Авторский блог Сергей Кургинян 03:00 7 октября 2008

МЕДВЕДЕВ И РАЗВИТИЕ — 29

НОМЕР 41 (777) ОТ 8 ОКТЯБРЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Сергей Кургинян
МЕДВЕДЕВ И РАЗВИТИЕ — 29
Продолжение. Начало — в №№12-33, 35-40
МНЕ ЗВОНЯТ МОИ ДРУЗЬЯ, возмущенные передачей "Судите сами" на Первом канале 2 октября 2008 года. Передача была посвящена трагическим событиям 1993 года — октябрьскому расстрелу Дома Советов и другим "шалостям" раннего ельцинизма. Например, знаменитому апрельскому референдуму "Да-да-нет-да". Тому самому референдуму, на котором впервые были применены запрещенные технологии взлома психики. Нейролингвистическое программирование (НЛП), прочие наработки, созданные военными психологами для подавления психики чужого населения в условиях ведения военных действий на его территории. Тут же этими средствами вели войну со своим населением. Или — уже чужим?
На все возмущения моих друзей я отвечаю: "Идет политическая война".
Друзья говорят: "Мы же видим, что твое высказывание искромсано! Мы достаточно профессиональны, чтобы и более тонкие склейки улавливать. А тут — грубейшие склейки. Таких склеек не было со времен НТВ Гусинского!"
Я отвечаю: "Идет политическая война".
Друзья говорят: "Ты не можешь не понимать, что Первый канал сознательно играет на стороне монстров либерализма, валяющихся на свалке истории. А когда ты им оппонируешь, то кромсают не скальпелем — штык-ножом".
А я опять отвечаю: "Идет политическая война".
Друзья заводятся: "А как же эти, эти и эти (называются имена телевизионных работников)… Они на чьей стороне воюют? Они патриоты? Конъюнктурщики? Засланные казачки?"
Я: "Это совершенно нормальные люди. У них есть и позиция, и свой взгляд на происходящее. Дело не в них, а в Системе. Система входит в режим автоколебаний. А люди… Они же не только люди, но и функционеры этой Системы".
Друзья начинают называть еще более высокие имена.
Я: "И это нормальные люди. И у них есть позиция. Но если телевизионщики — функционеры Системы, то эти люди — высокие функционеры Системы. Надо смотреть правде в глаза — старая Система не выдерживает новых нагрузок. Она взяла на себя совершенно не свою роль. У нее парадигмальный кризис, понимаете? Не кризис функционирования, не кризис системной архитектуры, а кризис оснований. Это страшная штука".
Тогда друзья называют совсем высокие имена.
Я отвечаю: "А это — высочайшие функционеры Системы. Той самой Системы, которая не выдерживает нагрузок, путается в кодах, логистике. Вы мне имена называете?.. Имена вторичны. Любой функционер — заложник автоколебаний не справляющейся Системы".
Друзья отпускают ядовитые реплики. А когда телефоны умолкают, я остаюсь наедине со своими мыслями и понимаю, что для друзей события 1993 года не имеют метафизического смысла, а для меня имеют.
Я благодарен Путину за то, что он назвал распад СССР геополитической катастрофой. И абсолютно убежден, что он сделал это от сердца, а не по конъюнктурным соображениям. Но для меня-то распад СССР — это метафизическая катастрофа. И я эту оценку считаю научной, а не базирующейся на симпатиях и ценностях. А из различия оценок качества катастрофы вытекает очень многое.
Главное — представление о необходимых действиях в посткатастрофический период. Травма пространства и травма смысла лечатся по-разному. Конечно, пространство связано со смыслом, а смысл с пространством, но это всё-таки не одно и то же.
В период с 1987 по 1991 год (всего-то четыре года) Верх обменяли на Низ, идеал — на совокупность определенных… скажите, как вам нравится… Соблазнов? Возможностей? Ну, пусть возможностей. В число возможностей, которые обменяли на идеал, входили прежде всего возможности материальные. Еда — отсутствие дефицита (полные прилавки вместо пустых), другой ассортимент продуктов (не для всех, но для многих), а также возможность не стоять в очередях, что отнюдь не мелочь. Следом за едой речь шла обо всей корзине потребительских товаров, о новых возможностях решать жилищную проблему (уже для немногих) и, наконец, о развлечениях (отсутствие идеологической цензуры, нравственных ограничений, возможность отдыха за рубежом).
