НОЛЬ ЖИВОТВОРЯЩИЙ

НОМЕР 44 (832) ОТ 28 ОКТЯБРЯ 2009 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Игорь Игнатов
НОЛЬ ЖИВОТВОРЯЩИЙ
Ground Zero, или Натан Дубовицкий на пути в Царствие Небесное
Ну а мы в эфире обитаем,
Мы во льду астральной вышины
Юности и старости не знаем,
Возраста и пола лишены.
Г. Гессе, "Степной волк"
ПРИВЕТ ИЗ ПРАВОГО ПОЛУШАРИЯ
Околоноля. О чем это он? И, кстати, кто он, пишущий о пребывании около ноля? Не секрет — что уж таиться, надо сказать об этом прямо — есть такие люди, которые ассоциируют Натана Дубовицкого со всем нам знакомым Владиславом Юрьевичем Сурковым. (Почему ассоциируют — сами должны понимать…) Так что не буду делать вид, что я "не в курсе".
Однако тут же и замечу, что личность автора слишком уж большого значения для нас не имеет — ведь нам, "как людям интеллигентным", важны не столько личности, сколько концепты, идейные тренды, не так ли?
Хотя, знаете, с другой стороны, совсем уж закрывать глаза на личности тоже нельзя. В каком-то смысле оные для нас все-таки небезынтересны. И дело тут не в пустом обывательском любопытстве. Если знаешь (точнее, предполагаешь), кем автор был, и что он делал в какие-нибудь там "лихие девяностые", то лучше начинаешь понимать направление его идейной и — глубже — духовной эволюции. Или, если позволите, инволюции. Впрочем, тема эта тонкая. Так что не будем комкать — обо всем по порядку.
Так вот, полагаю, что подозревать несравненного Владислава Юрьевича, великого комбинатора, заслуженного постмодерниста и заклинателя духов поэтической преисподней, у нас есть некоторые основания. Дело в том, что Владислав Юрьевич представляется мне человеком очень и очень правополушарным — правополушарным в смысле доминирования правого полушария его головного мозга над левым. А в мире, где находится основной "порт приписки" правополушарных людей, куцая логика нашего грубо-вещественного мира, со всеми причитающимися ей негнущимися "причинно-следственными связями" и "жестокими законами", о которых говорил еще О. Бендер, власти не имеет. Нет, там, конечно, тоже есть своя логика — но логика многомерная. Логика духовных законов и "тонких состояний". (Некоторые называют ее "квантовой", но такое определение в корне неверно, ибо логика "Той Стороны" сугубо континуальна, неразрывна и не имеет в себе противоречий — она течет, как величественная и бесконечная река.) На языке этой потусторонней логики разговаривают с земными существами не только Творец или, скажем, Люцифер (да-да, и он тоже), но даже самые что ни на есть "рядовые" обитатели Послежизни, ибо, как это было сказано, даже последние "там" изрядно "больше" (речь, как вы понимаете, идет о сознании и его возможностях) "первых" здесь.
У большинства людей функции правого полушария головного мозга, ответственного за интуицию, целостное и образное восприятие действительности, за способность к синтезу и "духовидению", подавлены левым, ответственным за рациональное мышление и свойственную ему способность к разного рода ментальным операциям (речи, счету, письму, чтению), логическим рассуждениям и анализу. У "правополушарников" же (в силу каких-то химических или физических особенностей организма — например, замедленной частоты мозговых волн или специфики строения головного мозга) правое полушарие в той или иной степени избавлено от тиранического ига левого. Результатом является формирование до некоторой степени альтернативных видов сознания, характеризующихся доминированием вышеперечисленных особенностей. Это означает, что для "правополушарников" возможны ментальные прорывы в иные мерности бытия и прозрения иных реальностей — это могут быть весьма различные мерности и реальности, представляющие широкий спектр от глубин подсознания до высот сверхсознания (все зависит от личностных и духовных особенностей тех или иных носителей), но всех их роднит то, что они находятся за порогом нашего вещественного мира. Однако данное преимущество (если оно, конечно, воспринимается носителями правополушарного сознания как таковое — а это не всегда факт) часто компенсируется наличием проблем с некоторыми "левополушарными" функциями.
Например, написание "левополушарных" программ, манифестов и прокламаций (я имею в виду, конечно, те из них, что построены на рациональных доводах и логике причинно-следственных связей) для нашего "правополушарника" будет делом непростым: как правило, тут он вторгается в "чужие воды" и сразу же начинает говорить что-то не то. Это все нам знакомо — ой, как знакомо...
"КАФКА'S ПИКЧЕРС" ПРЕДСТАВЛЯЕТ…
А что мы наблюдаем в литературе? О, тут дело сложнее. "Околоноля" — произведение странное: кто читал, тот, наверно, энергично меня поддержит. Блестящие картинки, выписанные по всем канонам постпостмодерна, даны в нем на фоне рыхлой, совершенно неразвитой и явно вымученной в ментальных судорогах сюжетной линии.
О, как хороши, как рельефны спиральки сюжетиков, беспорядочными картинками расцветающие тут и сям по тексту! Не спеша, словно побеги папоротника, разворачиваются они то в парной Ктитора, то в приюте Музы Мерц, то в 2а на Большом Ордынском, то в ресторане "Алмазный", где, кстати сказать, вообще много чего разворачивается. Как гиперреальны в своей супернасыщенности правдой нашей непростой жизни верно схваченные автором образы: плаксивые от беспредельного своего обрядофилия православные душегубы, коранический ваххабит Иван, православный фундаменталист Худайбердыев и скинхедствующий наци-интеллигент Наум… Да таковы, видимо, расклады многомудрой души и самого Натана: если уж он русский, то непременно ваххабит, уж коли азиат, то безальтернативно православный, а если уж еврей, то безысходно скинхед. Такими и только такими могут быть правильные балансы!
А как выписана роскошная ГБ-капитанша Сара в гламурнейшем своем кителе с платиновыми погонами от Сен-Лорана — впрочем, и не Сара вовсе, а некая Вархола, католическая правнучка легендарного красночеха, катящая в инвалидной коляске на явку во все том же ресторане "Алмазный" своего ничего НЕ слышащего-видящего-чувствующего-говорящего-понимающего и безмерно похожего на покойника (что, впрочем, не помешало ему на каком-то этапе непростого жизненного пути обратиться в католицизм) мужа Абдаллу, завернутого, как и положено покойникам, в плед цветов российского триколора.
А обжигающе-чудовищная правда о хазарах, поведанная Вархолой Егору и самим же Егором потом проверенная на личном опыте, — как вам она? Аутентичны — до зубовного скрежета — и сами эти фатальные хазары — покрытые пулеметными лентами "низкорослые длинноволосые толстяки" (Урус Егор — Хочеш "Кафкас пикчурс" искал? — Дэнги давай — Биллион манат — Режисeрысы Мамаев кирдык).
