Безумный вал новостей из Судана следует рассматривать в трёх плоскостях понимания. Первая заключается в контексте событий внутри страны, вторая рассматривает международную реакцию, а третья строится на интересах России — интересах, которые в случае именно этой восточноафриканской страны конкретны как никогда. Только удержание в голове всех этих трёх плоскостей поможет избежать многочисленных капканов восприятия, которые так обильно рассыпала вокруг ситуации щедрая на простые нарративы пресса.
Итак, для понимания суданского контекста информация о текущей ситуации не даст нам почти ничего. Да, Хартум — огромный город и столица третьей по территории (а до 2011-го и отделения Южного Судана — первой) страны Африки — оказался зоной боевых действий. Но никакой конкретики ни о ходе этих боевых действий, ни о составе участников в прессу не просачивается. Отчасти тому виной отрубание страны от интернета (пишут, что сейчас в Сети представлено около 2% обычно более активных суданских пользователей), а отчасти — общее непонимание ситуации.
Наиболее продвинутые обозреватели рассказывают о том, что конфликт возник между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем — генералом армии Абделем Фаттахом аль-Бурханом и руководителем "Сил быстрого реагирования" (СБР) Мохаммедом Хамданом Дагло.
Для того, чтобы выяснить, откуда ноги растут у кровавого месива, в котором уже погибли под полтысячи человек, нужно нырнуть на двадцать лет назад. Для Судана тот год обозначился началом долгого межэтнического конфликта в Дарфуре, на западе страны, где живёт много негров. На самом деле всё несколько сложнее банального этнического конфликта, и центральной властью в негры задним числом записывалась любая оппозиция. Словом, на западе страны возникли не вполне подконтрольные столице районы, где порой творились всяческие непотребства, а иногда и заявляла свои антисуданские настроения вооружённая оппозиция. Для борьбы с этими товарищами были на скорую руку слеплены отряды джанджавидов: ополченцев на конях, верблюдах и традиционном для этих мест транспорте — джихадмобилях Тойота "Хайлакс". Состав этого ополчения лишний раз доказывает, что этнический характер дарфурского конфликта второстепенен: часто на спине верблюда можно было увидеть замотанного в тряпки негра, и столь же часто на лошади в очередное сепаратистски настроенное село приезжал вооружённый араб. Джанджавидов (буквально "джиннов-кавалеристов") обвиняли в геноцидах и военных преступлениях, в частности, этим отметился даже "прославившийся" своими "компетентностью и беспристрастностью" Международный уголовный суд в Гааге. Сложно сказать, насколько справедливы эти обвинения, но то, что прогосударственные ополченцы не привыкли церемониться с нелояльными Хартуму жителями Дарфура, подтверждают все.
Так вот, десять лет назад хаотичную структуру отрядов было решено упорядочить и формально подчинить государству, из-за чего они были преобразованы в знакомые нам "Силы быстрого реагирования". Из-за того, что проблему Дарфура удалось более-менее погасить, столица использовала СБР как средство борьбы с любой оппозицией и как не включённый в армейскую структуру элитный род войск — так, около тысячи бойцов СБР отправились в Ливию на помощь маршалу Хафтару, а также для содействия хуситам в Йемен.
Перенесёмся в 2018–2019 годы. Мудрое и умелое правление бессменного президента Омара аль-Башира, вступившего в должность в 1993 году, стало причиной для социального взрыва. В подавлении этого взрыва участвовали и СБР, но они занимались этим вовсе не из любви к аль-Баширу. Случившийся тогда же военный переворот превратил СБР в независимую политическую силу, не подконтрольную никому. Вернее, товарищ Дагло говорил, что готов подчиняться главе государства, но вместо него в Судане уже четвёртый год заседает совет генералов. Когда этот самый совет попытался интегрировать СБР в структуры армии, встроить блатных ополченцев, пересевших с верблюдов и Тойот на танки и броневики, начался наблюдаемый сегодня кризис.
Военные перевороты должны делаться молниеносно и решительно, не то рискуют закончиться завязанием в городских боях, что и произошло в Хартуме. Неизвестно наверняка, кто именно побеждает в этих боях, — каждая сторона говорит о своих успехах, и каждая же сторона подчёркивает будничность и малозначимость конфликта.
Горе тому, кто обратится за разъяснениями ситуации к глобальной прессе! Большие газеты вскользь упомянут, что причиной всему старые межрасовые конфликты, крупные телеканалы как бы невзначай скажут о безумцах и военных социопатах, что поставили на поток производство геноцидов. В основном же этот конфликт оказался большой прессе неинтересен. За исключением историй о доблестной эвакуации посольств из Хартума или случая с обстрелом французского конвоя, никто ничего сказать не смог. Да, международные информационные агентства устами пьющих кофеёк в Дохе журналистов лениво описывали то, как ничего не понятно, но в целом причина равнодушия к этому столкновению крупной аналитики ясна: конфликт между аль-Бурханом и Дагло слишком скучен и банален, чтобы вплетать его в глобальный нарратив. На прошлой неделе у прессы забрезжил лучик надежды: мудрые аналитики вспомнили, что Судан — это где-то в Африке, а примерно в тех же местах у нас обитает страшный русский зверь с именем немецкого композитора. Огромное количество запросов от различных The Washington Post и прочих Би-би-си вынудили министра нападения Евгения Пригожина выпустить отдельное заявление: "Нет, часовню — не я!"
Тем не менее у России есть совершенно конкретные интересы в Судане. Вспомним конец января, тогда министр иностранных дел РФ Лавров совершал тур по Африке. В Эритрее его встретили как дорогого друга и сказали что-то вроде: "Хороший вы мужик, Сергей Викторович, да и инвестиции российские нам по душе, вот только о Нокре можете забыть". Нокра — остров в Красном море, где в советские времена, когда Эритрея ещё входила в состав Эфиопии, располагалась огромная база для нашего ВМФ. Эритрея стабильно голосует против антироссийской шизофрении ООН (сказывается проецирование на свою участь в составе Эфиопии судьбы донбасских республик в составе Украины, а также благодарность за дипломатическую поддержку от Москвы в нулевые), но на столь решительные шаги идти не готова. Сегодня наличие базы в Красном море принципиально важно для России, ищущей новые пути подхода к Африке и Ближнему Востоку.
Небольшим напоминанием того, от чего могло бы уберечь военное присутствие РФ, стала новость от минувшего воскресенья. Пропажа вышедшей из саудовского Джизана прогулочной яхты с тремя россиянами могла бы восприниматься как результат стихийного бедствия или следствие аварии во многих других местах, но не здесь. Пираты, коими кишат воды Красного моря, подумали бы трижды, прежде чем нападать на российское судно вблизи маршрутов следования и баз расположения нашего морского флота. Так вот, разговорам о базе ВМФ в Судане столько же лет, сколько тамошней политической нестабильности. В июне 2021-го взятые на себя обязательства открыть российскую базу снабжения флота Судан выполнять отказался — на то были причины в виде вкусных списаний кредитов из Парижа, а также смягчения санкций и риторики со стороны Вашингтона. Потом, правда, оказалось, что всё не так просто, и военное правительство страны должно выполнить бесконечно долгий список требований Запада, так что о базе российского флота заговорили вновь, очевидно, пытаясь выторговать условия повыгодней. Сегодняшний суданский кризис выглядит очень удачным моментом не только для вытягивания из противоборствующих сторон максимально приятных для себя обязательств Хартума, но и для очередной демонстрации своей миротворческой силы — после того, разумеется, как солдаты армии и бойцы СБР выпустят пар.
