Авторский блог Савва Ямщиков 03:00 10 июня 2009

КАТЯ

НОМЕР 24 (812) ОТ 10 ИЮНЯ 2009 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Савва Ямщиков
КАТЯ
Слово от Саввы
ВСПОМИНАЮ НЫНЕ ПОСЛЕВОЕННОЕ своё барачное детство с неизменным чувством благодарности учителям и воспитателям. Знания, обретенные на их уроках, стали прочной основой для всей последующей жизни. А сколько замечательных подарков получали мы во внеклассное время! Постоянные походы в Третьяковскую галерею, Исторический музей, Музей изобразительных искусства им. А.С.Пушкина; экскурсии в Кусково, Останкино, Абрамцево, Архангельское и другие подмосковные усадьбы прививали любовь к прекрасному, заставляли восхищаться художественным наследием великих мастеров архитектуры и изобразительного искусства, воспитывая в наших умах и сердцах тот самый патриотизм, который станут поносить "демократы" ельцинского разлива. С каким нетерпением ждали мы посещения театров, когда, словно по мановению волшебной палочки, оказывались в удивительном мире, так непохожим на бытовую повседневность. Высшим счастьем, безусловно, становились встречи с Большим театром, после которых долго еще снились нам его роскошный зрительный зал и огромная сцена с фантастическими декорациями оперных и балетных спектаклей. Не могу сказать почему, но мне с первого раза по душе пришлась именно балетная классика. Ее почитателем и приверженцем остаюсь по сей день. Поступив в университет, я старался выкроить время в более чем напряженном студенческом графике (а ведь еще надо было в футбол и баскетбол играть; в кафе "Националь" ходить, чтобы слушать интересных людей — тамошних постоянных посетителей), дабы провести несколько часов на балетах Большого. Удивляюсь сейчас, что я не попал тогда ни на один спектакль с участием Владимира Васильева и Екатерины Максимовой. Много самых лестных слов слышал я от своих знакомых и друзей об успешных дебютах молодого балетного дуэта, а вот увидел впервые не на сцене, а на бумаге.
На искусствоведческом отделении истфака МГУ я учился в одной группе с Никитой Голейзовским. Мы как-то сразу подружились, и вот уже более полувека продолжаем тесно общаться и работать вместе. Никита — сын выдающегося русского хореографа, основоположника современного балета (именно таким титулом величают его все зарубежные балетные справочники) Касьяна Ярославовича Голейзовского и сказочной красоты балерины Веры Петровны Василевой. В их квартире-музее на Новинском бульваре (тогда улице Чайковского) прошла вся моя студенческая юность. Здесь я получил возможность пользоваться первоклассной библиотекой, собранной Касьяном Ярославовичем, рассматривать редкие образцы изобразительного искусства, а главное, слушать его потрясающие рассказы о мировом изобразительном искусстве, литературе, музыке и, конечно же, о балетном театре. Мой собеседник был ярким представителем искусства Серебряного века. Судьба свела его со многими великими режиссерами, балетмейстерами, актерами, певцами, танцовщиками и композиторами. Профессионально занимаясь изобразительным искусством, брал он уроки у Валентина Серова, Михаила Врубеля и других известных мастеров. Многие годы талантливый хореограф был в опале. Слава Богу, что кремлевский хозяин, когда-то ценивший его постановки в Московском мюзик-холле, не отправил Голейзовского в ГУЛАГ. Касьян Ярославович с удовольствием работал в балетных театрах Средней Азии, изучая восточную культуру, что помогло ему потом поставить на сцене Большого замечательный балет "Лейли и Меджнун" с Владимиром Васильевым и Натальей Бессмертновой в главных ролях.