А притча о Тишайшем-из-нас, блаженный и нескончаемый сон которого разворачивается на фоне прогрессирующего безумия жены Шопена? Вам это ничего не напоминает? Ведь прямо с жизни списано. Ведь это же ушедший в бессознанку русский народ, счастливый в своем аутическом неведении относительно планов "режиссeрысы Мамаев". И прав, прав был тот врач, который задумчиво сказал на кухне той коммунальной квартиры: "Разбудив его, кого мы разбудим?"
"Я всегда доверял врачам и принял рецепт с благодарностью. Спящий не храпел, не бормотал, не вертелся c бока на бок. Он никому не мешал. Между тем, будучи разбужен, он мгновенно начнет доставлять неудобства если и не "целым человечествам", то нам с женой определенно".
Ну, гениально — что тут скажешь? Народ-то — нехороший, фашистский. Страшный-то народ, если разобраться. Он только и хорош, когда спит зубами к стенке…
А сама идея погрязшей в кровавом беспределе литературной мафии, стежки-дорожки багрово-липких следов которой всплывают то тут, то там по тексту… Этих бывших работников литкульта и тружеников гильдии переводчиков, а ныне чернокнижников, взявшихся за пистолет, топор и гранатомет в суровой борьбе за сверхприбыли от продаж бесценного стихсырья… Этих профессионалов стального пера, которые мочили, да и ныне (все, кроме прозревающего в великой тишине Егора) мочат жестоко, хладнокровно, самозабвенно…
Ведь это же всё родное, россиянское — россиянское до боли, до умопомрачения, до влаги в глазах и зуда в носоглотке. И всё оправданно — и творческие цели, и средства художественной выразительности. "Кафка's пикчерс" представляет…
Россиянская действительность настолько абсурдна и гротескна, а обитатели сей сумеречной зоны в такой степени привыкли к свойственному ей матово-свинцовому сюрреализму, что пробудить и заинтересовать их можно только за счет бесконечной актуализации абсурда и нагнетания гротеска — путем возведения россиянского "сюра" в степени еще небывалого концептуального и игрового беспредела. Чтобы солнцем паленые, всеми ветрами битые и всеми дождями умытые — тертые-перетертые аборигены землицы россиянской не уснули бы над журнальчиком художественной прозы, приходится писать вкусно, с сочно хрустящими детальками, с перчиком-лучком, с гиперболками и завихреньицами, с пряненьким таким безумьецем. Ведь чтобы донести до читателя какую-то мысль, сегодня "просто стебаться" уже мало — надо стебаться параноидально и бесновато. Только так не отстанешь от россиянской жизни, которая сама есть воплощенный стеб, обжигающая паранойя и беснование почти запредельное.
И то, знаете ли, с трудом получается (вот автор знает) — не образуется, по крайней мере, ни квадрата, ни куба. Обнаруживаются, как ни зажигай, лишь вполне скромненькие себе преувеличеньица — да и то лишь местами. А большинство сцен, собственно говоря, воспринимаются как описание жизни "вполне себе реальной" — "как у людей". Ну, может, на одну пятую корпуса идет мустанг натанова креатива впереди реальности, данной нам в ощущении на состояние октября 2009 года, да и только.
Но и эти полкорпуса для нас важны — как констатация неизбежности необратимого.
Страшная книга. Страшная!
Страшная, как лицо реликтового гоминоида, в которого верил (и не без основания!) профессор Поршнев. Или скорее даже как физиономия номадического андроида (с его нановерблюдами и клонированными ишаками), о приходе которого возвестил нам мятежный Жак Аттали.
А почему страшная-то? Так я уже говорил — потому что описывает она гиперреальность — насыщенную, неисповедимую реальность, которая "более реальна", чем та, что наблюдаема нашими подслеповатыми, замороченными глазками, коими мы все пытаемся разглядеть вкусненькие желуди у себя под курносым носом. Мы находимся в потоке жизни, над которым вознестись не в силах. Мы скользим в вечном настоящем, будучи не в состоянии подняться над точкой своего обзора, чтобы охватить взглядом весь поток жизни — прошлое, настоящее и будущее. И соответственно, узреть, как прошлое — через точку преломления в настоящем — выпестовывается в будущее. А Натан-то наш Дубовицкий смотрит на мир из некой точки спрессованного бытия, где в сжатом, сконденсированном виде настоящее сосуществует с элементами будущего. Там, в этой точке, многое уже состоялось — и платиновые гэбистские погоны от Ива Сен-Лорана, и всесилие палеолитической Хазарии. И уж, наверное (хотя доподлинно из текста это и не явствует), действительно ползают по миру успешные номады Жака Аттали на своих шарнирных конечностях — одни в обшитых алмазами ермолках, а иные — и при гэбистских погонах на гламурных мундирах от Дольче и Габбана. "Человек знает, о чем пишет".
Бывает так, что стеб побеждает смысл. В предложенном нам тексте, однако, стеб, напротив, порождает новые смыслы — так тоже бывает, хотя и реже. Будущее существует сначала в воображении, потом в воле и потом в реальности. Все, что когда-то пронеслось через человеческое воображение, обречено стать реальностью — вопрос только во времени. Так вот, элементы будущего, прорисованные визионерским пером Натана Дубовицкого, фатально неизбежны — и не столько потому, что соответствующие им образы пронеслись через воображение нашего автора, сколько по причине того, что оные давно уже плавают в коллективном бессознательном всего россиянского дурдома.
"Мечтаете о леопардовых лосинах — будут вам леопардовые лосины".
И вот посреди всей этой тонко выписанной жути появляется время от времени какая-то женщина с затемнением вместо лица — женщина, которая претендует на роль некоего экзистенциального центра, а на самом деле является всего лишь дыркой от экзистенциального бублика. Сюжет вроде бы набирает обороты, раскручивается, как тропический циклон, готовый поразить Флориду, и — внезапно — глохнет-тухнет, как перегоревший пылесос.
Да и вообще, такое впечатление, что кто-то писал-писал, старался, с любовью вылепливал малосвязанные друг с другом фрагменты (в надежде связать их как-то впоследствии), широко и привольно изливал бессознательное на бумагу, которая, казалось бы, еще многое готова была стерпеть… И вдруг надорвался духом, да и скомкал все свое творение, как кулек с косточками из-под вишен, слил весь свой многомерный message, как борщ, в унитаз.
Вроде поначалу и было что-то многообещающее, а потом сюжетная линия захлебывается в безумной, торопливой кульминации…
Так кажется поначалу. Но потом-то начинаешь понимать, что в скомканности (да что там — отсутствии!) сюжета тоже есть какой-то смысл. Да и эта женщина без лица, Плакса… Может, она и нужна-то в романе именно как лишенный внутренних смыслов ноль, чтобы закрутить вокруг него что-то осмысленное?
