НОМЕР 5 (741) ОТ 30 ЯНВАРЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Татьяна Миронова
ВЕНЧАНИЕ С НАДЕЖДОЙ
Супруги Квачковы: репортаж из тюремного храма
Утро на Иоанна Предтечу, воскресенье, 20 января. Мы у врат тюрьмы на окраине Москвы. Посреди нынешней серой до беспросветности зимы день приоделся по-праздничному. Заснежены деревья, пышным ковром устланы улицы. Даже сумрачное здание тюрьмы среди ослепительной белизны утеряло угрюмые черты. Мы в ожидании венчания Владимира Васильевича Квачкова с женой Надеждой.
Венчание… Романтическая картина свадьбы, пиршества, праздничного многолюдия под сенью каменного кружева православного храма…
Здесь всё не так. Два мучительно долгих года добивались от судьи этой встречи-венчания пред аналоем. Судья упорно отказывал, на том издевательском основании, что венчание — это свидание, а свидания Квачков не заслужил.
Их свадьба отшумела двадцать лет назад. В сменявших друг друга военных походах недосуг было думать об освящении церковью верного союза с женой, привычно ждавшей мужа с войны. Явственен сегодня стал Божий промысел: для самых тяжких минут жизни приберегалась долгожданная встреча, хоть и горек в ней привкус узилища. Праздника с чествованием не предусмотрено «правилами внутреннего распорядка», многорядью любящих друзей не одолеть крепостной толщи каторжных стен. В тюремную церковь — освященный островок СИЗО, дозволено пустить только жену Надежду, мать Владимира Васильевича Татьяну Федоровну, сына Кирилла и двоих свидетелей — генерала Александра Чубарова и меня.
Тюремная проходная из четырех зарешеченных клетушек с железными дверями и гулко лязгающими запорами на них. Нас по трое запускают в клетку, в одной — устанавливают наши личности и требуют документы, в другой — пропускают через металлоискатель, в третьей — изымают личные вещи… Двор узилища голый и мрачный, как булыжник, тяжесть которого не скрадывает даже празднично-подвенечный снег. И вдруг, как рождественский колокольчик, откуда-то доносится звонкий детский голосок. Что-то веселое лепечет. Это маленькую дочурку мать привела на свидание с отцом-узником. Переливистый счастливый голосок звенит нам вослед, провожая до дверей тюрьмы. В памяти картина Ярошенко «Всюду жизнь»: в зарешеченном окошке каторжного вагона детское личико с безоблачной радостью глядит на воркующих вольных голубей.
Еще одна вахта, снова клацанье дверей. Тюрьма встречает резким запахом неволи, которая плотно опутывает нас. Один за другим коридоры…Пока не встаем на пороге тюремной церкви во имя Спаса нерукотворного. Оглядываемся. Сразу думается о том, какую громаду невольничьего горя, покаянного плача и сердечных воздыханий о несправедливости слышит она, а может, неприкаянное ожесточение и ропот на палачей и мучителей, подобно пламени, горит в ее стенах. Чем утолить этот огонь? На стенах иконы святителя Николая Чудотворца, защитника неправедно осужденных, святой Анастасии, покровительницы узников, Казанская икона Божьей Матери — заступницы всех обиженных и обремененных. Напротив алтаря в полстены образ Страшного Суда, Господь Иисус Христос на Престоле, святые и праведники вокруг, а у подножия престола Господня — огнь неугасимый и червь ненасытный. Вмиг опаляют евангельские строки «И многие первые будут последними, а последние — первыми»…
В храме нас уже ждут священник отец Леонид с дьяконом и хором. Владимира Васильевича не приводят долго, и мы успеваем поговорить с женщинами, что, исполняя свои только им известные обеты и послушания, приходят с воли сюда, чтобы петь на тюремных богослужениях. Узнав, что венчается полковник Квачков, обвиняемый в покушении на Чубайса, одна из них роняет с горестной улыбкой: «Они ли, не они, только не попали…». В открытом несмущенном взгляде решимость миллионов оскорбленных и униженных русских душ.
Хоть и ждали, а дверь распахивается вдруг, на пороге — Владимир Васильевич. Строгий костюм, белая рубашка. Явно не хватает галстука. Крепкий, строгий, сдержанный. Ни грана блатного тюремного шарма, что так прилипчив, говорят, и заразен в заточении. Может, потому, что полковник Квачков — военнопленный, а не заключенный, во вражеском застенке, а не в тюрьме. Не под судом, а в плену — такова его сегодняшняя судьба, но «да будут последние первыми».
Обнимаем, целуем, не веря, что видим, говорим без решеток и толстых непробиваемых перегородок между нами, без наручников, без нависающего над головами надсмотрщика. Татьяна Федоровна с плачем припадает к груди сына: «Увижу ли еще, доживу ли до освобождения?!». Владимир Васильевич строго: «Надо дожить, мама!»
Венчание в тюремном храме на жестоком изломе жизни, минутная встреча с родимой душой после трехлетнего заточения, когда трудно поверить, что стоишь с ней у аналоя, рядом мать, сын, и вокруг впервые ни конвоя, ни надсмотрщиков, и руки свободные от наручников, а над головами золотые венцы, и хор поет, обещая грядущую радость, и священник читает таинственное: «Еже убо Бог сочета, человек да не разлучает…».
Тяжело даже представить мученические испытания, выковывавшие железную волю полковника Квачкова. Былые его сражения — в войнах Афганистана, Таджикистана, Чечни, Югославии — оставались незримы народу, такова судьба подлинных героев войны, не напоказ служащих Отечеству. Но последнее испытание — три года длящийся поединок с неправосудной, коррумпированной системой, исполняющей заказ крушителя державы Чубайса, — сражение, за которым напряженно следят миллионы. Миллионы душ надеются, что полковник выстоит и победит, миллионы уст шлют проклятия его мучителям, истязающим одного из лучших сыновей России, Воина, защитника Империи.
Мужественно и стойко несут свой Крест полковник Квачков, его Надежда. Бог сочетал их теперь навек, Господь глаголющий: «Аз же с вами, и никто же на вы». И вправду, кто на нас, если мы с Господом, если отстаиваем Его правду, если воюем за правое дело, если нашу любимую Россию — великую Православную Империю отбиваем от воронья, расклевывающего ее богатства, наш великий русский народ обращающего в падаль, пригодную для расклева!..
…В церкви празднично поет хор, и хотя над нами нет куполов, но звуки молитвы, это чувствуется, возлетают ввысь под своды зримо уходящего в поднебесье храма во имя Спаса Нерукотворного, что искони на русских воинских стягах. Сам Спас с церковного иконостаса праведными очами взирает на верного Его Воина, встающее за ним гигантское русское воинство. Лик Спаса суров, не смягчает его жаркий праздничный отсвет свечей.
1.0x
