«МЕЧТАЮ ОБ ЭПОХЕ УШАКОВА...»

НОМЕР 31 (767) ОТ 30 ИЮЛЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Валерий Ганичев:
«МЕЧТАЮ ОБ ЭПОХЕ УШАКОВА...»
Первый секретарь Союза Писателей России накануне своего 75-летия беседует с Владимиром Бондаренко
ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО. Валерий Николаевич, 3 августа вам исполнится добрых 75 лет. Это и много, и мало — например, если смотреть с высоты Сергея Михалкова. Но уже есть возможность взглянуть на пройденный путь, на то, что удалось сделать, чем помочь людям. И как бы вы ответили на этот вопрос?
ВАЛЕРИЙ ГАНИЧЕВ. Я как-то для себя еще накануне этой даты решил, что не буду пока подводить итоги. Но поговорить о прожитой жизни, о том, что удалось совершить, думаю, полезно. Ведь жизнь — это реально пройденный тобою путь.
Помню, как мы в 1972 году выпустили в издательстве "Молодая гвардия" книгу историка Фёдора Нестерова "Связь времен". Там впервые прозвучала в нашей исторической литературе дерзкая для той поры мысль, что Древняя, Киевская Русь, Московская Русь, имперская, царская Россия, Советский Союз — всё это единое, непрерывающееся время, единая держава, единая связь времен.
Тогда ведь наши кремлевские идеологи пробовали внушить, что "все мы родом из семнадцатого года", что вся история наша начинается в 1917 году. Сейчас, кстати, часто одни и те же идеологи, от покойного Александра Яковлева до моего хорошего знакомого Саши Ципко, пробуют народу внушить обратное: что не было вообще в истории державы семидесяти советских лет. Такие же нигилисты, только с обратным знаком. Увы, среди них есть и историки, и иные представители Церкви, и политики, и писатели. Требуют объявить преемственность нынешней России от империи Николая Второго.
В.Б. Казалось бы, критикуй советскую власть, анализируй недостатки, но не разрывай историю своей страны. Тем более, отказавшись от юридической преемственности с Советским Союзом, мы автоматом выходим из Совета Безопасности ООН, из самых уважаемых международных организаций, мы теряем права на многие свои территории, от Калининграда до Курил, мы становимся должниками многих стран. Я просто не понимаю, извините, что за люди сидят у нас на многих руководящих постах.
В.Г. Нельзя было в советское время отметать историю царской России. Нельзя и сейчас отказываться от советского периода. Конечно, были за советские годы и взлеты, и потери, и падения, и радости, и надежды. Вот и в моей жизни, связанной крепко с советской властью, были и подъемы, и падения, были мои личные радости и достижения. Мне удалось, например, поспособствовать тому, чтобы наш великий русский адмирал Фёдор Ушаков был признан Святым Православной Церковью. Этот славный флотоводец — неотъемлемая часть восемнадцатого столетия. Это мой любимый век в истории России, "моё" время. Это эпоха резкого взлёта всей нашей державы, во всех областях. Мечтаю об эпохе Ушакова. Я хорошо знаю и понимаю, что происходило тогда, а что происходит сегодня, я не понимаю и понимать не хочу. Адмирал Ушаков — один из символов восемнадцатого века. Организатор, стратег, флотоводец, политик, дипломат. Всей своей жизнью доказал, что он — человек праведный. Он воплощал многие качества истинно православного русского человека.
В.Б. А как среди ваших героев появился адмирал Ушаков? Чем привлек внимание? Вы же были работником ЦК ВЛКСМ, издателем, главным редактором газет и журналов, превосходным боевым журналистом. Вроде бы могли и совсем другую фигуру выбрать: из писателей русских, или того же Юрия Гагарина?
В.Г.Да. Я дружил с Юрой Гагариным и со многими другими славными писателями, учеными, политиками, космонавтами. Но когда я в 1956 году после Киевского университета по распределению попал в Николаев, там и заинтересовался Фёдором Ушаковым, одним из преобразователей края, одним из создателей русского флота. Мне стало интересно, как за каких-то сто с лишним лет дикий пустынный край превратился в оплот русской державы. Там была дикая степь, поле, где бродили табуны лошадей, орды ногайских татар, И вдруг всё превратилось в цветущий край.
Южное окно в Европу — дело рук Екатерины Великой и её орлов. Прежде всего — Потёмкина, прекрасно понимавшего задачи России. Екатерина Великая и отвоевала всю Новороссию. Знала бы она, что все её победы будут так бездарно утрачены...