Ну, и начинаешь думать уже после прочтения романа — быть может, неоднократного его прочтения… "Сюжета тебе хочется… Ишь, какая цаца гнилая".
А где он в жизни нашей, сюжет-то? Ведь ничего более бессюжетного, чем жизнь россиянская, и придумать-то нельзя. И в самом деле — вся она состоит из фрагментов каких-то непрестанно усугубляющихся безумств, напоминающих то ли вялотекущую белую горячку, то ли нарастающий в своей интенсивности наркотический бред.
Можно ли и нужно ли требовать сюжета от художника, живописующего россиянскую жизнь и пытающегося проникнуть в ее мистическую глубину?
По мне — так и не обязательно вовсе, ибо иррелевантно реальности. Пускай уж будут себе фрагменты… И пускай они плавают себе в чем Бог на душу автору положит.
Тут именно эти фрагменты и важны. А еще — общий метафизический импульс, который к такой банальности, как "сюжет", свести нельзя. Обойдемся без сюжета!
НОЛИ СНАРУЖИ И ВНУТРИ НАС
О чем все-таки этот роман, если смотреть на вещи шире? И что же, в конце концов, представляет собой тот "ноль", о пребывании возле которого ведет речь Натан наш Дубовицкий? (Я высказал догадку, что им может быть Плакса, но это лишь догадка...).
Дать однозначные ответы на эти вопросы нельзя. Ибо, как и в случае с любым эзотерическим текстом, смыслы здесь лежат иерархическими пластами, и в каждом пласте имеются свои ответы на свои вопросы.
Как-то мне, тогда еще не читавшему роман, пришла в голову совершенно чудовищная мысль, которая буквально сотрясла и на многие недели омрачила мое сознание. Я почему-то подумал, что в романе Сурков ведет речь о своей работе под началом Дмитрия Анатольевича нашего Медведева. Причем, если вдуматься, подобная мысль совершенно естественна — ну, о чем, скорее всего, может писать первый заместитель руководителя администрации президента РФ? Так-то оно так… Но ведь это же — страшно. "На что руку поднял?" Короче говоря, некоторое время я проходил сам не свой — у меня непроизвольно сжимались кулаки и ходуном ходили желваки.
Однако, прочитав роман, я понял, что он совсем не об этом. К счастью.
Если мы проникнем своим разумом в означенный литературный продукт чуть глубже поверхностного слоя феноменальной жизни, сплошь заполненного гиперреальными сценками и образами торжествующего сюра, то обнаружим некий общий и во все частности проникающий эсхатологический смысл. Говоря вкратце, этот роман — об обнуленности всего нашего бытия и наших смыслов — тех смыслов, которые по идее должны заставлять нас жить, а иногда даже умирать.
То, что мы наблюдаем сегодня в россиянской федерации, да и не только в ней, а много еще где на постсоветском пространстве, есть крах, опустошение, демолиция всех когда-либо озвученных и предложенных "россиянам" и прочим постсоветянам смыслов, значений и дрeм — серая дырка, ground zero, подобный тому, что остался в Нью-Йорке на месте башен-близнецов.
(Каков, однако, черный Божественный юмор: от перестроечного "Города Зеро" остался россиянский ground zero.)
Беда, впрочем, не только и не столько в обнуленности этой "фэдэрации" как таковой. В конце концов, жертва геополитического аборта запрограммирована на обнуление, и ничего странного для людей понимающих в этом нет. Беда в том, что РФ есть вторичный (через посредство СССР) дериватив исторической России. И прежде чем благополучно обнулиться самой, РФ обнулила все смыслы российской истории — те смыслы, которыми Россия прирастала столетиями.
Ну, РФ — это фигурально, конечно. На самом деле, все сделали люди — конкретные люди.
Да вот хотя бы и Владислав Юрьевич, например. Птенец гнезда ЕБНова. Ударник подковерного труда. Любимое детище "семьи", немало измыслившее для того, что "линия ЕБНа" не пресеклась раньше времени, чтобы ЕБН, а за ним и ВВП — каждый в свое время — благополучно и беспроблемно удвоились.
Образно говоря, Владислав Юрьевич — а с ним и пребывающий в астральном теле молочный брат его Натан — приложили руку к штурвалу того самолета, что влетел в здание исторической России (в форме ее первичного советского дериватива) и оставили на его месте пепелище, тот самый ground zero, которым и является, по существу, современная Россияния. Только вот наше "9/11" продолжалось не день, не неделю, не месяц и даже не год, а много-много лет. Двое из трех уже и не помнят, когда, как, почему и при каких обстоятельствах это началось — иные потому, что еще не осознавали себя в то эпическое время, иные же — по причине засоренности мозгов (о том, как и почему все "это было-было", "нам уже рассказывали" — и не один раз) или прогрессирующего старческого слабоумия.
И трудно, ой как трудно мне представить, чтобы Владислав Юрьевич никогда об этом не думал, наедине с собой в этом себе не признавался, ну и, конечно же, не делился бы своими соображениями с любезным Натаном Юрьевичем. Так что появление "Околоноля" — это интересный знак. Не знак даже, а message. Неужели забрезжило? Неужели вызревать нaчало (а то и вызрело!) осознание тщеты всех россиянских дел — копошения в трупе забитого советского мамонта, стяжания сокровищ убиенной советской тещи? Ведь именно о смертельной тщете этих дел, о бесплодности "великой россиянской мечты" и движущих россиянским человеком "идеалов" и мечтаний и повествует роман. В нем смерть — смерть кромешная. Мертвецы, мертвецы кругом… Копошатся, копошатся… и — главное — не понимают, что они уже мертвы. И дела их мертвы. И мечты. И планы.
"Околоноооля" — это о мертвых, о мертвечине, о приближении к точке Абсолютного Ноля по Кельвину, когда всякая жизнь прерывается.
Или-таки нет? Может быть, ноль воспринимается Натаном Дубовицким и в каком-то ином — и даже где-то положительном — смысле? Может, ноль — это дно? А когда дно достигнуто, ноль становится точкой роста. Началом нового цикла. Вот только что собирается выращивать или строить на своем ground zero Натан есть величина неизвестная. Когда знакомишься с проповедью Егора на квартире Музы Мерц, в голову приходит мысль: человек продает православие от Жака Аттали. Тоже ведь штришок…
"Освобождение жизни от смерти и зла", "воскресение во плоти" и бессмертие в ней же — это, конечно, великие, христианские цели. Но вот только когда разворачивают детали, обнаруживается подмена, да-с… Кондовая такая, с "вибрисами резиновыми".
"Вечные будем, да. И кто был до нас — воскреснут. И этого добьется человек техническими средствами. Молиться перестанет, в церкви ходить перестанет, а верить — не перестанет. И жалеть жизнь — будет. Изобретет приспособление для жизни вечной…".