То, что я назвал, — это материальные возможности. Но я согласен приплюсовать к ним другие, более высокие. За рубежом можно, например, не только отдыхать, грея телеса на пляже, но и любоваться Римом, Парижем, проводить часы и дни в Лувре или в галерее Уффици.
Но это — все равно возможности. Герой О'Генри едко заметил: "Песок — плохая замена овсу". Является ли для кого-то идеал "песком", а все эти совокупные жизненные возможности "овсом", или наоборот — неважно. Важно, что обмен идеала на возможности — это игра на понижение, движение сверху вниз, скольжение, контринициация. А значит — падение в буквальном смысле слова. Оно же — метафизическая катастрофа.
Мне кажется, что скоро это начнут понимать все. Политики, в том числе. Потому что это слишком очевидно. Как слишком очевидно и то, что именно новые материальные возможности предопределили решение широких общественных групп поддержать сначала перестройку, а потом… 1993 год.
Эти широкие общественные группы вполне можно назвать омещаненными. База перестройки и ельцинизма, конечно, была шире. Я не хочу редуцировать ее до общественных групп с данной характеристикой. Но эти группы были локомотивом, запевалами, осью будущей властной Системы. Они быстро отодвинули все другие группы на периферию, а потом и безжалостно их растоптали. Другим группам оставалось маргинализоваться и либо запоздало проклинать новую Систему, либо поддерживать её, вопреки своей очевидной маргинализации. Последнее тоже имело место.
Омещанивание — грех позднего советизма. Страшный грех. Но поздний советизм — это раствор с мещанской взвесью и не более того. Взвесь еще надо было осадить, спрессовать, превратить в иной по качеству социальный субстрат. Перестройка сделала это и оперлась на новый субстрат. Мы пожинаем плоды.
Я часто слышу, что "негодяи осуществили заговор, сменив Верх на Низ". Заговор был. Его можно даже назвать "заговором Карнавала". Именно карнавал меняет Верх на Низ. Это его основополагающее социальное и культурное свойство. Михаил Бахтин талантливо это описал. Он еще и рассмотрел "технологии Низа", используемые Франсуа Рабле и его последователями. А это — отдельная (и очень непростая) страница в истории мировой культуры и мировой параполитики.
ВсЁ так. Да, совращали, да, растлевали. И что? Всех ведь растлевали, всем внушали, что Верх надо поменять на Низ. Но кто-то не поменял, а кто-то поменял. Значит, была возможность не поменять? Просто кто-то ею воспользовался, а кто-то нет.
Никто не снимает с растлителей вины за растление, но можно ли снять вину за падение с падшей женщины? Особенно если она не Соня Мармеладова? Воля человеческая свободна. Это касается как отдельного человека (личности), так и народа, являющегося исторической личностью.
Когда мы говорим, что кто-то пал, а кто-то не пал — это абсолютная правда. Огромное количество наших сограждан — не пало. Они проявляли и проявляют колоссальный социальный героизм. Нянечки, которые за крохотную зарплату возятся с тяжелыми больными, сохраняя добросердечие, приветливость, отзывчивость, — не пали. И мы, в конце концов, можем сказать, что пало активное меньшинство, а не большинство.
Но, отказываясь от концепции коллективной вины, мы должны отказаться и от концепции собора, от концепции народа как единой исторической личности. Хотим ли мы отказаться от этой концепции? Я, например, не могу от нее отказаться. Для меня общество — не совокупность индивидуумов, а Целостность. И если Целостность сажает себе на шею Ельцина, то она совершает выбор и делает всех заложником этого выбора. Меня — тоже.
Я лично никогда ни от чего не отказывался, не делал в своей жизни никаких понижающих выборов, не поддавался никаким соблазнам нынешней эпохи.
Я лично говорю в 2008 году в точности то же самое, что говорил двадцать лет назад. Конечно, не как попугай, а как человек, который ищет ответы на новые вызовы, не меняя при этом основополагающих представлений.
Я лично прекрасно знал, что я должен был бы сказать и от чего отказаться для того, чтобы вкусить разного рода возможностей. Но я, опять-таки лично, отверг такой соблазн.
Потому что я (снова скажу — "я лично") прекрасно понимал, чем первородство отличается от чечевичной похлебки, а человек, у которого есть подлинность, от человека, у которого ее нет. И я лично хотел иметь подлинность.
