистической парламентской партией, находящейся чуть левее классической социал-демократии. Однако, вернувшийся из эмиграции Ленин огорошил всех своими апрельскими тезисами, которые ориентировали партию на социалистическую революцию. Первоначально, партийные функционеры выступили против – так, при первом обсуждении тезисов на заседании Петроградского комитета РСДРП (б) Ленин получил поддержку лишь двоих его членов (13 голосовали против). Но потом, за считанные дни, он сумел убедить в своей правоте всех партийцев.
Год спустя, уже будучи премьером, Ленин оказался в меньшинстве в вопросе о заключении мира с Германией, большинство его соратников по ЦК требовали «революционной войны». Тогда он пригрозил им, что уйдет из ЦК и обратится за поддержкой к широким массам. Это партийцев убедило. И тут Ленин задействовал примерно тот же механизм, что и русский царь Иван Грозный, который будучи в Александровой слободе, обратился к массам посадских людей, «положив гнев» на бояр. Вождь пролетарской революции, как выдающийся «субъектник», проявил решимость опрокинуть иерархические связи, переломив настрой аппарата.
Этот манёвр он захотел осуществить и в начале 1920-х годов, будучи уже больным и наблюдая, как его власть переходит в руки ближайших соратников, готовых столкнуться друг с другом. В своей статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» Ленин предложил «выбрать 75-100 (цифры все, конечно, примерные) новых членов ЦК из рабочих и крестьян. Выбираемые должны подвергнуться такой же проверке по части партийной, как и обыкновенные члены ЦК, ибо выбираемые должны будут пользоваться всеми правами членов ЦК». «Перестройщики» умильно трактовали это предложение как яркое проявление демократизма, якобы присущее Ильичу. На самом же деле Ленин надеялся с помощью этих 75-100 новых членов ЦК обуздать различные внутрипартийные группировки и установить режим своей личной власти. Какой тут, вообще, мог быть демократизм, когда рядовые члены партии использовали технологию «Голосуй всегда с Ильичем!» И можно только согласиться с выводом историка А.В. Шубина: «Ленин не был настолько наивен, чтобы считать, что новички-рабочие начнут одергивать Сталина и Троцкого. Они должны были служить надежной опорой Ленина в ЦК». («Вожди и заговорщики»)
Ленин всегда притягивал, и он же был мощным раздражителям. Отношение к Ленину чаще всего полярно – его либо возвеличивают, либо демонизируют. И в этом проявляется дуализм нашего сознания, которое склонно разрисовывать всё черной и белой красками. В свою очередь сам этот моралистический дуализм порождён излишней эмоциональностью. Мы любим подменять спокойный, холодный анализ горячей чувственностью, оценивая различные явления в соответствии с порывом нашей, несомненно, широкой души. Между тем, масштабные процессы и соответствующие этим процессам фигуры всегда многомерны. Их нельзя сводить к какому-либо одному знаменателю, это только обедняет сознание наблюдателя.
Наши крайне правые, националисты и традиционалисты, в большинстве своём относятся к Ленину и Октябрьской революции сугубо отрицательно. А, между тем, националисты 1920-1940-х годов, современники Ленина и Сталина, допускали в отношении большевизма довольно-таки «крамольные» высказывания. Отдельная тема – русская эмиграция, где существовали мощные течения младороссов, сменовеховцев, евразийцев, национал-большевиков и др., трактовавших Октябрь как своего рода национальную революцию – при безусловном отрицании марксизма. Эту тему сейчас лучше вывести за скобки, она заслуживает отдельного разговора. Но вот весьма характерное высказывание основателя Испанской Фаланги, кумира русских крайне правых Хосе Антонио Примо де Ривера: «В русской революции, во вторжении варваров, свидетелями которого мы являемся, уже есть смутные, до сих пор отрицаемые зародыши будущего лучшего строя. Мы должны спасти эти зародыши и хотим их спасти. Это именно та работа, которой должны заняться Испания и наше поколение: перейти с последней ступени рушащегося общественно-экономического строя на новую многообещающую ступень строя, контуры которого угадываются. Но чтобы перепрыгнуть с одной ступени на другую, нам потребуются наша сила воли, наш напор и наше ясновидение; мы должны перепрыгнуть с одной ступени на другую так, чтобы нас не унёс поток вторжения варваров».