"… так загоним смерть еще дальше. А там, еще немного совсем — клонирование, биотехнологии, генная инженерия. И нет ее вовсе, а только жизнь вечная и любовь".
А вот и оно, "жакатталическое", номадически-бедуиновое, с запахом верблюжьих лепешек и ослиной мочи: "Техника… освободит и от самой смерти. Мы будем сделаны из неизнашиваемых либо легко сменяемых частей и материалов…". Да-да, как же, помним и где-то даже понимаем…
Это из серии про тех олигархов, которые "бабла накопили, а теперь Боженьке не доверяют" — что обеспечит-де им Боженька адекватное дивидендам VIP-обслуживание на том свете. И вот мечтают они теперь добиться бессмертия "техническими средствами". Подкормить кое-кого "баблосиками", чтобы изобрели им "приспособление для жизни вечной". Или пилюлю какую. Или отвар. Или сок из свежевыжатых младенчиков. Уж эти действительно — "верить не перестанут". Только вот не в Боженьку, а доктора Франкенштейна.
Не о той "вечной жизни" благовествует Егорушка, ой, не о той… И это тоже своего рода ноль — ноль вместо спасения. Вывернутая, как рукавица, в ноль вечность.
Аналогичный во многом случай подмены зафиксирован, кстати, в фильме "Главное — любить" (L'Important C'Est D'Aimer), что снят режиссером Анджеем Жулавски по мотивам текста, написанным Кристофером Фрэнком. Там тоже как бы на Боженьку намекают. И на Евангелие. Боженька-де завещал. "Главное — любить", а кого и как — есть вопрос как бы второстепенный. Можно и христианскою любовью. А можно и посредством свального греха. "Мужчина с мужчиной" и "женщина с женщиной" — тоже, наверное, можно. Ведь любят же! А мужчина с ишаком? А женщина с конем? Можно. Если любят друг дружку, то всё можно. "Только пах берегите".
Короче, есть, друзья, такие слова резиновые, в которые можно запихнуть любые (часто противоположные) смыслы. С их помощью можно оправдать что угодно и одновременно что угодно дискредитировать. Такие слова очень любят манипуляторы. "Любовь". "Империя". "Жизнь вечная". Это для них, как феромоны.
Так неужели и в самом деле такова она, благая весть от Натана Дубовицкого? Неужели опять очередная "манипуляция сознанием" несознательных младенцев?
Но будем великодушны: здесь Егор (а вместе с ним и автор) — еще где-то в середине своего пути. Он еще не проснулся. Great Awakening еще не произошло. Потому-то, возможно, и несет он сию еретическую околесицу.
К тому же — кто знает — может, и это стеб? Стеб над мятежным Жаком и натужно ищущими, как подсобить хозяевам россиянской жизни, церковными иерархами? Кто поручится, что не стеб?
ДВУНОГИХ ТВАРЕЙ МИЛЛИОНЫ…
К чему это я? Да к тому, что все — или почти все (кроме самого-самого главного) — в романе есть стеб сложносочиненный и многомудрый. А если вдуматься, так и вся творческая деятельность г-на Суркова — в первую очередь на поприще политического кукловодства — является многослойным стебом над им же формируемой реальностью. Ведь что Натан Юрьевич делал все эти годы, которых уже поболее десятка набежало? Он продуцировал некие смыслы и лепил некие големы — тут же наполняя их испепеляющими антисмыслами, разрушительными вирусами, формулами самораспада. Во все его творения встроены троянские кони и концептуальные взрывные механизмы разной сборки. На каждой слепленной им глиняной шельме поставлена жирная черная метка. Как бы для удобства окружающих — чтобы даже самому безнадежному идиоту всё было ясно.
Ну, вот взять хотя бы МДАД "Наши" — эту притчу во языцех "молодежного строительства". Это, с позволения сказать, "движение" называется "демократическим" и, что характерно, "антифашистским". Это притом, что и по стилю, и по содержанию, и по организации это движение напоминает именно организационное творение Дуче. Об этом говорит даже само его название: раз есть "наши", значит есть и "чужие", которым эти "наши" противопоставлены. Да и напрашивающаяся производная этого названия — "нашисты" — отличается от "фашистов" на одну букву. Словом все, решительно все сделано для того, чтобы фашизм, пусть отчасти и опереточный, лез бы изо всех отверстий оного "антифашистского" движения — лез бы навязчиво и откровенно.
Собственно, за всё это не худо было бы сказать г-ну Суркову большое человеческое спасибо: он убедительно разоблачил россиянский "антифашизм", который сам же и создал. Выпукло показал, что любой "антифашизм", направленный в России против русских, есть движение нерушимого союза провокаторов и паскудствующих недоумков.
Но с другой-то стороны, прежде чем изобличить оных рукотворных МДАД-провокаторов, тот же Владислав Юрьевич творчески, с любовью и, как водится, с изрядной долей стеба замутил бренд и самого "русского фашизма" — того самого, который "ужос-ужос-ужос", который был и остается "самым страшным из всех фашизмов", когда-либо вгонявшим в ступор бедное человечество. Выковал, раскалил докрасна в своей "кузнице смыслов" и приложил сие тавро ко всему русскому. И запузырился "русский фошызм", и полез из всех щелей, как тесто из квашни…
И тут поневоле возникает вопрос: а не в той ли творческой мастерской лепился и продолжает лепиться голем "скин-движения" и "этнического национализма", с его зигами, хайлями, свастиками, свароговыми квадратами и безвременно убиенными неграми, решительная борьба с коими столь актуальна для будущности русского народа, где в какой-то момент — чуть позже — зашевелил глиняными своими усами и голем Якеменко? Не буду отвечать на этот вопрос, но отмечу: и здесь использован тот же знакомый нам по предыдущему случаю принцип.
Но это национализм как бы "этнический". А взять еще тот, другой, который — "в рамках умеренного прогресса" и нордически-сдержанной любви к начальству. "Гражданский" (или "где-то около") то бишь… И его создал-вылепил многомудрый Владислав Юрьевич. И как вылепил!
А "Единая Россия" — что это такое? Сей триумфально побеждающий на всех выборах "безобраз", который неизменно набирает очки и завоевывает все новые симпатии трудящихся по мере погружения Эрэфии в обнуляющую безнадегу ХХI столетия, с загребущими руками и мешками фальшивых бюллетеней?.. Объясните мне, как относиться к этому бессмысленному пучеглазому чуду, эпическому в своей всевозрастающей борзости?
Впрочем, как бы мы к чуду этому, для нужд "вертикали" вроде бы созданному, ни относились, ясно одно: оная "системная партия" "околополитических лавочников" на самом-то деле задумана как форма дискредитации системы и "вертикали". Ее сокрушительные победы равносильны всеохватным поражениям системы в борьбе образов. Там, где ЕР потопталась, долго трава расти не будет.
