В январе 1918 году большевики разогнали Учредительное собрание, положив конец молодому российскому парламентаризму. Либералы всех мастей до сих пор переживают это как одну из самых страшных трагедий, не переставая обличать красный тоталитаризм, частенько ставя его на одну доску с тоталитаризмом коричневым. При этом они как-то забывают, что до Учредительного собрания в России уже был свой парламент – Государственная Дума. Казалось бы, именно к ней и должна была бы перейти власть после «демократической» Февральской революции. Однако, она оказалась в руках у «Временного правительства», которое никто никогда не выбирал. (А вот Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, напротив, были выборными органами.) И оно, кстати сказать, дважды переносило выборы – в первый раз на 17 сентября 1917 года, а в следующий - на 12 ноября.
Большевики же переносить выборы не стали, но провели их точно в срок. Победили на этих выборах эсеры, набравшие 58 % голосов и далеко обогнавшие правящую партию большевиков. (Зато большевики одержали убедительную победу в Москве и Петрограде, получив там 48% и 45 %.) Но тут нужно иметь в виду, что за время между выборами и созывом УС эсеры успели расколоться на правых и левых. А ведь избирательные списки создавались еще в условиях существования единой партии – и так уж получилось, что левые заняли в них довольно-таки скромное место. Поэтому можно со всей уверенностью сказать – расклад в УС не соответствовал реальной расстановке политических сил в стране. И это при всем при том, что в самих выборах приняло участие меньше половины всех избирателей. Более того, на открытие УС прибыло всего 410 из 700 избранных депутатов. (Большевики и их союзники получили 155 мандатов.) Таким образом, получается, что депутаты УС представляли даже не половину, а всего лишь 30 % избирателей. Такое вот было «представительное» собрание…
Характерно, что разгон УС был с удовлетворением воспринят крайне правыми монархистами. Так, профессор-монархист Б.В. Никольский выразился по этому поводу кратко, но ёмко: «Учредилку-то разогнали, – слава Богу». Да что там монархисты-черносотенцы! «Учредилку» недолюбливали даже и белые генералы, которые не очень-то склонялись к монархизму, предпочитая занимать позицию «непредрешенчества». По их мнению, вопрос о государственном устройстве будущей России, «освобожденной» от большевизма, должно было решить некое национальное собрание. Но вот УС таковым форумом они не считали, презирая его сторонников-«болтунов». Адмирал А. В. Колчак так вообще говорил, что повесит всех большевиков, но поставит им памятник только за одно – разгон «Учредилки».
Будучи сторонниками сильной, самодержавной власти, правые очень уж не любили парламентаризм, который, по их мнению, только разлагал Россию. Даже большевики, и то, казались многим из них гораздо меньшим злом. Так, академик-монархист А.И. Соболевский, видный деятель Союза русского народа, сообщал в письме Никольскому: «Я голосую за список большевиков (они теперь моя пассия), веду за собой сестру и братьев и убеждаю знакомых». Свои действия он оправдывал тем, что большевики «уж больно здорово… расправляются с либеральной слякотью».
А вот любопытная выдержка из письма самого Никольского, который обращался к своему знакомому Б. А. Садовскому: «Остается ответить на Ваш вопрос об испанском подданстве. Не Вы первый хватаетесь за такую мысль, и не Вам первому я отвечаю: бросьте, будьте мужчиной, а не истерическою женщиною, мечущеюся в трудную минуту от одной беспочвенной фантазии к другой. Чем большевики хуже кадетов, эсеров, октябристов, Штюрмеров и Протопоповых? Ничем. Россиею правят сейчас карающий Бог и беспощадная история, какие бы черви ни заводились в ее зияющих ранах…».
