«РОССИЯ ИМЕЕТ СВОЙ ГЕНИЙ!»

НОМЕР 1 (737) ОТ 2 ЯНВАРЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Иван Вишневский
«РОССИЯ ИМЕЕТ СВОЙ ГЕНИЙ!»
10 лет назад, в сочельник 1998 года, не стало Георгия Свиридова
Я искренне считаю Георгия Васильевича Свиридова даже не в высшей степени талантливым, даже не "просто" гениальным композитором, а человеком, явившим в себе тип, превосходящий и разумом, и интуитивной мощью, и художественным дарованием всех людей, известных мне из литературы и личных встреч.
— Как же! — вскричите вы.— А, например, Бах или Бетховен?
— Нет, — отвечу я. — Их влияние на судьбы человечества пусть и огромно, но всё же не столь беспримерно, как свиридовское. Недаром мой первый учитель музыки, Владимир Викторович Кирюшин, человек талантливейший и самолюбивый, склонял голову перед своим современником: "Если меня спросят, кто выше — Бетховен или Свиридов, ответ очевиден — Свиридов!"
Помню, как ещё в детстве моём, в 70-е, имя Свиридова окружалось бесчисленными легендами. Причём создавались они как поклонниками свиридовского дела, так и врагами. Первые шептали, что автор "Патетической оратории" с её "Разговором с товарищем Лениным" тайно готовит художественную, идеологическую и мировоззренческую "бомбу" — сочиняет откровенно православные песнопения небывало высокого уровня. Интересно, что тогда Георгий Васильевич ещё только впервые помышлял об этом, до реального прикосновения к литургическим текстам оставались ещё не годы даже, а десятилетия — но ведь он действительно со временем сочинил "Песнопения и молитвы"! Значит, верили русские люди, что именно Свиридов совершит благую революцию в умах и сердцах, готовы были идти за ним, как за пророком... И были совершенно правы! Интересно при этом, что не просто меломаны и почитатели русской поэзии, распетой Свиридовым, признавали его безусловное духовное верховенство, а и крупнейшие мастера любого творческого ремесла, знаменитые учёные (полубоги в глазах обывателей) склонялись перед Старцем как перед главным Учителем. Русские гении, которых нет уже с нами — Василий Шукшин, Виктор Астафьев, Лев Гумилёв, Евгений Носов, Юрий Кузнецов, Вадим Кожинов, Евгений Светланов, Валерий Гаврилин, Татьяна Глушкова — именно Георгия Свиридова почитали за вожака. Как и здравствующие ныне Василий Белов, Владимир Крупин, Валентин Распутин, Игорь Шафаревич, Станислав Куняев, Юрий Бондарев... Напомню и то, что Свиридов — единственный, кого отпевал в храме Христа Спасителя сам Патриарх. (Было это ровно десять лет назад. Каждый мыслящий и чувствующий человек Руси был тогда в храме — если не физически, то рыдающим сердцем своим. Я стоял рядом с Вячеславом Клыковым, Василием Беловым и Валентином Распутиным. Все плакали).
Но и как неистово ненавидели Свиридова враги! Помню безумную сплетню о том, что Свиридов сам ничего не сочиняет, а использует композиторов-"рабов". Покажите мне тех неизвестных гениев, кто сочинил "свиридовский стиль"! А врали и чернили, потому что боялись. А бояться русофобам и ненавистникам культуры, "бескомпромиссным борцам с религиозным дурманом" действительно было чего. Ведь Свиридов был не просто гениален — он был небывало силён и бесстрашен. Богатырь.
В конце 80-х я познакомился с Георгием Васильевичем и даже, как не дико это звучит,— подружился. Подружился обыкновенно, по-человечески, со всеми ассоциациями, которые вызывает слово "подружился" у нас. Мы чаёвничали у него дома, порой пили и не только чай, дружили, как говорится, "семьями", шутили и смеялись, рассказывали друг другу анекдоты, даже не только в театр, а и на рынок вместе ходили, и белые грибы на даче собирали!
И вместе с тем, несмотря на такую близость, я всегда ощущал, что имею дело не просто с приблизившим меня гением, а со сверхчеловеком. От Старца било невиданной мною энергией. Рукопожатие пронзало током, мысли его приобретали гнетущую тяжесть вещества какой-то фантастической сверхплотной звезды. Это не аллегория, а физиологический факт — после нескольких часов самого непринуждённого и добродушного общения с ним постигала (любого, не только меня) запредельная усталость, нервное истощение. Должен признаться, что бывало и ощущение некой собственной малокалиберности — не за это ли в том числе подлинно мелкие людишки ненавидели Старца?