А "суверенная демократия" с ее выборами-вбросами-выбросами, "машинками для голосования" и все возрастающим — опять-таки эпическим — беспределом? Раньше — о, мы с ностальгией вспоминаем о тех благословенных архаичных временах — хоть что-то "вбрасывали". Теперь уже и это — "лишнее". Ныне вполне достаточно просто внести нужные цифры в компьютер, как поступили (предположительно, в территориальной избирательной комиссии), например, с данными, полученными с участка № 1702 г. Москвы (http://www.gzt.ru/megapolis/266047.html), где ЕР приписали 550 виртуальных голосов — и это при том, что общее число избирателей, реально пришедших на голосование, составило всего 426 человек (из 2351 внесенных в список), а число проголосовавших за ЕР (надо полагать, после всех ухищрений) оказалось равным 192. Так процент "проголосовавших" за ЕР вырос с 45% до 76%. Это если не считать, конечно, что оный участок подвергся нашествию ставших уже легендарными 175 узбеков, курсировавших на 35 машинах по району Зябликово г. Москвы, посещавших каждый участок, произносивших волшебное слово "Лужков" и получавших взамен бюллетени для голосования (http://www.gzt.ru/topnews/politics/ 265975.html). Эти же или другие творческие узбеки, скорее всего, оплодотворили и массу других участков в улусе уважаемого Лужков-джана. Например, на участке 2864, где председатель комиссии (смелая женщина, кстати, таких у нас становится все меньше) заявила о вбросе 200 бюллетеней, или на участке 1046, откуда о размерах вброса не сообщается (http://www.gzt.ru/topnews/politics/265975.html).
Впрочем, всё это — случайные вершинки айсберга. В силу специфики работы моего родственника я знаю, что в этот день во многие избирательные участки г. Москвы по нескольку раз звонили "сверху" и требовали от избиркомов повышать-повышать-повышать "победный" процент ЕР. Повышать как? Без всяких архаичных вбросов, естественно. А пальчиками — путем ударов по клавиатурке. Причем команды давались открытым текстом и в выражениях никто не стеснялся. Никто уже и не пытался держаться в рамках эзопова языка и соблюдать формальные "правила приличия". Массовые вбросы стали "гласной" практикой. Суверенных "понесло". Что ж, всё это давным-давно было просчитано. "Кем просчитано?" — спросите вы. Дурацкий вопрос! Что тут можно сказать? В рамках плоской и сермяжной логики, характерной для обитателей этой трехгрошовой реальности, "суверенная демократия" — это, конечно, форма удержания власти некоей кликой, которой на честную демократическую победу надеяться не приходится. Но в рамках логики обитателей более высоких планов — это еще и метод тотальной самодискредитации той самой клики (та бы и рада была не подставляться, но своих-то мозгов у нее нет, а заемные мозги таят в себе опасность: и вот уже Владислав Юрьевич с томной улыбкой и лукавыми чертиками в знойно-агатовых глазах нажимает на нужную клавишу — клавишу слива, насколько я понимаю.) Ведь если таковыми были методы обеспечения победы и на других выборах — в частности, президента РФ и депутатского корпуса ГД (а такой вывод, мягко говоря, напрашивается) — то это означает, по крайней мере, одно: нами правят самозванцы. А вдохновленная свыше ритуальная отвязность вбросово-диджитальной "демократии" призвана довести этот факт до сведения самых безнадежных имбецилов. Ведь плоским унтерменшам "in charge" только подмигни, ничего даже конкретно не приказывая, и они расшибут свои узенькие лобики и круглые брахицефальные черепушки, материализуя волевой импульс высшего существа. Да наломают при этом таких дров, так подставят сами себя и своих формальных повелителей, что только пальчики оближешь.
Всепобеждающая "суверенная демократия" явно организована и претворяется в жизнь таким образом, чтобы внушить к себе (а также и россиянской "государственности" в целом) все возрастающее презрение и отвращение со стороны подневольных подданных. И одновременно вызвать все возрастающее уважение к "несуверенным" ее формам, которые, впрочем, самим же Владиславом Юрьевичем признаны "невозможными".
А взглянем на эти божественные комбинации с "оппозицией", с этими голубями, принимающими корм прямо из рук. Владислав Юрьевич "приподнимает" Семигина, помогает в создании широко Народно-патриотического союза России. Приближает мятежного одногодку своего Геннадия Юрьевича (сколько у КПРФ генов, а все — не те), делает его "другом и соратником". Как бы. А потом сталкивает с Зюгановым, проводя два враждебных друг другу съезда коммунистов, после чего обе части взаимно (кто — de jure, а кто — de facto) аннигилируются.
А как филигранно идет работа с брендами! Владислав Юрьевич берет "социалиста" Глазьева и (попутно решая задачу организации "раздрая" на левом фланге — как и в предыдущем случае, с размахиванием кулаками, шмыганьем носов и исполненными взаимной обиды криками "А ты кто такой?") соединяет его с "националистом" Рогозиным. Получается "национал-социализм". Правда, в кавычках — но кто ж их заметит?
Гениально! Квазибожественно! Но бесплодно... Бесплодно — в рамках "большой картины". И творимое им бесплодие вызывает вопросы — метафизические вопросы.
Что же это такое? Это не просто продавливание одного варианта (партии, политического дизайна) вместо другого варианта. Это — активное развенчание и выжигание всех смыслов. Это кропотливое выстраивание системы, все элементы которой содержат все взрывные устройства различной степени мощности. Системы, в которой оглушительная победа равносильна оглушительному поражению, а движение вперед равносильно движению в сторону ноля.
Нет, каким-то совсем не россиянским человеком (хотя кому уж быть россиянином, как не ему?) предстает перед нами любезный Владислав Юрьевич. И каким-то совсем не россиянским божкам он служит.
Так называемые "россияне", судя по стилю руководства, представляются ему продуктом культурной инволюции, сырьем для бесконечной манипуляции, "дикой глиной" для лепки недолговечных големов. Во Владиславе Юрьевиче явно просматривается некий засланный люден братьев Стругацких. А может быть, и какая-нибудь более эволюционно-прогрессивная форма жизни — странник, например.
И даже что-то большее — нечто такое, о чем внешне бедовые, а на самом деле очень даже осторожные и традиционно державшие свой коллективный нос по ветру братья и писать-то не решались. Бр-р! Аж холодок по спине!
Короче, если присмотреться к деятельности и дискурсу Владислава Юрьевича, то становится понятным, что предполагаемой сверхцелью ее до сих пор являлось предотвращение вызревания каких-либо плодов и смыслов вообще — предотвращение складывания каких-либо форм и сгустков организации.