Комментируя эти и другие подобные высказывания черносотенцев исследователи А. Иванов и Д. Стогов отмечают: «Характерно и показательно, что подавляющее большинство активных деятелей черной сотни, не испытывая никаких симпатий к большевистской власти, тем не менее уклонились от вооруженного противостояния ей. Лишь единицы из них приняли участие в Белом движении, да и то, как правило, находясь в правой оппозиции белому генералитету (например, Н.Е. Марков и В.М. Пуришкевич). В отличие от либералов и социалистов, процент вынужденно бежавших из страны черносотенцев также невелик – большинство из них осталось в России, разделив свою судьбу с Родиной». («Черносотенцы и большевики: правый взгляд на триумфаторов Октября»)
Ко всему этому необходимо прибавить еще и то, что многие монархисты активно поддержали большевиков, с восторгом встретив Октябрьский переворот и свержение «временных». Так, газета «Гроза», бывшая до Февраля органом Союза русского народа (показательно, что «демократическое» Временное правительство запретило все монархические организации), отреагировала на Октябрь следующим образом: «Большевики одержали верх: слуга англичан и банкиров Керенский, нагло захвативший звание Верховного главнокомандующего и министра-председателя Русского Царства, метлой вышвырнут из Зимнего дворца, где опоганил своим присутствием покои царя-миротворца Александра III. Днем 25 октября большевики объединили вокруг себя все полки, отказавшиеся повиноваться правительству предателей…» Чуть позже «Гроза» уверяла: «Порядок в Петрограде за 8 дней правления большевиков прекрасный: ни грабежей, ни насилий!»
Многие монархисты-черносотенцы пошли на службу к большевикам. Активный член СРН, секретарь министра юстиции консерватора И. П. Щегловитова А. Колесов оказался единственным чиновником соответствующего министерства, который сразу и безоговорочно перешел на сторону советской власти. Выдающийся правый публицист А. Москвич стал руководящим работником ТАСС и одним из ведущих журналистов газеты «Известия». Его коллега и единомышленник Е. Братин одно время служил заместителем председателя Харьковской ВЧК. А упоминавшийся выше Соболевский стал действительным членом АН СССР.
О том, что на службу в Красную Армию пошли многие царские генералы и офицеры известно всем, кто хоть сколько-нибудь интересуется историей. Гораздо менее известно о том, что генералитет принял активнейшее участие в Октябрьском перевороте. Так, главнокомандующий армиями Северного фронта генерал-аншеф В. А. Черемисов увел подальше от Петрограда единственную опору Временного правительства – Конный корпус генерала П. Н. Краснова. В дальнейшем корпус был фактически расформирован. Кроме того, главком отказался выполнить распоряжение А. Ф. Керенского, приказавшего (в ночь с 24 на 25 октября) направить в Питер полки казачьих дивизий.
Что уж там говорить, если Зимний дворец брали вовсе не революционные «рабочие, солдаты и матросы», которые трижды и безуспешно пытались овладеть этой «цитаделью» Временного правительства (в 18.30, 20.30 и 22.00 часов 25 октября). Зимний был взят бойцами 106-й дивизии, вызванными телеграммой Ленина из Гельсингфорса. Командовал же этой дивизией полковник М.С. Свечников - военный разведчик, герой двух войн - русско-японской войны и Отечественной войны 1914-1918 годов. Именно он повёл в атаку на Зимний отряд из 450 бойцов. Помимо взятия Зимнего «спецназ» Свечникова отличился еще и тем, что предотвратил атаку 3-го конного корпуса генерала Краснова на Петроград.