В 1961 году на сцене Концертного зала им. П.И.Чайковского состоялось долгожданное возвращение Касьяна Голейзовского к столичным зрителям. Надо было видеть всех людей, пришедших на премьерный показ "Хореографических миниатюр", чтобы оценить высокую знаковость этого события. Мне же посчастливилось стать свидетелем работы мастера над каждым номером тщательно подготовляемой программы. Касьян Голейзовский обладал редким даром тонко чувствовать индивидуальность каждого танцовщика и использовать весь его творческий потенциал. Даже посредственным исполнителям помогал он раскрыть их незаметные для других достоинства и поставить номера так, что зритель долго не отпускал артистов со сцены. На репетицию Касьян Ярославович всегда приходил с зарисовками поз и движений будущих миниатюр, которые являлись непременным подспорьем в нелегкой работе. Я видел многие рисунки постановщика, любовно воспроизводящие божественную кантилену танца Володи Васильева в номере "Нарцисс" на музыку Черепнина, но особо меня поразил цикл зарисовок Кати Максимовой, танцующей скрябинскую "Мазурку". А когда виртуозные па балерины соединились на сцене с ее великолепным даром актрисы, восхищение зрителей достигло запредельного уровня. Я вспомнил провидческие пушкинские строки, посвященные русским балеринам XIX века, и ощутил живую связь времен, которую не удалось разрушить никаким революциям и войнам.
С Володей Васильевым мы родились и росли по соседству в районе Павелецкой набережной и тогдашней улицы Осипенко. Занимались самодеятельностью в одних и тех же домах пионеров и дворцах культуры. Меня привлекла драматическая студия, Володя же сызмальства увлекся танцем. После той блистательной премьеры "Хореографических миниатюр" мы познакомились поближе, и вот уже полвека имею я высокую честь дружить с Володей и Катей. Восхищаться не одним их высочайшим отпущенным Богом талантом, но и учиться у них умению жить с достоинством, никогда не позволяя себе той вседозволенности, которая, увы, присуща многим служителям театра, кино, изобразительного искусства, литературы, короче всем, кто находится на виду и забывает о благородстве и возвышенности возложенной на них миссии.
28 АПРЕЛЯ В МАЛЕНЬКОЙ суздальской гостинице, где я спокойно работал, раздался звонок, заставивший меня содрогнуться и заплакать. Не стало Кати Максимовой. Потом я узнаю от наших общих друзей, что ушла она от нас во сне, словно исполняя самую главную партию в жизни. Тогда же я сразу пошел в один из самых известных русских монастырей — женский Покровский, дабы заказать молебен по усопшей. Принимая мою записку о сорокадневном поминании (сорокоуст), монахини узнали меня и спросили, кем приходится мне умершая. Услышав ответ, насельницы древнейшей обители сказали: "Мы плакали, когда смотрели в телевизоре траурные сообщения. Екатерина, она ведь из наших. Не удивляйтесь, труд и послушание у нее были такими же нелегкими, как и у Христовых невест". Все дни, что я оставался в Суздале и молился за упокой души новопреставленной Екатерины, вспоминались эти слова монашек и наиболее запомнившиеся встречи с Катей, совместные поездки по России, незабываемые летние месяцы, проведенные в Щелыкове или традиционные празднования Нового года в уютном доме отдыха Большого театра в Серебряном Бору.
1967 год. Мы встречаемся с Володей и Катей в Комарово под Ленинградом. Молодые, немножко бесшабашные веселимся в компании балетных корифеев тогдашнего Кировского театра до поздней ночи. А утром на только что купленном Володей "Москвиче" отправляемся по мурманскому шоссе в Карелию отдохнуть в деревне Ерснево, что расположена насупротив сказочного острова Кижи, фантастические деревянные церкви которого как на ладони видны из окна гостеприимного дома моего коллеги и друга — легендарного заонежского плотника и реставратора Бориса Елупова. Признаюсь, я волновался, как станет себя чувствовать хрупкая и нежная Катя в простонародной атмосфере северной деревни. Успокоился в первый же день, ибо "пух Эола" словно родился здесь в Заонежье, и потому быстро нашел общий язык с моими хозяевами. И так было везде, где мы оказывались с Володей и Катей. У нас нынче модным стало среди мало что значащих, но плавающих на поверхности людей величать себя элитой. Когда сравниваешь таких самозванцев с Катей, понимаешь, чем отличается бриллиант чистой воды от фальшиво блестящей стекляшки.