Из теории и практики мы знаем, что хаос есть закономерное и безусловно продуктивное, необходимое для роста системы состояние — циклически повторяющийся момент ее развития. Это — как сброс рептилией старой кожи или ракообразными — старого панциря. Но тот хаос, который Владислав Юрьевич продуцирует и поддерживает в Россиянии, есть хаос хронический, вялотекущий и изматывающий. Никакому развитию он не способствует — а способствует лишь накоплению "системных ошибок" (errors) и возрастанию погрешностей. Это хаос, ведущий к образованию и расползанию "лишаев" и "пустынь", как внешних, так и внутренних.
Зачем Владислав Юрьевич всё это делает, остаётся большим вопросом. Возможно, ограниченная человеческая логика и рациональность и не позволят нам на него ответить. (Нам было трудно понять уже людена; странника понять совсем невозможно). А может быть, Сурков хочет научить нас пониманию тщеты всех земных дел и страстей? Быть может, он действительно "часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо"?
ОТПАДЕНИЕ ДЕМИУРГА
Многие считают, что Сурков гениален. Он нас — разглядел. R1a+R1b в объеме 60-65% по области нашего расселения — это вам не шутка. А еще где-то 20% неиндоевропейских, но тоже нордических палеоевропейских генов. А еще 10% финских — я подчеркиваю, финских, причем балтофинских, вполне себе нордических, а не каких-то там "угро-финских", зауральских, кои нам приписываются, как это не смешно, некими сармато-печенежскими националистами с Уграины. Ну и прочее по мелочам. Но без всякой там экзотики — вернее, есть палеоазиатский компонент, но всего 0,3%, да и то в Сибири, по большей части. А остальное — все то же, что наличествует у неких немцев-голландцев-скандинавов. Не говоря уже о каких-нибудь смешных чехах-словаках-ук(г)рах.
Короче, рассмотрел нас Сурков. Вот и мы — приветствуем не усомнившегося в нас. Нам он друг и мы ему друзья. Да, мы такие! "Зиг хайль!" — говорит Урус-Угор. Солнце арийской расы вновь восходит на Востоке — собственно, там, где и положено ему восходить! Так покроем же нашими рунами заблеванные стены евроатлантических городов!
Уже гремят походные барабаны, бьют воины мечами о щиты, печатают шаг боевые дружины, грузятся снаряжением драккары. Поют под ногтем лезвия боевых топоров. Наносится рудая охра на лица, волосы и бороды! Распаляются, ревут от боевой ярости готовые вступить в бой берсерки. Сурков — наш конунг!
Сурков, руны предрекают нам победу! Веди нас, воинов Прави, на завоевание левого полушария! Веди нас из Ирия, из Валхаллы Духа, где мы вволю попировали с тобой над текстом "Суверенной демократии", на завоевание этого вертепа плоской рациональности! Распространим жизнь вечную вовне мечами своими! Пусть скользят наши победоносные драккары по фьордам наших извилин под рудым Парусом Мечты!
Но молчит Сурков. И лукаво мерцают его антрацитовые глаза… Да и не конунг он. Он — больше, чем конунг. Не Один даже, именем которого мы, люди Прави, привыкли скреплять клятвы свои. Один — тот глаз отдал за магическое знание и "внутреннее" зрение, а Сурков и знанием обладает, и со зрением у него все в порядке.
Нет, Сурков — круче Одина. Он — наш Яхве. Единственный и неповторимый Демиург, всецело властвующий над сотворенным им миром. А вот моисеев и иисусов навинов — их у нас много. И водят они народ свой по пустыне выжженных смыслов, уверяя страждущих, что где-то под слоями глины, гипса и песка "государства российского" есть водный горизонт, коим можно увлажнить пески и развести "цветущий сад" той или иной конфигурации.
Время от времени Яхве выкликает своих моисеев и особо отличившихся и. навиных и призывает на Гору Синайскую — все их, патриотов государства российского и птенцов гнезда ЕБНова, охранителей и совратителей, либералов и домостроевцев, христопродавцев и в Христа облекшихся, блоггеров из Москвы и логгеров с Дальнего Востока, а также разнообразных серо-буро-коричневых "наших", "ваших", "ихних", "идущих на" и "идущих в". Призывает, рассаживает и принимается зачитывать им свои многомудрые текстa, Прочищает сознание. Засевает семенами когнитивную целину. Высекает коммандменты в душах и сердцах. А потом берет свой большой фиолетовый карандаш и начинает водить им по Книге Жизни, расставляя галочки и крестики напротив чьих-то фамилий. Отголоски же коммандментов в самом невообразимом переложении — в зависимости от духовной специализации — всплывают позже на разных концах политического спектра. Из них складываются евангелия и баллады. Но все они не оставляют в душе Демиурга ничего, кроме усталости и раздражения.
Мчится бешеный шар и летит в бесконечность,
И смешные букашки облепили его,
Бьются, вьются, жужжат и с расчетом на вечность
Исчезают как дым, не узнав ничего.

Демиург, впрочем, не злонамерен. Он лишь исполнен огромного презрения к букашкам, вьющимся вокруг вершины Горы Синайской, этим легковесным созданиям, не способным ни уловить смысла игры, ни даже осознать смысла своих собственных жизней.
Демиург творить хочет. Творить! Но не может, поскольку одержим презрением. Ибо даже лучшие из моисеев его, как зеницу ока хранящие доверенные им скрижали, суть големы глиняные. Творить же можно лишь с любовью и милосердием. А какая любовь к големам-то?
Жадностью гонимый и тоской,
Душной гнилью сброд разит людской,
Дышит вожделеньем, злобой, страхом,
Жрёт себя и сам блюет потом.
Как безнадежно дело воинов Прави! Как торжествует Князь Мира сего, засевший в левом полушарии!
Но кто же виноват, если Сурков слепил этих големов? Кто виноват, что он сделал на них ставку? Кто виноват, что он создал вокруг себя расползающуюся пустыню?
Да и вообще, с его званием Демиурга тоже надо разобраться. ("Да, подвижник, да — отшельник, но отнюдь не святой".) Гностики почитали за Демиурга (и они, кстати, ассоциировали его с Яхве) несовершенного вторичного квазибога, отличного от Отца, о котором говорил Иисус. Демиург создал несовершенную материю и вдохнул в нее несовершенную жизнь. И восстал в гордыне своей против Бога истинного, противопоставив Ему свое земное творение. Отсюда и понятие — Князь Мира сего. Не тоже ли самое произошло с Сурковым и его големами? Начал творить из гордыни, менял по ходу дела "плюс" на "минус", ноль на бесконечность из горделивого любопытства — смотрел, что получится. Получилось "не очень". Получилось "парламент — не место для дискуссий". А Россия — не место для разумной жизни. Нельзя, неправильно творить без любви — из гордыни, из себялюбия и противопоставления. Так взялась творить третья часть ангелов — и отпала. Вот и Сурков тоже отпал. И обрек все вокруг себя на пустыню. А големы его — и не моисеи вовсе (пусть и с маленькой буквы), а суть бесплодные духи пустыни этой.