Вся Новороссия застраивалась выходцами из России, им были созданы такие города, как Одесса, Николаев, Херсон, Екатеринослав, Мариуполь, Мелитополь, Симферополь, Севастополь. Жаль, не вовремя умер князь Потёмкин — у него была идея перенести столицу России в Екатеринослав. Перенесли бы тогда столицу — и не было бы нынче никакой Украины. Не свершилось. Тогда же был создан Черноморский флот. И его командующим стал адмирал Ушаков. Вот его судьбой я, молодой журналист, и заинтересовался. Изучение его деяний, его подвигов, его преобразований юга России заняло у меня 30 лет. Я побывал и на Корфу, и в Болгарии, посетил все места его боевой славы. Может быть, осознание величия адмирала Ушакова и оказалось главным делом моей жизни. У меня к 1995 году вышли и роман "Росс непобедимый", и в серии ЖЗЛ "Ушаков", но, изучая уже последние годы его жизни, когда он постоянно бывал в монастыре, раздавал простым людям все свои земли и богатства, я понял, что он ушел из жизни праведником, нашим православным Святым. И обратился к святейшему Патриарху Всея Руси Алексию: "Ушаков – это же святой?" "Да, святой. Мы все это чувствуем. Если наш флот получит такого небесного покровителя, это будет великое благо для нас", — сказал мне Патриарх.
Тогда я написал официальное письмо Святейшему Патриарху, произошло широкое обсуждение темы канонизации и в церковных, и в светских, и в армейских кругах, были и молитвы монахов, и разбор материалов канонической комиссией. После чего в 2001 году Феодор Ушаков был прославлен как Святой. Я радуюсь, что это произошло в моей жизни.
Еще одним из главных дел своей жизни назову создание Всемирного Русского Собора, а также работу в журнале и издательстве "Молодая гвардия". Очень ценю работу под руководством Анатолия Васильевича Никонова. Великий был человек, один из первых прародителей русского патриотического движения. Фронтовик, человек с огромной эрудицией, создатель первого в советское время русского национального журнала "Молодая гвардия", где и началась моя литературная деятельность.
В.Б. Валерий Николаевич, вам не обидно, что в популярном ныне проекте "Имя Россия" Фёдор Ушаков — далеко не в первых рядах? Не помнят и не знают его. Так же, как и Суворова, Нахимова, Кутузова. Так же, как и писателей Лермонтова, Лескова, Чехова, Бунина. Русские люди не знают русской истории.
В.Г. Еще бы — конечно, обидно. И как историку, и как писателю, и как православному человеку. Мне кажется, это некая забава, новая телевизионная игра. Постмодернизм, когда все имена не произносятся всерьёз. Это лишний раз свидетельствует о направленности нашего телевидения, которое готово показывать что угодно: Гарри Поттера, английских королев, светских львиц, яхту Абрамовича, — но боится всерьёз касаться русской истории, прославлять русских национальных героев. Мой второй любимый герой, русский селекционер, агроном, преобразователь природы, создатель первых русских газет и театра Андрей Болотов, у себя на родине был практически неизвестен. Когда я в 1988 году написал книгу о нём, все даже удивились: оказывается, в России и такие специалисты были. Нам должно быть стыдно, что настоящие наши национальные герои отставлены в сторону.
В.Б. Неожиданно для организаторов этого телешоу на первое место мощно прорвался с большим отрывом Иосиф Сталин. В противовес ему организаторы — очевидно, по заданию российских властей — выдвинули вверх последнего императора России Николая Второго. А кому бы вы отдали предпочтение? Николаю Второму или Иосифу Сталину?
В.Г. Я бы лично на первое место поставил Сергия Радонежского. Через него, через осознание его подвига я еще в советское время, будучи коммунистом и советским человеком, пришел к своему Православию. Это святой, объединяющий всю Россию. Помню, как мы отмечали его юбилей в девяностые годы, помню установку памятника работы Славы Клыкова в Радонеже, которой препятствовали все "перестроечные" силы. Они боялись Сергия Радонежского. Из писателей, конечно, Александр Сергеевич Пушкин. Это и на самом деле "наше всё". Без Пушкина мы были бы другой нацией.
В.Б. Но всё-таки, кого бы вы назвали в числе великих правителей России?
