Вечер 19 июня выдался пасмурным и дождливым. Любители кино под пестрыми зонтами сбивались в стайки перед заграждением у памятника Пушкину, ждали дефиле "звезд" по случаю открытия Московского международного кинофестиваля. Любители балета с вопросом о лишнем билетике рассредоточились по маршам и ступеням лестниц, ведущих на Новую сцену Большого театра: закрывался ХI Московский международный конкурс балета. Вот так и соприкоснулись на миг и разошлись, как корабли, два космоса — кино и балет, и если кино называли искусством номер один для страны социализма, то нет-нет, да и задумаешься: почему страну социализма представлял балет? Попытка на скорую руку дать ответ увязает в тягучих, как смола, и сладких, как патока, поисках утраченного времени…
Я не люблю Московские кинофестивали. Как-то в 80-х годах я попала на внеконкурсный показ картины Феллини "И корабль плывет". Контраст между ажиотажем публики перед кассами кинотеатра и быстрыми пробежками той же публики вдоль рядов к выходу кинотеатра минут через пятнадцать после начала сеанса подивил меня, пожалуй, больше чем сам фильм. Другое дело — московские конкурсы балета. Вспоминая их, я слышу аромат цветения яблонь и сирени, что росли в старом сквере перед Большим театром, я вижу хрустальные брызги, летящие ввысь из чаши старого фонтана; развевались иноземные флаги, что были прикреплены к колоннам, и кавалькады дипломатических машин следовали к центральному порталу. Партер дышал "духами и туманами", публика была нарядной, одним словом, Большой напоминал в те дни царство Гвидона. Судейские столики с настольными лампами стояли в ряд в партере, и ощущение пушкинско-го "за морем житье не худо" охватывало при виде выхода жюри. Иветт Шовире, Алисия Алонсо сбивали с ног изысканностью грации. Шел ниспадающий свет хрустальных люстры и бра, пауза, и на сцене один за другим появлялись в бравурных пируэтах и фуэте фигуранты конкурса.
Ясное дело, гимн прошлому отпет. И советский пиар Большого театра "зачистили" вместе со старым сквером перед Большим, яблони в котором были подарком городу балерины Ольги Васильевны Лепешинской; она привезла саженцы едва ли не из Китая. Меня лишь поражает, с какой мощью был поднят Большой театр из бездны 1917 — 1925 годов! Поначалу холеная элита предателей с Керенским во главе посбивала с Царской ложи имперский герб, потом люмпен из той ложи стал громогласно требовать от дирижера "Интернационала!!!"… что уж говорить о балете? Судьба царской игрушки висела на волоске. И вдруг, как это бывает в сказках и в нашей стране, все разом перевернулось. В Большой театр приехала лучшая ученица Вагановой, солистка Кировского театра — Марина Семенова, о магии красоты которой до сих пор ходят легенды, а через два года Центральная ложа театра уже приняла в качестве зрителя высокого гостя — члена правящей династии Ирана Исмет-Паша Пахлеви.
Большой театр стал Храмом Искусства. В стране воинственного атеизма он оказался одной из превосходных форм сохранения ценностей. А если припомнить, что балет "Тщетная предосторожность" в репертуаре театров с 1789 года, "Жизель" — с 1841, то можно понять, почему случалось так, что верующие старушки в 30-х годах при виде Большого театра осеняли себя крестом. Артисты в театре были жрецами. Они служили музам, они находились исключительно в лучах искусства, личная жизнь их публично не обсуждалась, появление в прессе было дозированным. Советский "пиар" делал все, чтобы имя артиста окружить пеленой таинственности и воссоздать над ним такой нимб, что в общественном сознании артисты Большого театра как бы переставали существовать обычными живыми людьми, а превращались в персонажи запредельной, неземной жизни. Когда Борис Покровский в 1996 году говорил мне: "Только не называйте Уланову звездой! Не оскорбляйте искусство!", а Раиса Стручкова, вспоминая Уланову, говорила: "Мы молились на нее", то они выражали реальность восприятия в ту пору балерины Улановой.
