На Боровицкой площади, через которую лежит путь в Кремль и верховной российской власти, и всяких высоких зарубежных делегаций, встал исполинский Владимир Святославич – великий киевский князь и креститель Руси.
По всей видимости, композиционное оформление площади, споры о котором длились многие последние годы, завершено. Собственно, Боровицкая площадь образовалась относительно недавно. Большая часть нынешней площади когда-то вообще считалась Знаменкой. Но в тридцатые годы прошлого века были снесены несколько первых домов по нечетной стороне этой улицы, в том числе и церковь Николы Стрелецкого, а уже в семидесятые – к визиту Никсона! – добили два эклектичных красавца и по стороне четной. Так появилась Боровицкая площадь. Созданная не благодаря многолетнему разумному обустройству, а как результат волюнтаристского сноса двух старинных кварталов, гармоничным архитектурным ансамблем площадь никогда не была. В одном путеводителе автор откровенно говорит, что «Боровицкая площадь представляет собой транспортную развязку у Б. Каменного моста».
Проектов по оформлению площади в последнее время появлялось множество. Так еще недавно, аккурат на том самом месте, где теперь встал равноапостольный креститель, планировалось возвести новые корпуса кремлевских музеев с реставрационными мастерскими при них. А на противоположной стороне площади, там, где начинается Волхонка, когда-то предполагалось поставить триумфальную арку, архитектурой своей почти повторяющую… берлинские Бранденбургские ворота! Какой в это вкладывался создателем смысл, теперь можно только гадать, – проект арки-ворот, к счастью, остался не реализованным и, будем надеяться, безвозвратно похоронен.
И вот на «стрелке» между Моховой и Неглиной установлен грандиозный монумент работы известного мастера-монументалиста С.А. Щербакова. Высота скульптуры внушительная – вместе с крестом все двенадцать метров! Заметим, что киевский Владимир Святославич работы П.К. Клодта имеет высоту двадцать с половиной метров. Но это вместе с постаментом. А без постамента всего-то четыре метра с небольшим. Композиционное же решение московского памятника принципиально иное: наш Владимир вообще практически без постамента, – так… на едва заметном приступочке стоит. Таким образом, собственно фигура князя в Москве получается втрое большая, нежели в Киеве!
Но, очевидно, скульптор с архитектором рассчитали пропорции монумента с учетом габаритов Боровицкой площади. И вряд ли они – опытные профессионалы и талантливые художники – не выдержали в этой конкретной работе гармоничного единства монументальной доминанты и окружающего ее пространства. Речь не об этом, впрочем.
Принципиальный вопрос: какое вообще отношение князь Владимир имеет к Москве? В столице установлено несколько памятников древним князьям: Юрию Владимировичу – основателю Москвы, Даниилу Александровичу, Дмитрию Иоанновичу – все они непосредственным образом связаны с историей российской столицы. Владимир же Святославич не имел к Москве ну ровно никакого отношения. Потому что самый городок на Москве-реке был срублен... через полтора века после его кончины.
Но какая-то мотивация должна же быть! Даже если таковой нет, – ее следует выдумать. Ну, например, такое. Владимир Святославич – один из основателей русского государства. Его можно назвать апостолом России. А поскольку именно Москва с некоторых пор является духовным и политическим центром Русской цивилизации, то вот, значит, и уместно образу основателя упомянутой цивилизации занять место в этом самом духовном центре. В общем-то причина отнюдь не надуманная.
Или другая. Русь великого князя Владимира – довольно благополучное, стабильное, крепкое государство. И, возможно, время княжения Владимира и сколько-то после вправе именоваться Золотым веком русской державы. Значит, князь – символ русского благополучия, устроенности, упорядоченности. А так как нынешней власти хотелось бы построить, если не Золотой, то хотя бы Серебряный век в своем уделе и, таким образом, тоже остаться в памяти потомков небездарными правителями, то вот и выходит, что образ князя очень даже уместен для идеологического обоснования намерений российской верховной власти. Тоже причина, можно сказать, уважительная.
Но вот еще что приходит на ум – и небезосновательно! – в связи с появлением этой достодивности у самого Кремля. Тут начать необходимо издалека.
В девяносто седьмом году на Арбатской площади была освящена новая часовня во имя благоверных князей Бориса и Глеба. Это, казалось бы, рядовое событие тогда превратилось в торжество поистине государственного масштаба! Освящал часовню сам святейший патриарх. На площади собрался, как говорится, цвет нации: явился главнокомандующий со свитой, шустрый городничий при нем, все ветви власти прибыли, статские и военные, должностные и отставные, примелькавшиеся и безвестные… Казалось, весь отечественный истеблишмент, истосковавшийся по недозволенной в недавнее время вере отцов, пользуясь случаем, пришел открыто приобщиться, так сказать, родному святому, бережно сохраненному в глубине души.
Часовню освятили, отслужили молебен, отговорили приличные случаю речи. Вроде бы все честь по чести. Но за всеобщим восторгом чувств как-то совсем некстати было вспоминать, что красавица часовня встала на месте… снесенного в свое время храма Тихона Амафунтского.
На Арбатской в старину стояли две церкви: в самом устье Воздвиженки, действительно, находилась Борисоглебская – она была снесена в тридцатом, – а ближе к Знаменке – порушенная чуть позже Тихоновская. Восстановить храм или хотя бы поставить часовню во имя Бориса и Глеба на прежнем месте оказалось невозможным: Арбатские Ворота довольно давно уже представляют собой сложную систему подземных транспортно-пешеходных коммуникаций. Если уж и восстанавливать было храм на площади, то тогда уж Тихона Чудотворца, поскольку место, на котором он стоял прежде, сохранилось свободным. Почему же тогда там поднялась часовня во имя Бориса и Глеба? – с самом девяносто-то седьмом году! Это теперь могло бы стать вариантом вопроса ЕГЭ по истории…
И вот в русской столице появился гигантский монумент св. Владимиру. Не правда ли что-то это нам напоминает? – какая-то аллюзия возникает в возможной мотивации установления памятника. Но если это и так, то новый московский монумент, как всякое произведение искусства с подтекстом, с «историей», ценен вдвойне. А Владимир-князь про то не ведает.