В.Г. Начну с Ярослава Мудрого, считаю его русским государем. Дальше —Иван Третий. Замечательный роман о нём написал Александр Сегень. Конечно, нельзя пройти мимо Петра Великого. Как любой великий державный деятель на изломе эпох, он имеет и великие достижения, и великие грехи. Он преобразовывал Россию жесточайшими способами, ломал старое безжалостно. Но, надо признать, у него был великий замысел, он стремился создать сверхдержаву, он чувствовал, что у России хватит на это сил. Помню, когда я жил на Полтавщине, для каждого украинского деда Мазепа был "зраднык", то есть изменник. Даже украинские националисты того времени, оппоненты советской власти, недолюбливали Мазепу. Полтавская битва, которую выиграл Пётр, сродни всем великим битвам России: Куликову, Бородину, Прохоровскому полю. Пётр Первый говорил своим воинам: вы воюете не для меня, а для России. А шведы сражались — "за короля". Из советского периода, опять же с учетом всех неизбежных противоречий времен перелома, капитальной переделки страны, признавая все грехи ГУЛАГа и коллективизации, должен назвать Иосифа Сталина. Говорят, мы победили чуть ли не вопреки ему. Ложь. Без Сталина, боюсь, Победы бы нам не одержать.
В.Б. Кстати, в одной из последних повестей моего друга, замечательного писателя Леонида Бородина, утверждается та же мысль: Победа была одержана только благодаря сталинской решимости. А ведь Бородина к поклонникам Сталина и советского строя не отнести. А рассказ Александра Солженицына "На изломах", который усердно замалчивают и его поклонники, и его хулители? Суть его: с "разоблачением" Сталина кончился великий рывок нашей страны.
А кого бы вы хотели увидеть на своем юбилее? Три самых дорогих человека из числа ваших знакомых?
В.Г. Прежде всего — Михаила Александровича Шолохова. Я его любил, обожал. Он — светлый русский гений ХХ века. Я никогда не сомневался, что "Тихий Дон" написан им. Больше некому. Не было рядом такой силы писателей. Я бывал в станице Вёшенской, читал его "Донские рассказы" — там везде шолоховский дух.
Вторым я назову Георгия Васильевича Свиридова, гениальнейшего композитора земли русской. Он часто приходил в Союз писателей, дружил с нами. Вы помните, как его награждали премией Сергея Есенина. Когда мы были у него дома: Распутин, Крупин, Астафьев, Юра Селиверстов, — Георгий Васильевич любил беседовать о русской литературе. Когда я приходил к нему один, он всегда спрашивал: "Как вы относитесь к такой-то книге? Цените ли вы такого-то писателя?" При этом сам-то уже своё мнение имел. Очень ценил Валентина Распутина, Виктора Астафьева, Виктора Лихоносова. Прекрасно знал всю русскую литературу. Как-то стал рассказывать мне о Блоке, анализировать всё его творчество. Я ему говорю: "Георгий Васильевич, вам пора диссертацию о Блоке защищать". Его жена, Эльза Густавовна, говорит: "Вы знаете, он не только о Блоке может диссертацию написать. И по Есенину, и по Тютчеву…"
Третьим желанным гостем назову своего друга Юрия Алексеевича Гагарина. Он был главным символом моего времени, нашего времени. В нем — всё: и победоносность, и улыбка, и оптимизм, и мужество, и открытость людям. Помню, в 1967 году я отвечал за встречу писателей с Михаилом Шолоховым. Был на этой встрече и Юрий Гагарин. Приехали молодые писатели того времени: Владимир Фирсов, Олжас Сулейменов, Геннадий Серебряков и другие. От Украины был Юрий Мушкетик. Он вышел на холм перед Доном, вокруг ковыль, степь, густотравье. Я подхожу, а он плачет. Спрашиваю: "Юра, что с тобой? Так хорошо вокруг..." А он мне: "Я же всё это знаю по его книгам, я же всё это прочитал. Всё через меня прошло". Жаль, в своей "незалежности" он потом забыл всё это.
Собралась вся станица, помост был сделан для встречи. Вышел Михаил Александрович, говорит: "Вёшенцы, к нам приехали писатели и Юра Гагарин. Дадим ему слово?!" И Гагарин сорок минут рассказывал о своём полете. А люди слушали его, затаив дыхание.
Вот те три человека, которых бы я мечтал увидеть на своем торжестве. Впрочем, они всегда в моем сердце.
