НОМЕР 8 (796) ОТ 18 ФЕВРАЛЯ 2009 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Владимир Личутин
ПРЕЗРЕВШИЙ СМЕРТЬ
Помню, как однажды, совсем случайно, прочитал книгу Юрия Петухова "История Русов" и был поражён глубиною познаний ученого; его умением странствовать по временам давно минувшим, вынося оттуда полную торбу знаний; его неразрывностью с родиной; его редкой для наших времён глубинной русскостью, жертвенностью, восторгом перед родными палестинами и вместе с тем братской отзывчивостью к праотеческим землям, откуда изошли наши предки; его неоскудным воображением, парадоксальностью идей, доступностью изложения и насыщенностью фактами.
Петухов входил в тысячелетия, как в избу предков, знакомо отыскивал красный угол, где неотлучно жили русские Боги, внимательно оценивал житьишко и под вековыми слоями пыли легко угадывал следы нашего неиссякаемого родства. С такою же лёгкостью, затворяя за собою двери, он возвращался в наше сегодня, в загнивающий новый Вавилон и находил те же самые страшные приметы настигающей нас гибели, узнавал мореев, марту — "людей смерти", которые такими же приёмами в своё время погубили цивилизации Ближнего Востока — Шумеры, Сирию, святую землю Палестины, Месопотамию, Финикию, Белый Стан, Персию и древний Египет, где за тридцать веков до новой эры возникли первые города-княжества русов-ариев-индоевропейцев и откуда позднее начался исход наших дальних предков во все концы света.
Я лишь интуитивно догадывался, что русское голубоглазое, русоволосое племя — самое древнее на земле, когда толковал, что нашему этносу больше тридцати тысяч лет. Крупины, сегени, воронцовы лишь ухмылялись и хихикали, когда (по их глубокому пресловутому убеждению) я вслух произносил еретические кощуны. Литераторы в силу мелкости своего ума и вялости национального чувства, отдавая нашему возрасту лишь тысячу лет, обкарнывая его породу, напяливая исторический сюртук не по плечам, уверяя, что до Владимира Красно Солнышко наши предки пили кровь и ели человечину по своей звериной дикости и первобытности, — невольно запрягаются в связку с космополитами, которые вообще лишают нас всяких примет самобытности, уникальной православной истории и культуры, корневых земель, где задолго до иудеев зарождалась, а после и двинулась по Европам и Азиям Святая Русь.
Вслед за Ломоносовым Юрий Петухов в оригинальных трудах "История русов", "Дорогами богов", "Русы Севера", "Сверхэволюция. Суперэтнос Русов" подтвердил мои смутные догадки и сделал переворот в моём сознании, исполнил моё сердце гордостью за наш народ. И это не компиляция чужих трудов, не скрадывание чужих крох в беспризорных чуланах, но работа оригинальная, потребовавшая изнурительного труда в дальних землях, годы раздумий, одиночества, борьбы с неверами, лишений, какие настигают обычно учёного-практика. Это открытие, ниспровергающее все мифологии и художественные басни европейских германистов, иудаистов и библеистов, кропающих мировую историю по своей измышленной матрице, где русским досталось самое крохотное гнездо "недолюдей".