Все это — лично. Но, кроме личного, есть и нечто другое. Есть Целостность, в которую я вхожу и за которую отвечаю. Как только я признаю, что являюсь частью Целостности (а я никогда от этой Целостности, она же Родина, Отечество, не откажусь), так сразу же поступок, совершенный этой Целостностью, бросает и на меня свою экзистенциальную и метафизическую тень.
Я лично не сдавал ни Хоннекера, ни Наджибуллу, и выражал глубокое отвращение по поводу этой сдачи. Хоннекера и Наджибуллу (а также многих других) сдала власть, про которую я лично всегда говорил то, что думал.
Но если бы историческая личность, к которой я принадлежу, испытала настоящее отвращение к этому предательству, совершаемому властью, то не было бы такой власти: ни самого Ельцина, ни его Системы. "Если бы да кабы"… Историческая личность отвечает за предательство власти, а я отвечаю за историческую личность, являясь ее частью.
Знаю все возражения — мол, народ кто-то должен организовать и так далее. И убежден, что в этих возражениях всегда есть доля лукавства. Даже у тех, кто выдвигает их с абсолютно немеркантильными целями. Достоевский про это говорил: "В душе насмешка шевелится". Увы, нельзя не признать, что метафизическая катастрофа 1988-1993 годов происходила в условиях беспрецедентной для России политической и социальной свободы — и этим усугублялась.
Потому что выбор между идеалом и возможностями, первородством и чечевичной похлебкой — совершался не под дулами автоматов. В бордели и казино не свозили в "черных воронках"… Люди отрекались от своего прошлого не потому, что их вздымали на дыбу. И давно пора посмотреть этой горькой правде в глаза.
1993 год занимает в метафизической катастрофе (а катастрофа — это процесс, разворачивающийся во времени) особое место.
В 1991 году народ взяли врасплох. Ему слишком многое пообещали. И это многое, в конце концов, и впрямь не сводилось к материальным приобретениям. В частности, народу пообещали верховенство закона над идеологическими предвзятостями, "крутизной" отдельных личностей, однопартийной блажью. Народу пообещали конкурентные правила политической игры и Конституцию как гарантию их соблюдения.
А в 1993 году оказалось, что конкурентные правила политической игры, они же демократические институты, — важны, пока выигрывает тот, кто задает правила. А когда он проигрывает (ну, как шахматист партию в шахматы) — он бьет выигрывающего по лицу шахматной доской и затем предлагает сыграть новую партию.
Такой, весьма наглядно осуществленный, подход изымал из приобретенных народом возможностей последние крупицы идеального. Согласившись на изъятие идеального, народ признал, что именно материальные возможности, будучи положены на одну чашу весов, перевесили идеальное, положенное на другую чашу. Это признание усугубляло метафизическую катастрофу.
Пусть даже в 1991 году народ, поддержавший Ельцина, надеялся на новую жизнь, а не только на новое стойло и новое пойло. Мне очень хочется в это верить, ибо в этом оправдание народа, той Целостности, частью которой я себя ощущаю.
Но к 1993 году всё всем уже было ясно. Ельцин пообещал лечь на рельсы — и не лёг. Гайдар обокрал народ беспрецедентным в истории образом. Кичливость новых "социальных триумфаторов" была предельно оскорбительной. Рабочие, инженеры, ученые, аграрии, вся так называемая бюджетная сфера (да и весь реальный индустриальный и постиндустриальный уклад) оказались варварски подавлены во всех смыслах: нравственном, социальном, экзистенциальном. Всё "нечечевичное", что вместе с чечевицей противостояло первородству в 1991 году, испарилось в 1993-м. ОСТАЛАСЬ ТОЛЬКО ЧЕЧЕВИЦА. К ней-то и апеллировал Ельцин в этом особо горьком 1993 году: мол, коммунисты придут, прилавки опустеют, халява кончится, опять попрётесь вкалывать и так далее.
Для народа наступил момент истины. Правила политической конкурентной игры и Конституция сломаны. Маски сняты, нуворишский оскал, скрывавшийся за этими масками, виден всем. Социальные, нравственные и прочие слагаемые, определяющие качество жизни, растоптаны. Если вы всё это поддерживаете (а не сопротивляясь этому, вы это поддерживаете), то вы признаете, что Низ важнее Верха. А это — метафизическое признание.