В.Б. Вы рассказывали о слезах Юрия Мушкетика. Сегодня почти все талантливые украинские писатели настроены против России. Почему же всё хорошее забылось, а помнится только дурное? Почему славяне лютуют друг против друга, почему православные народы вовсю ссорятся? Это что, комплекс неполноценности? Угодливое прислуживание Западу? Почему украинские писатели решили порвать с великой русской культурой?
В.Г. Признаю, некоторое угнетение украинского языка, пренебрежение украинской культурой было. Я закончил Киевский университет, где всё преподавалось на русском языке, но прекрасно знаю украинскую мову. Ценю и люблю её. И мне всегда было обидно, когда наш брат-писатель пренебрежительно отзывался: мол, это не самостоятельный язык, а какой-то деревенский диалект. Надо больше уважать друг друга. Я знаю, что у нас долго был единый язык, и только с конца восемнадцатого века началось некое расслоение, русский литературный язык стал бурно развиваться, а в украинском сохранилось больше древнеславянских слов. Из русского языка они ушли, а там остались. Но Сковорода, Тредиаковский, Сумароков — писали на одном языке. Теперь один из них — украинский классик, а двое других — русские. Однако никакой языковой разницы между ними нет.
С другой стороны, Украина зато бурно прирастала русскими краями. Это и Новороссия, завоеванная русскими воинами Суворова и Потемкина, и Слободская Украина, куда бежали те же бедные украинцы от гнета польских панов и татар под защиту русского оружия. В советское время сначала Украине щедро подарили Донецкий край, Луганскую область. Затем присоединили освобожденную от поляков Западную Украину, Крым подарили. И всё это делалось руками союзной власти. Когда я учился, никакого разделения на украинцев и русских (а также евреев, молдаван, поляков) у нас не было. Одни учителя были русские, другие — украинцы, мы их любили одинаково. Надежда Васильевна преподавала нам русский язык, Ганна Никифоровна — украинский. И всё в наше сердце вмещалось: Пушкин и Шевченко, Котляревский и Лермонтов, Леся Украинка и Гоголь. Всех читали, всех ценили. Мне хочется сказать украинским коллегам: пишите на своей прекрасной мове, но неужели вам ближе немецкая и английская культура, нежели русская? Неужели Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Чехов мешают, а не помогают вам творить свою прозу и поэзию?
В.Б. Страшно подумать: неужели этот разрыв уже навсегда, и украинцы, подобно тем же полякам, станут нашими заклятыми врагами на века? Скажу откровенно, что у русских, даже при всем неприятии потери Крыма или Донецка, Одессы и Харькова, особой злости на тех же украинцев нет, вражды в сердце нет. Сами прошляпили. Раздражение разве что на политиков: как на наших, так и на украинских. Украина же, получив территорий больше, чем может "переварить", осознанно культивирует неприязнь к русским. Если удастся в народе закрепить эту неприязнь, это уже на века, неизлечимо. Но выиграет ли от этого сама Украина?
В.Г. Наши политики долго не обращали внимания на эту проблему, не верили в разрыв. Всё свели к проблеме газа. Вот мы газ перекроем, цены повысим — и они сразу же опомнятся. Но не в газе дело и не в нефти, и даже не в территории. Надо было поддерживать и развивать духовные, культурные связи. Всё-таки развитие нации определяет культура. Ни салом, ни газом её не заменить. Я обвиняю в нашем разрыве больше российскую сторону. Высокомерно не задумывались о будущем наших отношений. А там постепенно к власти пробирались униатские русофобские силы. Эти бывшие и нынешние бандеровцы устроили настоящий террор по отношению ко всем, кто мыслил по-другому. Ивана Драча сделали министром культуры, Дмитро Павлычко — послом , кого купили, кого запугали. Хотя есть и трезвые люди, тот же Александр Сизоненко. Он с яростью выступает против нашего культурного духовного разрыва. У него есть авторитет в писательских кругах. Так что будем надеяться на улучшение наших отношений.
У нас же единые святые, и от них откажемся? Всё-таки я верю в общее будущее восточнославянской цивилизации.