Одной из главных претензий правых националистов к Ленину является его «русофобия». И, действительно, некоторые его высказывания могут покоробить. Так, «вождь мирового пролетариата» называл русских нацией, «великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда». Поэтому, отмечал он, интернационализм со стороны такой нации должен состоять не только в обеспечении равенства. Нужно ещё и неравенство, которое «возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактической...». («К вопросу о национальностях или об автономизации»)
На VII (апрельской 1917 года) конференции РСДРП (б) Ленин заявил: «Никто так не угнетал поляков, как русский народ». Там же Ильич выдал еще один замечательный перл: «…Мы, великороссы, угнетающие большее число наций, чем какой-либо другой народ... должны подчёркивать свободу отделения...» В июне 1917 года Ленин публикует статью «Украина», в которой есть такой вот пассаж: «Проклятый царизм превращал великороссов в палачей украинского народа». Далее же возник «образ истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника». («К вопросу о национальностях или об «автономизации»)
Вряд ли тут можно говорить о «нерусскости» Ленина (во всех смыслах) или о его «антирусскости». Показательно следующее высказывание Ленина, сделанное во время разговора с Горьким. На вопрос – жалеет ли он людей, «самый человечный человек» заявил: «Умных жалею. Умников мало у нас. Мы – народ по преимуществу талантливый, но ленивого ума. Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови». К слову, вот это «мы» показывает, что Ленин себя от русских не отделяет и даже признает какую-то талантливость, но в целом оценивает их пренебрежительно («ленивый ум» - показатель второсортного интеллекта). Или вот еще: «Русский человек — плохой работник по сравнению с передовыми нациями». («Очередные задачи Советской власти»)
Да, Ленин порой круто высказывался о русских, хотя здесь, скорее, имела место быть его революционно-марксистская нетерпимость к русской действительности. (К английской, будучи, англичанином, он, в общем, так же и относился бы.) И, конечно же, сказывалось западничество, присущее российской интеллигенции, которую вождь большевизма не очень любил, но к которой всё-таки принадлежал. «Ленин был типичным российским интеллигентом, ориентированным на Запад, но на наиболее радикальное течение европейской мысли — на марксизм, - пишет М. Антонов. - Он считал, что русский рабочий много хуже немецкого, английского или французского, но азиат был еще хуже. Слово «азиатчина» было у Ленина синонимом отсталости и некультурности… Почему Ленин и его окружение считали Россию дикой страной? Потому что это было общее понимание своей страны русской интеллигенцией, которой были присущи… космополитизм, атеизм и ненависть к российской государственности. Поэтому им и в голову не могло прийти, что русский народ обладает своей, притом высочайшей, культурой, просто она не похожа на ту западноевропейскую культуру, которая для нашей интеллигенции была эталоном»… Даже после революции Ленин едва ли не в каждой своей значительной работе сетует на отсталость и некультурность России: «мы страдаем от того, что Россия была недостаточно развита капиталистически»; «мы спотыкаемся о недостаточную культурность». («Капитализму в России не бывать»)
Вряд ли можно отрицать приверженность Ленина своеобразному, красному глобализму. В оном Ленин расписывался вполне недвусмысленно, так, накануне Февральской революции он выступил с проектом создания «Соединенных Штатов мира», заявив о том, что они «являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом,— пока полная победа коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства». («О лозунге Соединенных Штатов Европы»)
Но в том-то всё и дело, что Ленин – фигура многомерная. И марксистское западничество сочеталось в нём с истинно русским радикализмом, который был порожден национальной стихией. Вождь пролетариата выступает однозначно как патриот и почвенник там, где речь заходит о русских революционных традициях: «Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое (когда помещики дворяне вели на войну мужиков, чтобы душить свободу Венгрии, Польши, Персии, Китая) и свое рабское настоящее… Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великорусов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика». («О национальной гордости великороссов»)
Разумеется, здесь имеет место быть некая редукция, национальная гордость сводится к гордости революционной. Однако, это многого стоит, если учесть, что значила для Ленина революция. И саму революцию он рассматривает как путь для усиления страны, причем сюда часто примешиваются именно патриотические мотивы. Во время переезда в Москву (что весьма символично!) Ленин написал статью «Главная задача наших дней», эпитетом к которой были знаменитые строки Некрасова об «убогой» и «обильной», «богатой» и «бессильной» «матушки-Руси». Здесь каждая строчка прямо-таки насыщена политической волей, которой так часто не хватает нынешним политикам-патриотам: «Надо иметь мужество глядеть прямо в лицо неприкрашенной горькой правде. Надо измерить целиком, до дна, всю ту пропасть поражения, расчленения, порабощения, унижения, в которую нас теперь толкнули. Чем яснее мы поймем это, тем более твердой, закаленной, стальной сделается наша воля к освобождению, наше стремление подняться снова от порабощения к самостоятельности, наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной».
А вот это должно бы привести в восторг всех почвенников, ратующих за сохранение национальных традиций и обычаев: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы? Конечно, когда человек, недавно научившийся читать вообще и особенно читать газеты, принимается усердно читать их, он невольно усваивает газетные обороты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новинку, иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности? Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя. Например, употребляют слово «будировать» в смысле возбуждать, тормошить, будить. Но французское слово «bouder» (будэ) значит сердиться, дуться. Поэтому будировать значит на самом деле «сердиться», «дуться». Перенимать французски-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но во-первых, не доучился, а во-вторых, коверкал русский язык. Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?» («Об очистке русского языка»)
А ведь язык - это выражение души нации. Что ж, в свете этого по особому должны звучать строки пролетарского денди Маяковского: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин!». Воистину, у нас, русских, есть все основания гордиться тем, что в нашей истории был волевой деятель подобного уровня. Относиться к Ленину можно по-разному, его можно ненавидеть, но не учиться у него – это значит быть всегда и во всем в проигрыше. А Россия должна быть в выигрыше.