Но, может быть, средства сопротивления были народу недоступны? Это не так. Всего-то нужно было, чтобы к конкретной точке — зданию Верховного Совета — пришло от 300 до 500 тысяч людей, готовых поддержать законно избранную власть. Перед этим на демонстрацию 9 мая пришло больше 300 тысяч человек. А ведь одно дело демонстрация, другое — указ 1400, растаптывающий и Конституцию, и политические институты, то есть то "нечечевичное", что могло как-то оправдать произошедшее в 1991 году.
В 1993 году народ не поддержал людей, достаточно мужественных для того, чтобы, сказав Ельцину "нет", оказаться в осажденном Доме Советов, в кольце колючей проволоки. Людей, готовых вооружиться. Людей, призвавших народ дать отпор посягательству на Конституцию, политические права, институты. Людей, призвавших дать отпор очевидному социальному и культурному надругательству над большинством населения.
Народ не поддержал людей, восставших против его, народа, беспрецедентного ограбления. Народ не поддержал людей, которые, в конце концов, заплатили за свое "нет" ельцинизму — и нахождением в обстреливаемом здании, и тюремным заключением, а многие и жизнью. Да, никто из депутатов не был убит. Но другие-то люди были убиты! И очаг сопротивления был! И было понятно, как его поддержать. Но ведь не поддержали.
То есть кто-то — поддержал. Однако если бы поддержала Целостность (да хотя бы просто 300 тысяч пришедших к зданию Верховного Совета), то ельцинизма не было бы. Мне скажут, что могло быть что-то похуже. Но, один раз показав, что посягательство на политические институты, права, Конституцию и многое другое не проходит, — народ приструнил бы всех. И очень надолго.
Многое было метафизично в те осенние дни 1993 года.
Метафизичен был выбор толпы, стоявшей рядом со зданием Верховного Совета и гоготавшей под выстрелы по своему законно выбранному парламенту. Кому-нибудь на Западе в конце ХХ века мог присниться страшный сон, в котором танки расстреливают французский или британский парламент?
Когда до пьющих пиво сквозь стрельбу доносится запах паленого человеческого мяса и вопли жертв, а они аплодируют — это не метафизическое падение? А что это?
А что такое сначала призвать народ не допустить ельцинской Конституции, а затем фактически поддержать ее своим участием в выборах? Это не метафизический грех, не блуд на крови?
Я никогда не забуду, как по причинам, скажем так, социологического характера оказался на предвыборном шоу, устроенном Зюгановым. После окончания шоу ко мне подошел плечистый, утянутый ремнями человек средних лет и спросил: "Вы тоже станете депутатом?" Я грубо послал его, а человек не только не обиделся, но возбужденно прошептал: "Спасибо тебе, спасибо". И добавил: "Говорил я им: "Ребята, уходить надо". А они — "надоело бегать, лучше за правое дело умереть". Вот, умерли, а тут…" Дальше шли незабываемо оскорбительные высказывания в адрес тех, кто потопал на выборы, поддержав Конституцию, а перед этим призывал умереть, но не позволить этой Конституции растоптать устои общества и принципы социальной справедливости.
Качество жизни в 2008 году во многом определяется метафизической катастрофой предшествующего периода. И ее кульминацией — событиями 1993 года. Еще раз подчеркну, что о едином выборе всех говорить не приходится. Кто-то пассивно отвергал ельцинизм и доказал это результатом выборов в Думу в самом конце 1993 года. Тем результатом, о котором один из либералов сказал: "Россия, ты одурела". Россия не одурела, а отвергла постфактум тех, кто организовал бойню в октябре 1993 года.
Но если ельцинизм состоялся, если он вошел, как нож в масло, в тело России, то не говорить о ее историческом выборе в пользу ельцинизма — нечестно.
В 1917 году Россия выбрала коммунизм. В 1933 году Германия выбрала фашизм. Наличие Добровольческой армии, не поддержавшей коммунизм, или Тельмана, не поддержавшего фашизм, не меняет факта выбора, сделанного исторической личностью. В 1993 году Россия как историческая личность выбрала ельцинизм. Не выбрала бы — сколько бы он ни утюжил гусеницами не только набережную Москвы-реки, но и одну седьмую планеты — ельцинизм всё равно бы рухнул. И очень скоро. А он не рухнул.
МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ КАЧЕСТВО ВЫБОРА, сделанного Целостностью в 1993 году, очевидно. Обсуждать можно и должно другое — является ли это нисхождение (хождение в Низ, то бишь падение) необратимым. Если да, то "бобок" будет неумолимо волочить Целостность к катастрофическому метафизическому финалу. А если нет, то она спохватится.
Я уже несколько раз оговаривал, что не Путин и не Медведев создали колею нисхождения, по которой движется до сих пор, увы, моя Родина. Создала эту колею перестройка. Это она запустила регресс, включив Танатос — дух смерти, смрада и тления. Это она, запустив регресс, карнавальными методами поменяла Верх на Низ. Это она, наконец, присосалась к идее развития (ускорения, модернизации и прорыва) и извратила эту идею.
И да не присосется к развитию перестройка-2.
И да минует на этот раз чаша сия мою Родину. Минует ли?
Наличие ада и рая не означает полного территориального размежевания погибели и спасения. Есть мир. Всё бытие. При окончательном территориальном размежевании (размежевании во времени и пространстве) царство погибели было бы жалким хутором. Всеми презираемым скотским двором, населенным очевидными для всех хрюкающими уродливыми ничтожествами. Этими наглядными пособиями на тему о жалких последствиях погибели.
Царство погибели становится могучим, лишь когда оно проникает своими щупальцами на территорию спасения. Как мы знаем, на всю территорию, включая рай. Проникновение, метафизическая вербовка — вот подлинное оружие царя погибели и его приспешников. Они, так сказать, метафизические разведчики. Они должны уйти из своего царства в чужое и там преуспеть.
Чтобы преуспеть, погибель ищет себе место как можно ближе к спасению. Развитие может быть спасением России, а может стать и её погибелью. Не понимал бы я этого — не начал бы метафизического странствия в поисках политических истин. Горбачевская эпоха перемен, заявив о развитии, поместила развитие как спасение (ускорение — прорыв) в невероятной близости с развитием как погибелью (карнавал — Танатос — перестройка — регресс).
Перестройка-2 — сделает то же самое. Она опять поставит на… На что? НА ЧТО?! Тут очень много значит верное слово.
Что может погубить Россию? Американская мощь? Китайская демографическая экспансия? Халифатистский ислам? Происки иных злых сил? Кто может отнять у нас Родину в 2011 году так же, как в 1991 у нас отняли СССР? Назовите правильные слова! А лучше бы одно слово. Если вы сносили семь пар башмаков в метафизических странствиях и добыли это слово, вы выиграли. Назовите именно правильное слово. Конфуций призывал давать вещам правильные имена, видя в этом единственную возможность воскрешения лежащего в прахе и бесконечно любимого им Китая. Да и не только Конфуций.
Ну, так слово-то каково? В какую точку будут бить умные люди, ненавидящие Россию и желающие ее окончательной смерти? Идиоты будут считать своим главным оружием гонку вооружений, беспилотные самолеты, лазеры, глобальную ПРО, постядерное и посттермоядерное оружие. Но ненавидящие нас умные люди, к которым я отношу Бжезинского, укажут на другую технологию обеспечения нашей погибели.
Бжезинский на эту технологию уже указал. Поскольку это начинает приобретать всё большее значение у нас на глазах, я обязан не только пересказать его мысль (что я уже сделал), но и дать буквальную развернутую цитату из его статьи "Не опускать глаза перед русскими", опубликованной 14 августа 2008 года в журнале "Time":
"Говорить о том, какие конкретно меры должен принять Запад, сейчас было бы преждевременно. Однако необходимо сделать так, чтобы до России дошло: она стоит перед лицом опасности международного остракизма. Особенно чувствительно это должно быть для новой бизнес-элиты России, всё более уязвимой к давлению со стороны глобальной финансовой системы. Влиятельные российские олигархи держат на счетах в западных банках сотни миллиардов долларов, и в случае начала "холодной войны" они многое теряют, ибо в результате такого противостояния Запад может на определенном этапе заморозить эти средства".
Кто-то фыркнет: "Ишь ты, "бабки" он отбирать будет! А мы их куда-нибудь перепрячем".