В.Б. На мой взгляд, прошлое всегда определяет будущее. И можно говорить еще шире — о единой византийской цивилизации, противостоящей западноевропейской цивилизации. Корни держат древо, как бы оно ни разрасталось вширь. Пусть кто-то уже и в НАТО, кто-то туда стремится, — это скоротечное, преходящее. Византийское наследие неизбежно определяет судьбы и Греции, и Румынии, и Болгарии, и постсоветских стран. Единая вера, близкие языки, общий менталитет. Характерно, что все давно уже забыли о коммунистическом строе. Тех же сербов доламывают не из-за былого социализма, а как последний очаг славянского сопротивления. Увы, как и русские, как и украинцы, сербы тоже отказались от национального православного сопротивления. Они готовы за членство в Евросоюзе выдать палачам своего национального героя, славного поэта Радована Караджича. Мы с вами, Валерий Николаевич, знакомы с ним, он был у нас в Союзе писателей. Он наш коллега, наш брат. Вам не горько от его ареста? Так же у нас когда-то арестовывали генерала Макашова. Историю определяют герои. Жаль, когда народы сами отворачиваются от своих героев.
В.Г. Арест Караджича — из разряда тех подлостей и измен, которые в будущем будут осуждены самими народами. Те политики, которые дали санкцию на арест, будут презираться в своей же национальной истории. Византийская цивилизация тоже пала под ударами внутренних врагов, от измен и раздоров. При всей высоте культуры, при блеске цивилизации, при богатстве городов, при мощи её армии, не было единого духа, не было величия национального замысла.
В.Б. Об этом и был недавно показан в назидание нам блестящий фильм протоиерея Тихона Шевкунова. Но как люто набросилась на него наша либеральная российская печать?! Как все они ждут от нас "конца Византии"?!
В.Г.Так и хочется византийцам через века крикнуть: "Остановитесь! Хватит раздоров!" Но что нам через века кричать, когда пора самим себе кричать? Надо помнить слова Достоевского, что придёт время — и многие славянские народы отвернутся от России. Но дальше, под ударами судьбы, они вновь повернутся к нашей стране. Впрочем, мы и сами позволили натовцам бомбить Сербию. Это великое преступление. В центре Европы — безнаказанно сыплются бомбы. На мирные города и села. На Белград, который до этого бомбили нацисты. И бегает юркий Хавьер Солана, вопит о некоей "защите цивилизации". Да это — попрание всякой цивилизации. Говорят о суде над Караджичем. Но тогда надо устроить и другой суд: над Соланой, над ЕС и над президентом США Бушем. Так ведь и фашисты судили наших партизан, как бандитов. Защита Родины для них — бандитизм. Горько, обидно, печально...
В.Б. Валерий Николаевич, вы считаете себя сегодня монархистом? Или, при всем уважении к идее монархии, предпочитаете республику?
В.Г. У меня отношение к идее монархии самое уважительное. Она доказала свою способность объединить все народы нашей страны. Но признаю, она потерпела крах. Не только из-за масонских или еще каких-то потусторонних усилий. Монархия не смогла в начале ХХ века защитить саму себя, у неё оказалось мало истинных защитников и сторонников. Я бы себя причислил не к монархистам, а к державникам. А расцвет державы в ХХ веке выпал на сталинский период. Как нам добиться нового державного расцвета, каким путем идти? Над этим надо размышлять всему русскому обществу. Надо молиться. Надо работать. Это будет соединение самых свободных демократических форм правления (в конце концов, вспомним о периоде расцвета Великого Новгорода — ведь это была тоже наша русская форма правления!) и форм сильной государственной власти.
В.Б. Ваша жизнь насыщена яркими событиями, вы встречались с великими современниками, участвовали в великих деяниях эпохи, руководили "Комсомольской правдой", журналами, издательствами. У вас есть любимые жена, дочь, внучка. Считаете ли вы себя счастливым человеком?
В.Г. Конечно. Мне исполняется 75 лет. Я многое видел. Служил высоким целям. Помню, в 1956 году участвовал в строительстве шахты. Стране не хватало тогда угля, и срочно потребовалась новая шахта. Каждая область Украины посылала свой отряд. И шахту мы построили, и уголь пошёл на-гора. А сейчас будут искать за границей якобы дешевый вариант, и ничего у себя не строить. Да, померзли мы немного, я радикулит там получил. Но счастье от выполненного дела осталось. Или в Николаеве, когда я видел, как со стапелей корабельного завода сходила наша китобойная матка "Советская Украина". Весь город выходил смотреть на спуск корабля. Я тогда ощутил некоторую гениальность романа Кочетова "Журбины". С такой теплотой он описал жизнь рабочих-судостроителей. Думаю, этот роман еще вспомнят. Сейчас Николаев разгромлен, все заводы стоят.