Знаю, что многим подобное положение дел не нравилось. Знаю, что многие, свернув Дзержинскому-памятнику шею, заговорили: "Уланова? Да какая она балерина! Она — креатура Сталина!" Знаю, что многим надоело быть богинями, и они захотели быть как люди. И в том, верно, есть своя сермяжная правда… Первой с советского пьедестала "в люди" соскочила Плисецкая. Она написала книгу "Я — Майя Плисецкая" и, кутаясь в кутюр Кардена, сбросила с себя одежды советского мифотворчества. Ее великое имя навсегда принадлежит балету… просто, читая о маниакальных попытках вырваться за шмотками за рубеж, о борьбе "кто кого" с КГБ, припомнишь Ольгу Чехову, которая не предала родину за статус звезды Третьего Рейха и работала на советскую разведку, и поймешь: Чехова-то, говоря современным языком, куда как круче!.. Не без помощи многих Большой театр был ввергнут в Смутные времена.
ХI Международный конкурс артистов балета и хореографов мне показался еще одной попыткой Большого театра высвободиться из-под власти гришек отрепьевых. Президент РФ Дмитрий Медведев обратился к конкурсу с приветствием, Большой театр мобилизовал все "золото партии" и "освятил" Конкурс советской победительностью. Патриарх балета Большого театра Юрий Григорович возглавил жюри конкурса, Народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР Михаил Лавровский — Оргкомитет, в состав жюри вошли народные артисты СССР Владимир Васильев и Людмила Семеняка, чьи имена публика принимала с овациями. Примечательность конкурса в том еще состояла, что он оказался юбилейным: конкурсу исполнилось 40 лет, он проводится с 1969 года, раз в четыре года.
Я присутствовала на заключительном дне конкурса. Председатель жюри напутствовал победителей и дипломантов, после чего был объявлен гала-концерт. Выступление призеров не могло не увлечь энергией юности, неподкупным желанием конкурсантов нравиться, но и немало встревожило.
Собственно говоря, что такое Международный конкурс балета? Ответ очевиден. Определение уровня мастерства нового поколения, выявление лучших, поощрения и ангажементы, фиксирование вектора развития современной хореографии. География проведения подобного конкурса обширна. Она включает, к примеру, и такие города как Варна и Лозанна. Московский конкурс традиционно был, что называется, особенным. Он имел репутацию самого авторитетного и многообещающего. Атмосфера конкурса — первое, что отличало его. Сцена Большого театра была неразрывно связана с триумфами Улановой, Плисецкой; на сцене еще танцевали Бессмертнова с Максимовой, и за каждой из них тянулся шлейф мирового признания и совершенства. В дни конкурса весь свет балета оказывался непостижимо рядом, юное поколение под взглядом высокого жюри оказывалось как будто бы в софитах славы. Добавим по-византийски пышное убранство Большого театра, дух жертвенного служения балету, положение балета в Советском Союзе — и можно понять, в какие сады Армиды попадали дебютанты, каким концентратом искусства дышали они. Конкурс поднимал на новый уровень артистизм участников, давал "паспорт" в балетный мир, подчеркивал статус "балетных держав"-посланцев. Верно, амбиции Франции, Великобритании подчас вынуждали театры и балетные академии манкировать конкурсом: есть мнение, что существовала негласная установка жюри давать золото своим. Но вспомним победителей I Московского Международного конкурса Михаила Барышникова, Нину Сорокину, Людмилу Семеняку, ну и простим "великорусский шовинизм".