Такое фырканье возможно только при буквальном прочтении тех глубоких подходов, которые предлагают наши ненавистники для нашей погибели. Откажитесь от буквального прочтения и найдите, повторяю, точное слово! Найдите слово — или зачем метафизика?
Это слово витает в воздухе, но сделано все, чтобы оно не было названо. Ну, так я его назову. Это слово — НИЗОСТЬ.
Враг, стремящийся нас добить, делает ставку на нашу низость.
Низость нашей элиты. Низость нашего общества. Низость вообще.
Почувствуйте это слово — НИЗОСТЬ. Русский язык гениально раскрывает метафизическое существо игры, где ставкой являются спасение и погибель.
Низость — это Низ. Ставка на низость — это ставка на Низ. Именно эту ставку и сделала перестройка с ее метафизикой карнавала, предлагающей замену Верха на Низ. И такую же ставку сделает перестройка-2.
Ставку на низость класса…
На низость элиты…
На низость в душах…
На низость в поступках…
На "бобок-с".
"Бобок" — это метафизический термин. Есть близкий научный термин — социокультурный регресс.
Карнавал и царствующий в его лоне Танатос запустили регресс, сломали механизмы, обеспечивающие восхождение человека. Толкнули вниз и продолжают толкать. Толкать человека вниз гораздо проще, чем тянуть его наверх.
ТАНКОВЫЕ ЗАЛПЫ 1993 ГОДА отдавались в моих ушах этим самым словом "регресс". Мы после этих залпов живем на территории регресса. Просто жить на ней — значит тлеть. Мы боремся. Мы противопоставляем регрессу контррегресс, царству низости — катакомбы, в которые этой низости вход закрыт. Но мы живем не только в катакомбах!
Конечно, тут каждый выбирает для себя! Кто-то может так оградиться от поврежденного, тлеющего социума (сказав вдобавок, что рыба тухнет с головы), что потом и не достучишься.
Так отгородились старообрядцы после Петра I. Они не уклонились от участия в общей народной жизни и породили много ценного для России. Но их поведение в корне отличалось и от поведения ранних катакомбных христиан, и от поведения современных групп с катакомбными стратегическими претензиями, например, тех же ваххабитов, которых Буркхардт когда-то назвал "протестантами ислама".
В чем суть различия? Ведь не в том же, что ранние христиане были менее чутки к тлению Рима — параллельно с ними существующего и господствующего политического и социального мироустройства. Не они ли называли Рим блудницей, не их ли третировал этот Рим? Нет, их чуткость к низости, к "бобку", и отчуждение от оных — было ничуть не меньше, чем у старообрядцев.
Но они шли на территорию регресса, веря в силу своего духа, в возможность преображения, в возможность смены возобладавшего в тлеющем Риме Низа — на Верх. И они преуспели. Каким бы было человечество, если бы они не преуспели? Византия за счет этого их преуспевания продержалась тысячу лет. Вы только подумайте! Не семьдесят лет, как СССР, и не четыреста лет, как проект Модерн, а тысячу!
Но ведь и Запад спасся за счет выхода тех катакомб на территорию регресса! Да, Рим спасти не удалось. Но папа сумел ввести в какие-то берега обезумевших мелких варваров, этих царей-бандитов ранней феодальной Европы. А дальше началась долгая история превращения мелких царей-бандитов в элиту Священной Римской империи. Византия продержалась тысячу лет, а западный Рим, рухнув, воскрес. И этим в огромной степени определил, вместе с Византией, лицо современного человечества.
Так имеем ли мы право забывать тот урок? Или мы считаем, что у нас нет своей метафизической правды? Но чего ради тогда мы проживаем на территории регресса? Нам так нравятся берёзки? Мы "бабки" вместе с регрессорами стрижём? Егор Гайдар рекламировал свою деятельность, в том числе пальбу по Дому Советов (им организованную и проплаченную — читайте Геращенко), прямым цитированием из Стругацких, как "прогрессорство". Но на самом деле занимался — причем буквально — РЕГРЕССОРСТВОМ. Впрочем, не в Гайдаре — и даже не в Ельцине — суть дела.
Суть дела — в слове "низость". Ощутите значимость этого слова для будущего России.
Бжезинский делает ставку на низость и говорит: "Это ахиллесова пята".
А если и в самом деле это "ахиллесова пята"?