Впрочем, пустыня, Сурковым созданная, тоже не бессмысленна. Это — не конец пути, а один из его хитроумных витков. Причина, повод для дальнейшего движения. Над нами Сурков. А над Сурковым — Бог. И Он видит дальше самого Суркова. Отец истинный, далекий, Господь наш, нас Сурковым наказывает. Он же нас им и испытует — и через Суркова дает нам надежду. Ибо та пустыня, в которую поместил нас Владислав Юрьевич, должна возбудить в нас жажду — жажду к Духу. И побудить искать Его. И рыть колодцы, и взывать к Небесам в мольбе о Влаге селестиальной. Испытание Сурковым есть болезненное, но благое испытание — в нем Милость Божья к заблудшим. Потому — восславь Суркова внешнего, Демиурга пустыни Духа. Ибо поставлен он помыкать тобой к славе твоей. Но убей в себе Суркова внутреннего, ветхого. И одновременно прирасти Натаном Дубовицким — Сурковым новым, в духовное тело облекшимся.
Не понял люден, странник Сурков — не понял как горделивое ангелическое существо с наклонностями Мефистофеля — что обожение возможно лишь через человека. Ангелы к этому непригодны — потому в космической иерархии они и стоят позади человека. Вот и придется Суркову возвращаться к человеческому в себе, чтобы спастись. Вновь стать человеком. Найти подходящий крест и распять себя на нем. И когда Сурков это понял, он и решил написать "Околоноля", ибо реально приблизился к нолю очень близко, заглянул уже в само черное, с багровыми отсветами отверстие, в пекло, в дырку от бублика. И ужаснулся.
Впрочем, поговорим не о пустынях, а о садах, не о смерти, а о спасении. Каков Сурков сам в себе и сам для себя? Каково ему там, внутри себя, в темнице тела своего? Ему, который есть то ли воплощенный Дух пустыни, то ли бредущий по ней изможденный странник, сам молящий о глотке воды?
СПАСЕНИЕ ДЕМИУРГА
Так вот, на этом фоне уже не кажется странным, что Натан Юрьевич начинает разговор о таком, казалось бы, абстрактном для него предмете, как спасение.
А вот то, что он постулирует это спасение, как явление, уже почти свершившееся — вот это немного странно. Впрочем, странно лишь с самого что ни на есть первого взгляда.
В этой чудесной обреченности на спасение слышатся мне даже некие кальвинистские перезвоны… Предопределение-де, электы… Знаем-с. Однако нет, это не кальвинизм. Или — скажем так — не совсем кальвинизм (немножко кальвинизма на самом дне все-таки можно наскрести — куда ж без этого, кто ж из интеллектуалов-то наших Кальвином преподобным не грешил?).
Тут что-то значительно более глубокое — чего от Натана (и Владислава) Юрьевича вроде как и не ожидаешь…
Главное в романе спрятано среди строк. Главное — это преображение. И оно сжато в несколько предложений и плотно сбитых параграфов.
Преображение случилось в ту далекую пору, когда не был Егор еще чернокнижником и даже литработником. Когда была еще жива страна, и многое в ней еще было по-настоящему — когда среди мертвых личин еще попадались живые лица, а сам Егор еще был золотистой босоногой личинкой.
Как-то, в те дальние, советские еще годы, увидел Егор родникового Господа в открытом им источнике и понял — тогда еще не разумом, но сердцем, через пребывающего в нем потаенного внутреннего человека, что создан по Образу и Подобию. Что смотрит он на мир глазами Господа, что Господь через него и других, подобных ему воплощенных, заточенных в вещественном мире странников глядит на Космос и благоволит. Там, у Егоркина родника, сам Егорка, еще того не понимая, узрил тайну богочеловеческую.
И тогда же где-то там же, в "донной Руси", в деревне, где жил он в летнее время с доброй старушкой-самогонщицей, среди июльских трав, медовых лугов и богооткровенного перезвона кузнечиков и кобылок, он пережил акт спонтанного, внутреннего крещения, испытал нечто такое, что можно назвать сатори — а можно и Божьим Откровением — услышал изначальную тишину и вибрацию неподверженного тлению Творения, узрил внезапно вечно-длящуюся, вневременную суть мира и вещей, ощутил сердцем великий безмолвный Зов Жизни Вечной.
Это вошло в него, и он принял это в сердце. Стал другим. И потом, много лет спустя, нашло вдруг на него странное, нелепое нежелание стрелять в людей. Христос сошел в ад — воистину сошел.
На самом-то деле именно эти (если не считать финального болда) помещенные на с. 25 два параграфа являются самыми главными в тексте. Они все объясняют и все искупляют — возможно, и помимо воли и понимания самого Натана Дубовицкого.
Заряд этой богочеловеческой тайны и вневременной тишины перевешивает (по крайней мере, таков посыл) все неразумное, что сказал Егор в "нехорошей квартире", и все странное (иного слова, пожалуй, и не подберешь), что сделал и накуролесил в реальной жизни своей демиург Натан Юрьевич, ложную проповедь их покрывает и искривления коллективного ума их распрямляет. Ибо те ошибки, которые делаются в процессе роста, конечно же, подлежат искуплению. И нет в этом ничего удивительного, ибо несказанное преобразование происходит внутри человека после того, как входит в него великая тишина…
И знаете, от вести Натановой благой (о кузнечиках и великой тишине, стало быть, а не о deus ex machina) пробирает — изрядно пробирает. Ибо то, что увидел и почувствовал Егорка в оной точке далекого июльского полдня, есть не что иное, как Послежизнь, Afterlife, то есть жизнь нетленная и настоящая. И все, пребывающее на Земле есть лишь вторичные, временные и несовершенные копии этих истинных, изначальных элементов, созданных Там до начала времен. Это было известно еще со времен Пифагора и Платона — и еще было известно, что жизнь Там не есть существование "чистого сознания" в некоем бестелесном, невещественном "эфире", но есть полноценная жизнь в настоящем, богоносном теле, нескончаемо более реальном, чем то скудное, ветхое и временное тело, которые имеем мы на Земле. И окружено это тело такими же реальными, солидными, настоящими вещами и организмами — неизмеримо более настоящими, чем тем, что мы видим вокруг себя — речкой, вечными лугами с вечными неумирающими кузнечикам, лесом, холмами, горами — всем тем, что желает видеть, воспринимать, и что носит подспудно в своей креативной глубине наше, с Богом разделенное, Сознание.
Удивительным, признаться, кажется мне то обстоятельство, что об этом знает и некий господин, сидящий в Администрации. Звучит странно, дико, нелепо, но — факт… Ибо знакомые все симптомы — для меня, по крайней мере… Все так…Все так… Знает человек вкус спасения… Вроде и не могло угнездиться в том обреченном Заведении такого духовидца-самородка — ан нет, угнездился-таки… Проник-таки. Окопался, замаскировался, слился с субстратом. Университетов не кончал. Ph.D. не получал. В мантии не облачался. До всего сам дошел.