Сегодня Московский международный конкурс артистов балета еще продолжают называть авторитетным. В конкурсе приняли участие 122 фигуранта из 20 стран мира: Италии, США, Португалии, Канады, Польши, стран СНГ, России и даже далеких Филиппин. Доминирование юных дарований из КНДР, Японии и Китая уже далеко не новость. Скажу больше: в кулуарах театра говорили о том, что селекция балетных девочек из этих стран не уступает работам академика Вавилова. Девочек отбирают из смешанных браков, потом их пеленают специальным образом, чтобы вытянуть и выпрямить ножки. Однако нельзя было не обратить внимания на послабление требований. Учащиеся выпускных классов балетных училищ и молодые артисты были разделены на две группы, в каждой из которых жюри определяло дипломантов и победителей (в былые годы "бились" на равных). Следующий момент вряд ли можно назвать послаблением требований к конкурсантам. Напротив, участники супертехничны и бесстрашны перед любым трюком. Вставал другой вопрос: не есть ли демонстрация виртуозности компенсация за угрожающую сойти на нет музыкальность? За исчезновение способности передать юными артистами "чудо" балета, ту самую ауру неподвластных слову эмоций и ощущений? И если к утрате магии балетного искусства за пятнадцать лет смуты можно было и попривыкнуть, то конкурс преподал нечто новое. Слишком очевидным оказалось, что эстетика балетного тела претерпевает кардинальные изменения. Балетный идеал: хрупкость фигуры, удлиненность рук, изысканность лепки ног, выразительность стопы уступает место сложению акробата. Больше того, такие тела вполне гармонично вписываются в современную хореографию, образчики которой были представлены на конкурсе. И если в начале прошлого века Михаил Фокин сетовал на то, что классическая балерина совершенно не умеет просто бегать, то теперь эта проблема снята. Выпускники классических балетных школ и академий запросто бегают, они кувыркаются, катаются по полу, задирают ноги за сто восемьдесят градусов. Все это выглядит пластично, но пока мне трудно говорить, что это красиво, что в этом что-то есть, что это имеет отношение к балету. На фоне необузданного стремления российского балета догнать и перегнать Америку и заговорить, наконец, на всем понятном языке демократии, классический балет, похоже, будет приходить к нам на побывку из стран Востока и Азии, а имя Петра Ильича Чайковского окажется национальной гордостью, допустим, Китая. Во всяком случае, обладательница первой премии, выпускница Пекинской Академии танца, Гуан Вентинь дала немалый повод для размышлений. В таком случае творческая судьба другой обладательницы "золота", Анжелины Воронцовой, воспитанницы Воронежской школы балета, вызывает изрядную долю беспокойства. Хватит ли этой юной танцовщице мужества в стремлении к высоким идеалам? Понимает ли она, что балерина — это даже не профессия, а титул, которым, к примеру, знаменитая Ваганова была удостоена за год до выхода на пенсию? Ведь время Тальони давно кануло в Лету, сады Армиды отцвели, царство Гвидона разоблачено, а пьедесталы осмеяны.
ХI Международный конкурс артистов балета и хореографов был посвящен Марине Тимофеевне Семеновой. В прошлом году балетный мир отметил 100-летие балерины, и она жива, она среди нас. Когда-то Стефан Цвейг так написал о двадцатилетней Марине Семеновой: "Поистине как погружение в царство сказок, переживается земной образ, вроде новой волшебной танцовщицы, дарованный России… Когда она ступает по сцене своим незаученным, а данным от природы твердым эластичным шагом, и вдруг взлетает в диком порыве, людская повседневность прерывается бурей". Хотелось бы верить, что сила судьбы этой величайшей русской балерины сотворит в наши дни чудо, и на сцене Большого театра появится еще одна "волшебная танцовщица, дарованная России".
P.S. Едва поставила точку, как узнала о резолюции ОБСЕ, в которой выражена глубокая обеспокоенность в связи с публичным прославлением сталинского прошлого. Я в недоумении: не дезавуировать ли написанное? Не швырнуть ли в демократическую топку имена Семеновой, Улановой, Лепешинской, тем более что прошлое Лепешинской уже на свалке? Впрочем, в контексте развития в нашей стране индустрии "звёзд", промышленности петь листерманов, реалити-шоу и просто шоу даже резолюция ОБСЕ выглядит жалкой какой-то...
НОМЕР 30 (818) ОТ 22 ИЮЛЯ 2009 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