При этом надо иметь в виду, что почти все военные, пошедшие на службу в РККА, придерживались монархических взглядов. О том, что большинство спецов-кадровиков были убежденными сторонниками монархии сообщает в своих мемуарах А. И. Деникин. «В связи с такой оценкой становятся понятны и «откровения» выдающихся командиров Красной армии, пришедших в ее состав из рядов кадрового офицерства армии царской, — пишет Ф. Вергасов. — «Я был и остался монархистом, — убеждал своего приятеля, известного барона Врангеля, генерал Одинцов. — Таких, как я, у большевиков сейчас много. По нашему убеждению — исход один — от анархии к монархии... В политике не может быть сантиментальностей и цель оправдывает средства»... «Мы убежденные монархисты, — так пересказывал признания командования 1-й Революционной армии, в том числе Тухачевского, его приятель и однополчанин капитан лейб-гвардии Семеновского полка барон Б. Энгельгардт, в 1918-м служивший в штабе Тухачевского, — но не восстанем и не будем восставать против Советской власти потому, что раз она держится, значит, народ еще недостаточно хочет царя. Социалистов, кричащих об Учредительном собрании, мы ненавидим не меньше, чем их ненавидят большевики. Мы не можем их бить самостоятельно, мы будем их уничтожать, помогая большевикам. А там, если судьбе будет угодно, мы с большевиками рассчитаемся»... В этом «откровении» в сущности раскрывается тайна неосознанного полностью и многими идеологически «недопустимого», но внутренне глубоко естественного, органичного и логичного альянса монархистов и большевиков. Судя по свидетельствам современников, монархистами по своим убеждениям были также Альтфатер,... начальник штаба фронта, комкор Петин... профессор, бывший генерал Свечин, который в свою очередь полагал, что генерал Зайончковский по методам своего мышления представляет собой реакционера 80-х гг., восьмидесятника с головы до ног, и ни одной крупинки он не уступил ни Октябрьской революции, ни марксизму, ни всему нашему марксистскому окружению». («Россия и Запад. Советская военная элита 20–-30-х гг. и Запад»)
Конечно, советская революция опиралась на мощные архетипы. И ведь слово «вече» происходит от общеславянского «вѣтъ», т. е. «совет». Очевидно, что Советы 1917 года были «реинкарнацией» вечевых собраний вооруженных мужчин. При этом, вече сосуществовало с сильной княжеской властью. К слову, вечевые собрания проходили по всей Древней (Киевской) Руси, а не только в Новгороде и Пскове. Причем в отличие от Новгорода, в других русских землях князь был главой государства, чья власть уравновешивалась властью веча.
Вот и в 1917 году вооруженные мужчины – солдаты и рабочие – собирались на совет, поддерживая которые внимали своего «красного князя» - Владимира. Большевики невольно пробудили многие архетипы Древней Руси, что и позволило им направить в нужную, для себя, сторону русскую народную стихию, разбушевавшуюся после крушения самодержавия. Вообще, российский социализм был прямо-таки пропитан древнейшими смыслами. Взять хотя бы слово «товарищ». В словаре В. Даля слово «товар» имеет еще и значение военно-купеческого похода. В летописях князья ставят свои «товары» напротив «градов». Участников данных военно-торговых экспедиций в Древней Руси именовали «товарищами». В XIII веке это слово практически выходит из употребления, но возрождается в среде казачества. И уже XX веке его берут на вооружение социалисты.
Кстати, вот еще один архетип. Большевиков называли красными, а красный цвет у индоевропейцев был цветом воинской, кшатрийской касты. Слово «русский» этимологически связано со словом «красный» и, скорее всего, от него же и произошло. В этимологических словарях «русский» тождественно слову «русый», которое, в свою очередь, означает не столько «белый», как думают многие, а «ярко-красный», и даже «рыжий». Так, в словаре А. Г. Преображенского «рус (ъ)», («руса», «русо», «русый») означает «темно-рыжий», «коричневый» (о волосах). Ему соответствуют укр. «русый», словац. «rus», «rosa», «rusa glava», бел. и серб. «рус», чеш. «rusy». М. Фасмер приводит словен. «rus» в значении «красный». О красном «измерении» слова «русъ» писал в своем словаре И. И. Срезневский.
Славяне называли Чёрное (Русское) море еще и «Чермным» (т. е. красным). Вообще, красный цвет имел большое распространение в Древней Руси. Красные стяги были стягами киевских князей, они видны на старинных изображениях, о них говорит «Слово о полку Игореве»: «Русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю - славы. Спозаранок в пятницу потоптали они поганые полки половецкие... Червлен стяг, белая хоругвь, червлена челка, серебряно древко - храброму Святославичу!». Согласно былинам, красный цвет широко использовался для раскраски русских боевых кораблей. Русы охотно красили в него лица, используя боевую раскраску. Ибн Фадлан писал о русах, что они «подобны пальмам, белокуры, красны лицом, белы телом...» Низами Гянждеви («Искандернаме») изобразил это в стихах: «Краснолицые русы сверкали. Они Так сверкали, как магов сверкают огни».