И вот странный этот самородок и силится (насколько успешно — уж вам решать) показать нам — подобным ему нероссиянским людям, у которых есть шанс что-то понять, — как одно может совмещаться с другим — как процессы умирания и воскресения в человеке разнесены во времени при одновременном протекании каких-то их этапов и элементов.
Сознание, ум и психика нашего героя продолжают возрастать по своим предсказуемым земным законам, наполняются чернотой, закосневают в грехе — вот уже и гормоны берут мозг под свой контроль и начинают диктовать душе условия капитуляции… Вот уже и маленький напыщенный диктатор, сидящий в левом полушарии, загоняет правое в концлагерь, опутывает колючей проволокой рационально-аналитического аппарата, пропускает по ней ток и подсаживает человека на собирание разноцветных бус и хлебов земных. А спасение самосевом, как зерно горчичное (уж не из лугов ли и огородов "донной" Рязанщины залетевшее?), супротив всякой "логики" и "здравого смысла" проникает в душу и поселяется в ней — сначала дремлет, дозревает, а потом закрепляется корнями и начинает распускать ветви и побеги. Так ветхий человек умирает, а новый нарождается.
Посмотрел, возможно, на каком-то этапе сам Натан Юрьевич на дела рук своих, свершенные еще до вызревания в его сумеречном мефистофелевском нутре зерна горчичного, и ужаснулся той пустыне, к устроению которой — внутри и снаружи себя — он оказался причастен. Понял, что вся многотрудная деятельность его земная была служением Смерти. Осознал, что ранее казавшееся ему жизнью клокочущей, на самом деле является мучительным умиранием, что возгонка в себе людена низвела его до ноля бесплодного. А самое главное, постиг он, что обратно уже не повернуть, что умирание можно лишь форсировать, устремившись к последней и самой главной точке невозврата.
Знаете, есть фильм такой — "Необратимость" ("Irreversible", 2002) режиссера Гаспара Ноэ. Фильм жестокий, с немалым количеством поганых (да еще затянутых!) сцен и совершенно не в моем вкусе, но не без смысла. Опять же о подмене любви сексом и всяческим скотством, но еще больше — о причинно-следственных связях и о стальной хватке греха, о том, что нельзя к греху относиться легко. Смотреть не советую, но пару отвлеченных выводов сделаю.
Так вот, если вы думаете, что вам позволено по-скотски относиться к любимой, то и ваше собственное будущее, несомненно, окажется скотским. При советской власти вам не хватало колбасы, и вы громко кричали об этом, жаловались Творцу, родственникам и окружающим? Что ж, это тоже своего рода предопределенность — тогда вы еще не знали, что колбасу сделают из вас — в переносном, а то и прямом смысле. Для многих — очень многих — это будущее уже наступило. Гордыня вашего себялюбивого ума погрузила вас в грех, который породил 1991 год и все последующее. Вы не ценили бесплатное здравоохранение и образование, безопасность на улицах, гарантированную работу, так полезайте в коридор необратимости. Творцу не нужны пожиратели колбасы — ему нужны сотворцы. Придет время, и на прилавках появится много канцерогенов и "генномодифицированной продукции", но счастливым вас весь этот stuff из крысиных шкурок и свиных костей уже не сделает. Грех загонит вас в такой коридор, видимого выхода из которого не будет, а будет лишь усугубление греха и нисхождение в ад. Вы окажетесь в узкой трубе с зазубринами, направленными вовнутрь. Из такой не выбираются.
Если вдуматься, то в таком положении и оказался Егор — и, возможно, сам Натан Юрьевич. Совершив свой первый в жизни "основательный" грех (Егор укокошил загадочного — по всей видимости, только для того и появившегося на свет — Федора Ивановича, этого многозначительно обнуленного "старика-процентщика" перестроечной постдостоевщины, а что сделал, кроме уже известного нам, Натан Юрьевич, я не знаю), каждый из них загнал себя в эту трубу и дальше двигался уже под воздействием сил моральной гравитации — к эпицентру зла. Их ад был исходом предопределенным. Ireversible! В трубе ты окажешься в лапах греха, и время разрушит тебя.
Но если в тебя запало "зерно горчичное" Царствия Небесного, ничего не предопределено. Значит, есть искра. И значит, есть шанс раздуть огонь. Искру, конечно, можно затушить, и тогда возгорания не состоится, но она, по крайней мере, дает возможность преодолеть необратимость. Если есть в тебе зерно, а ты уже в трубе, то у тебя всегда остается шанс вырваться — пусть через страдания, пусть с разорванным в клочья телом, пусть оставив шмотки мяса "на шипах, направленных внутрь", но вырваться. Выйдешь ты с "заледеневшим сердцем" и, возможно, без пары-другой пальцев — как Егор, но живой. И побудить тебя к выходу из "коридора греха" может любая случайная вещь — хотя бы и встреча с некой Плаксой, которая на самом-то деле, как мы уже выяснили, есть ноль без палочки. Главное, чтобы щелкнул внутри тебя какой-то триггер-переключатель, и разгорелась в тебе любовь… Любовь все спасает.
Об этом, в конечном счете, видимо, и хотел сказать нам Натан Дубовицкий aka Владислав Юрьевич Сурков. Удивительный message. Если бы он пришел к нам от операторов UFO, я удивился бы гораздо меньше.
Впрочем, все это, разумеется, лишь предположения — хотя и предположения, обладающие правом на существование. И даже имеющие под собой некоторые основания. В противном случае, зачем писать такие тексты?
И вот, читая выделенное болдом краткое послесловие, которому предшествовала фантасмагорическая, похожая на бред неудачно приложившегося к yage дилетанта, еще раз убеждаешься: а Натан Дубовицкий инобытия взыскует, тайн Царствия ищет, возвращения к изначалию всех времен и истоку всех смыслов жаждет. Хочет преодоления смерти и падения — не только в себе, но и вокруг, желает "переиграть все", очутиться в примордиальной реальности, предшествующей всем бифуркациям и необратимостям… А в нее, в Rеальность эту, в бесконечное, полуденное, июльское бытие, где время и пространство являются функциями сознания и где привольно, в звоне кузнечиков и великой тишине, раскинулось бессчетное количество уходящих в бесконечность вселенных и планов постземной жизни, ведет узкий проход — "нулевая функция". И прежде чем увидеть этот омытый извечным, несокрушимым Духом прекрасный и новый для нас мир, прежде чем выйти из первичного вещественного раствора сей (па)скудной и условной преждежизни в Жизнь Настоящую, всем нам придется пройти через Врата Молчания, через пугающую точку воображаемого небытия, которая есть Ноль Животворящий.