Петухов холодно презирал амореев — "людей смерти", сеятелей повсюдного разрушения, а они в ответ преследовали писателя, гнали по следу, как прикормленные псы-британы, таскали его по судам, разносили клеветы, по капле выпивали здоровье. Амореи, амарту — это ростовщики, менялы, доносители, чиновники-вымогатели, неправедные судьи и прокуроры, рвачи и выжиги, поклонники ваала-диавола-мамоны-золотого тельца, сатанисты, развратители и разбойники с большой дороги, — все те, кто чванясь своими разрушительными делами, живут плотскими утехами, ради чрева своего, позабывши о Спасителе. К сожалению, амореи — "люди смерти", вездесущи, они в спайке, они живут по законам своего клана, племени, увы, они не имеют совести, попирая в праздную утеху себе все спасительные общежительные законы, они бесконечно подлы, чужая беда им в радость. Амореи суетятся в газетах и на телевидении, ради красного словца не пожалеют мать-отца, они лишены жалости к ближнему, спесиво полагая, что Бог выделил их из толпы, одарил богатствами за хитрый ум, и при всём том у них гибкий позвоночник, они имеют манеры лакея, трактирного полового, перед сильными живут по принципу "чего изволите-с", по желанию высокого чиновника из Кремля сегодня создают новую буржуазную партию, а завтра достают из скрытни спрятанный партбилет с силуэтом вождя. Они высокомерны и, как истинные русофобы, называют простеца-человека, что кормит их и поит, — быдлом, чернью, навозом истории. Но стоит на них рыкнуть с Кремлевских холмов, как эти мотыльки и жадные клещи тут же затрепещут, как осиновые листы, и поспешат с извинением. Но, вот, грозного рыка-то и не доносится из-за кремлевской стены от потаковщиков. Но зато частенько кличут туда на чаи-кофеи, за очередной премией и наградою, и подобное отношение к амореям изумляет, ошарашивает совестного человека, уже задыхающегося от лжи, удушливым облаком зависшей над столицей.
Петухов засыпал президентов письмами, открывая глаза на истины и на творящиеся в стране неправды, но из Кремля не отвечали ему. Он порою полагал, что там царюют спасители, благодетели народа. Но, увы, за кремлёвской стеною уже давно обжились и оплодились свои наушатели и толкователи из амореев, похоронщиков России.
Петухов не боялся смерти, но и не ждал её так скоро, словно бы от Бога ему сулилась долгая жизнь. Тягловая лямка вечного соработника, "раба на умственных галерах", неистового воина за русскую правду, сострадательного к чужим горям, перенесённые лишения, суды-пересуды, следователи, всеобщее умолчание, конечно, поистерзали здоровье, хотя внешне Юра выглядел замечательно — видный, красивый, рослый мужик с бородою, высокий лоб мыслителя, тёплый благожелательный взгляд, ровный, внимательный к чужим речам, слушает терпеливо, посверкивая очёчками, лишь иногда, несколько наивно, переспрашивая: "А почему?.." — "А по кочану", — хотелось мне насмешливо ответить… Но видимо хворь уже гнездилась внутри, но Юрий не замечал её, перенеся инфаркт на ногах. Но и после того, как ему сказала врачи, что половина сердца у него заблокирована, что надо озаботиться здоровьем и лечь на операцию, он по-прежнему отнёсся к себе легкомысленно — убежал из больницы. Видите ли, его ждала неотложная работа, которую никто не сделает. Я ему внушал: "Юра, хотя бы принимай лекарства, они помогут тебе". Он отвечал: "А зачем, природа сама должна победить безо всяких лекарств. Скоро я поеду в Испанию, там море, много солнца, никто не досаждает". Но, братцы мои, когда прижало крепко, когда сердце коренным образом надорвалось, настой ромашки иль мяты уже не умягчит нутро, и солнце Испании уже не спасёт.
Юра жил, как скалолаз, который пополз на кручу, не взяв с собою страховочного шнура. При внешней мягкости внутри у него был негнучий стальной стержень. Петухов жил по своим заповедям и убеждениям, и никто и ничто не могли их обороть. Человек с загадочной судьбою, Юрий как внезапно появился в нашем писательском кругу, так же неожиданно и ушёл навсегда, — неузнанный, недопонятый, тревожный, одинокий.
В воскресенье Юрий Петухов отправился на кладбище. Каждую неделю он навещал могилу матери. И уже не вернулся. Амореи загнали руса-ария в западню.
Выдающемуся русскому человеку, учёному, писателю, стоику было пятьдесят семь лет.
1.0x