Наслаждаясь сотворенными Катей образами Авроры в "Спящей красавице", Жизели, Маши в "Щелкунчике", Китри в "Дон-Кихоте" или Фригии в "Спартаке", я всякий раз удивлялся, наблюдая великую балерину на лоне неповторимой русской природы в Щелыкове, а потом и в их с Володей деревне Рыжевке, как органично она чувствует себя среди этой природы. Удивлялся и понимал, откуда растут корни удивительного дерева, взращенного талантом и мастерством Кати. Ее тончайший артистический юмор, буквально искрящийся в "Галатее", "Старом танго" или "Теннисе", созвучен традициям подлинно народным, изначально свойственным многовековому русскому ладу. Без этого созвучия невозможно было так тонко и органично прочувствовать, а потом воплотить на сцене неповторимую музыку Валерия Гаврилина в поставленной Володей "Анюте".
По прошествии многих лет стало мне понятно, что секрет артистического дарования и умение пользоваться уважением окружающих кроются в благородном строе Катиной души и абсолютной непосредственности. Она не играла на сцене, а проживала жизнь своих героинь столь же органично, как чувствовала и вела себя в повседневной жизни. Катя никогда ничего не изображала, презирая показуху и желание во чтобы то ни стало понравиться или угодить зрителю.
В силу своего цельного и, я бы сказал, мужественного характера Катя была требовательна при выборе друзей, собеседников и знакомых. Но, если она с кем-нибудь сходилась, то это, как принято говорить, было на всю оставшуюся жизнь. Будучи строгой и взыскательной к себе, Катя и от других ждала соответствия своим идеалам.
Привыкнув к изнурительному всепоглощающему труду солистки балета, Катя последние годы передавала свой драгоценный опыт ученикам. Она сама получила первоклассную выучку от великой Галины Улановой, которая любила Катю и щедро делилась с ней богатейшим творческим багажом, накопленным в общении с великими балетмейстерами, композиторами и партнерами по сцене. О педагогическом даровании Кати я сужу по одной из ее самых близких и способных учениц — японской балерине Юкари Сойто. Иногда мне кажется, что русская наставница заменяла очаровательной Юкари родителей, настолько она боготворит своего педагога. Думается, эта влюбленность стала первопричиной обращения Юкари в православную веру и непоказного преклонения перед русской культурой. В трудный момент прощания с Катей Коля Федоров, муж Юкари, человек редкой доброты и отзывчивости, взял на себя основные заботы и сделал последние проводы глубоко человечными и достойными этого момента.
Почему-то сейчас, когда я пишу эти строки, ощущая необычайную грусть и пронизывающую тоску, вспомнился мне случай, увиденный в дешевеньком и пошловатом телешоу "Привал комедиантов": нелицеприятный, а скорее издевательский рассказ кинорежиссера С.Соловьева о том, как их вместе с писателем А.Битовым, вместо ожидаемого в Большом театре банкета, насильно впихнули в зал и заставили смотреть балет "Жизель". Какими только словами ни поносил этот "мэтр с кепкой" мировой шедевр, издеваясь над его кладбищенской атмосферой и "синюшными" вилиссами, предложенными ему с дружком вместо водки и бутербродов. "Жизель", восхищавшая всех почти великих русских писателей, поэтов, художников, ставшая таким же символом лучших проявлений нашей культуры, как "Евгений Онегин", "Герой нашего времени", "Мертвые души" или "Война и мир", вызвала неприязнь у втюривающего нынче кинозрителям в одном флаконе наркозависимую "Ассу" и донельзя престаревшую "Анну Каренину". Стоило бы таким образованцам хотя бы краешком глаза посмотреть на Катю в "Жизели", может, опомнились бы?
Катя ушла от нас в горние селения. Ушла, оставив неоценимое наследие современникам и будущим поколениям, которое сравнимо с самыми высокими проявлениями человеческого духа и таланта. Вечная ей память!

Суздаль, май 2009 г.


1.0x