Низость элит обрушила СССР. Бжезинский делает ставку на то, что это совершится во второй раз, и Российская Федерация рухнет в силу низости новорусского нуворишского сословия. Двадцать лет назад элитам удалось заразить низостью широкие слои населения. А теперь?
Всё зависит от нравственного обоняния. Его-то мы и должны развивать.
Мы знаем, что это многим не нравится. Ну, и что? Ведь мы также знаем, что это абсолютно необходимо. Что только развитие нравственного обоняния (равно как и понимания происходящего) может позволить людям, оказавшимся в ситуации регресса, — спохватиться. Сегодня спохватываются одни, завтра другие. Мы не должны ни радоваться, ни сетовать — только работать. Работать на территории регресса.
Люди типа Ремчукова и его присных отсчитывают наши выступления по телевидению и сплетни по поводу наших заходов в Кремль. "Бобок" всегда всех меряет своей меркой. И реагирует "бобок" понятным и единственно возможным для него образом: "Чу, живым духом пахнет!"
Пятнадцать лет назад Россия не спохватилась, её нравственное обоняние не учуяло мертвый дух, вонь тлеющей души. Чем в большей степени мы разовьем нравственное обоняние, тем больше у нас надежд на это спохватывание сегодня. Других надежд у нас, по определению, нет и не может быть. Кремль, телевидение… Спохватятся там — мы будем рады. Не спохватятся? Мы так же спокойно будем делать дело, которому посвятили жизнь.
В отличие от моих друзей, мне важно не качество передачи на Первом канале, а причины, породившие это качество. И я спрашиваю себя и других:
1) Зачем вообще нужна была передача по поводу октябрьских событий 1993 года на Первом канале? Ведь вполне можно было обойтись без нее. Мало ли острых тем!
2) Почему, заявив эту передачу, надо было впасть в специфическое эмоциональное состояние, понятное всем, кто смотрел передачу?
3) Чем так опасна сейчас тема 3-4 октября 1993 года?
4) Для кого она опасна? Для Путина? Он мирно прошел восемь годовщин октябрьских событий, не представлявших для него хоть какую-то политическую проблему. Палил по Дому Советов не Путин, а Ельцин. Как раздавать сестрам по серьгам ("и в этом есть хорошее, и в том") — Путин знает, что называется, "от и до".
5) Значит, казалось бы, эту тему нельзя назвать горячей.
6) Но произошедшее показало, что тема не горячая, а обжигающая. И это единственное, что интересно.
7) Для кого она столь горяча, непонятно, но — ох, как горяча! Не только "чучела ельцинской эпохи", недоумевавшие, почему их поддерживают, но и очень умные (а главное — адекватные) люди были напряжены до предела.
8) Для Медведева тема 1993 года еще более безразлична, нежели для Путина. Даже если он хочет повернуть политический курс — не руками же Шейниса он будет его поворачивать!
9) Так для кого так горяча тема? Для тех, кому адресованы угрозы Бжезинского. Он указал, куда бить — в "чакру низости". В неё и ударили. Капитал, в чью чакру ударили, — бесится. Ох, как он бесится! Он прямо распространяет вокруг себя волны паники, волны метафизического безумия.
10) Специфическое цензурирование наших высказываний — рябь, порожденная этими волнами. Интересна не рябь, а волны. Вашего покорного слугу еще не так цензурировали. Работа на территории регресса предполагает все, что угодно, кроме упования на правила хорошего тона.
11) Как аналитику, мне интересно зарегистрировать некий сигнал и понять его масштаб и его генезис. Чем масштабнее сигнал, тем интереснее. Чем он страннее, тем опять-таки интереснее. Гражданин скорбит, когда приходит беда. Ученый радуется, получив впечатляющие данные. Как гражданин я скорблю, как ученый радуюсь. Потому что полученные данные предполагают одну возможную интерпретацию.
Если тема октября 1993 года оказалась супергорячей темой, то лишь потому, что между октябрем 1993 года и октябрем 2008 года есть какая-то неочевидная, но очень актуальная параллель. Причем параллель сугубо практическая.
Политическая почва вибрирует. Это предвещает землетрясение. Все, кто улавливают вибрации политической почвы, впадают в особое состояние. Это состояние вторично — первичны политические сейсмосигналы. Их и надо анализировать.
На все звонки я отвечаю: "Идет политическая война". Кто с кем воюет? За что?
1.0x