Было счастье, когда взлетел Юрий Гагарин. Вся страна ликовала. Это тебе не футбольные страсти за миллионы долларов. Когда я закончил свой роман "Росс непобедимый" о южном окне в Европу, я испытал творческое счастье. Родилась дочка Марина — тоже счастье. Родилась внучка Анастасия — тоже счастье.
Помню наш писательский пленум в Чечне. Идут бои. Прилетаем туда, прямо в центр событий: Очхой-Мартан, Шали, Гудермес. Выступаем перед воинами, в школах перед чеченскими детьми. Привезли сто книг Пушкина. И одна чеченская учительница говорит: "Пушкин приехал. Значит, скоро мир будет".
Счастливых моментов было немало.
В.Б. Не было обидно? Наш Союз писателей проводит пленум в Чечне, туда приезжает чуть ли не сто ведущих русских писателей. А Путин тем временем встречается с либералами из ПЕН-клуба и в наш Союз ни разу не заглядывал? С чем связано такое явное пренебрежение к патриотической литературе? Все делегации государственные, все премии, все льготы — только для либеральных писателей. Ладно бы, в ельцинское время — тогда мы к этому иуде и не рвались. Но и сегодня ничего не изменилось. И на телевидении лишь либеральные писатели: Архангельский, Ерофеев, Толстая... Для приличия хоть бы одну передачу отдали бы патриотам.
В.Г. Увы, это вообще традиция. В советское время тоже власть уделяла основное внимание либеральным кругам писателей — тем, кто потом и разрушал Советский Союз. Да и при царе все поблажки давали той же либеральной компашке. Не Лескову же, не Чехову, не Достоевскому. Тот же Николай Второй отказывался опираться на русские национальные силы, и потерпел крах. Кадеты его и смели. После смерти Сталина наверху стали бояться слова "русский". Верховодил яковлевский агитпроп. У нашей власти традиционно затаенный ужас перед русским национальным началом. И это всегда приводит к краху государства. Царского, советского… Ведь другой опоры у государства нет. Я бы добавил к знаменитой фразе Александра Третьего "У России два союзника: армия и флот", — и третьего союзника: русскую национальную литературу. Это наш самый ценный актив на просторах мира. Не нефть или газ, а русская литература: Достоевский и Толстой, Чехов и Тургенев, Бунин и Шолохов, Булгаков и Платонов. Его недооценка всегда заканчивается бедой.
В.Б. Кого вы наиболее цените из современных русских писателей?
В.Г. Валентин Распутин, Василий Белов — наши народные писатели. Кстати, во всех республиках — Якутии, Татарии, Башкирии — есть звание "народный писатель". А для русских оно не предусмотрено. Из фронтовиков — Владимир Васильевич Карпов. Его "Генералиссимус" — признан всем народом. Конечно, Виктор Лихоносов. Из молодых — Виктор Николаев. Поэты Николай Зиновьев из Краснодара, Диана Кан, Евгений Семичев — с берегов Волги, Светлана Сырнева из Вятки, Кузьмина Лена из Архангельска — это уже новые лидеры русской литературы. Очень силен якутский прозаик Николай Лугинов. Имена есть. И вы, Владимир Григорьевич, помогаете — в своей газете "День литературы" выводите на арену новых молодых писателей.
В.Б. Один Захар Прилепин чего стоит. Роман Сенчин, Герман Садулаев, Илья Бояшов, моя землячка Ирина Мамаева… Русская литература вновь на подъёме. Да и старшее поколение еще держится достойно: Проханов, Личутин, Бородин, Зульфикаров, — и помоложе: Михаил Попов, Юрий Козлов, Павел Крусанов…
В.Г. Поэтому все, кто старается изъять русскую литературу из обращения, вновь проиграют. Русская литература — это живая душа России. Я был недавно в Вене на культурном конгрессе под названием "Верните душу Европе". И там выступали католические кардиналы, философы, писатели. Они все признали: нынешняя Европа — гигант в экономике, но карлик в духовной культуре. Помню выступление одного уважаемого ученого: варварство — не вне Европы, духовное варварство царит в самой Европе. Я в своем выступлении вспомнил, как в тридцатые годы было принято стратегическое решение выпускать массовыми, миллионными тиражами и очень дешево русскую классику. Вот тогда-то впервые "Белинского и Гоголя с базара понесли". Эти книги и воспитали поколение воинов-победителей. Решатся ли нынче наши правители на подобное решение? Я надеюсь, что изменения произойдут.