В принципе, можно говорить о наличии во время гражданской войны своеобразного «красно-коричневого» фронта. Это был первый опыт лево-правого сближения. Второй будет иметь место в 1991- 1993 годах. «Красные» и «белые», коммунисты и националисты, левые и монархисты в одном строю защищали Верховный Совет против ельцинской клики, которая вела себя намного брутальнее даже и самих большевиков, не всё-таки не додумавшихся до расстрела Таврического дворца. Понятно, что их объединяла не любовь к парламентаризму. И даже не стоит списывать всё на ненависть к Ельцину. В объединении вокруг ВС был свой глубинный, почвенный смысл. Идея Советов противостоит идее западного, буржуазного парламента, который основан на преобладании партийных политиканов, «приватизирующих» волю народа. Вот почему советская идея способна объединять как правых, так и левых. Показательно, что в 1920-х годах в эмиграции сложилось мощное монархическое движение младороссов, которые предложили, казалось бы, парадоксальное сочетание – «Царь и Советы». На самом же деле ничего парадоксального здесь не было. Изначально Советы мыслились как представительство не партий, а предприятий, военных частей, регионов. И в этом плане они были очень близки органам земского самоуправления Московской Руси, которые также функционировали как прямое представительство социальных групп и региональных ассоциаций. К слову сказать, Смута XVII века была преодолена именно усилиями уездных и городовых советов, которые возникли на базе органов земского самоуправления. Вот характерный пример: «Когда в декабре 1608 г. к Устюжне Железопольской приблизился польский отряд, в городе не оказалось ни воеводы, ни ратных людей, ни сколько-нибудь надежных укреплений. Тогда горожане создали выборное управление, избрав три головы и городовой совет из 20 чел., в котором посадские и служилые люди получили равное представительство. Деятельность совета не прекратилась и с прибытием в Устюжну воеводы. Он даже приступил к исполнению своих обязанностей лишь после утверждения городовым советом его полномочий». (В. Волков. «Русское государство: испытание Смутой») В 1612 году, как результат деятельности местных Советов, возник общенациональный Совет всей Земли, который возглавил князь Дмитрий Пожарский – воевода, и земский староста Козьма Минин — «выборный от всей земли человек» (в Совете также состояли – второй воевода И. Биркин и дьяк В. Юдин). Именно под руководством этого Совета и была освобождена Москва.
Еще один важный момент. На первых порах (до 1936 года) советские выборы были многоступенчатыми. Депутаты местных (городских, волостных, уездных, губернских, республиканских) Советов делегировали своих представителей на съезды. Любопытно, что такая практика соответствовала представлениям дореволюционных монархистов-консерваторов, которые утверждали, что выборы в больших округах приводят к тому, что массы незнакомых друг другу людей делегируют наверх неизвестного им человека, чем и обеспечивается отчуждение парламента от народа. Напротив, когда делегата выбирает небольшое количество знакомых людей, связь между населением и его представителями становится гораздо теснее. Представительство первой ступени делегирует на вторую ступень и далее людей, хорошо знакомых всему корпусу избранников по совместной работе; тем самым достигается высокий уровень компетенции и ответственности, устраняется угроза того, что наверх пролезет проходимец или просто случайный человек. (По некоторым данным, первый Совет депутатов – в Ивано-Вознесенске – первоначально был основан участниками черносотенного Русского собрания.)
Рассказывают, что 4 октября, из Белого Дома, вместе с другими пленниками, вышел православный батюшка, который воскликнул: «Ельцин да сгинет, Царь и Советы да победят!» Ельцина уже нет, но сам ельцинизм по-прежнему отравляет страну. Поэтому и сегодня необходим «красно-коричневый» фронт – против либерализма, за сильную власть, за народные Советы.