После 1991-го года на радио новые "демократические" власти периодически пытались меня выкинуть "по сокращению" (я не скрывал своих национальных взглядов, и торжествующая ельциноидная радийная среда... имеющий уши да слышит), но Свиридов всегда вступался, звонил куда надо, и я продолжал творить на радио свое "шовинистическое" дело. Один раз Свиридов пришел на радио, на улицу Качалова, чтобы послушать записанную там (на профессиональную пленку, дома было невозможно без специальной техники) мою Симфониетту. Помню, как к нему бросались в коридоре начальнички-подхалимы, поносящие его за глаза как "фашиста" — "Георгий Васильевич, я такой-то, вы помните?",— а он небрежно их отстранял: "Погодите, погодите, я пришел послушать Ивана Сергеевича". Видел людей, умел быть и высокомерным с теми, кто не стоил большего.
И не важно было ему, насколько влиятельные структуры они представляют — радио, Союз композиторов, печатные СМИ или хоть бы и ЦК.
Но и отплатила ему человеческая мелочь! После "торжества свободы" из эфира пачками снимались программы со свиридовской музыкой и речью. Начались и гонения на ближайших учеников и последователей. Одному из них, конкретно рекомендованному Свиридовым, на вступлении в мгновенно "обобщечеловечившийся" Союз композиторов было присоветовано сменить род деятельности — ни больше, ни меньше. Кстати, вуз тот затравленный юноша закончил с красным дипломом и был к тому времени лауреатом нескольких всесоюзных конкурсов. Интересно, что категорически против выдвиженца Свиридова выступили не только шестиконечные "авангардисты" (это понятно и объяснимо), но и некоторые композиторы так называемого "почвеннического" лагеря. Особенно отличился в поношении свиридовского ученика господин Головин. Объясняется это просто: выгоднее стало служить новым рогатым "богам", являющимся из огненного куста с долларами.
Вскоре настал черёд самого Георгия Васильевича…
Зададимся вопросом: за что Свиридов был фактически изгнан из Союза, что сделал он захватившим власть "прогрессивным западникам", почему его перестали исполнять на всех доступных им площадках?
В качестве ответа я дам слово самому Свиридову. Мне кажется, те слова русского мыслителя, которые вы сейчас прочтёте, говорят не просто о его чуждости либеральным реформаторам — они зычно свидетельствуют о его воинствующей противоположности им:
"Я человек русский, и люди, живущие здесь, мне дороги. Я русским людям сочувствую очень… Не то чтобы они были лучше других людей, населяющих Землю — нет, я не берусь так говорить. Разные есть русские люди. Но я их больше понимаю, потому что я сам русский человек, прожил здесь жизнь" (из наших бесед, 1988 г.).
"Музыка должна вернуться по существу к нравственным категориям. Она должна стать духовным искусством. Духовное искусство должно вернуться к своему духовному предназначению. Должно говорить на высоком тоне о чем-то таком, что касается как можно большего числа людей. Все великое искусство стремилось выйти к человечеству, говорить с человечеством. Большинство искусства — великого — разговаривало о человеке и Боге" (из наших бесед, 1988 г.).
"Искусства не нового не бывает! Тогда оно не воздействует, если это повторение. Оно быстро отмирает, потому что есть всегда перед глазами лучший образец. Значит, искусство может быть только новым. Но искусство без традиции также не существует. Не бывает. Каждое искусство имеет свою генеалогию. Оно от каких-то корней развивается — как дерево растет. Другое дерево может быть рядом, от других корней растет. И мне кажется, что сейчас для нашего искусства, которое очень много испытывало разнообразных влияний, особенно за двадцатый век,— самое, мне кажется, новое и самое ценное — это возврат к своим глубоким отечественным национальным традициям" (из наших бесед, 1988 г.).
А теперь представьте: русский народ готовят к небывалому историческому предательству, к принятию взамен православных и советских идеалов "общечеловеческих ценностей", обернувшихся массовыми убийствами и самоубийствами, наркотиками, порнухой, повальным "путанством" и "гейством", плюют ежеминутно с телеэкранов в русскую душу, дабы склонить её к самоуничижению и самоуничтожению. Но находится русский — к тому же всенародно любимый, обладающий мощным влиянием на общество — соотечественникам сочувствующий, креста в угоду "прогрессивным" сектам не снимающий, партбилета не жгущий, над "быдлом", навозом и портянками не изгаляющийся, прошлое не топчущий, традицию уважающий, чёрное называющий чёрным, иуд — иудами, масонство — масонством, сионизм — сионизмом, восхваляющий русский национализм! Неполиткорректно! Неглобально! Попросту неприлично! Долой его!
А Старец отвечал таким визгам двояко: неустанным сочинением беспрецедентного радения за Русь — "Песнопений и молитв" — и бичующими записями в дневниках. Знал ли он, что они будут опубликованы? Несомненно. Знал ли он, как повлияют записи на поворот хотя бы части русской элиты к патриотизму в 2000-х? Безусловно.
Из дневников, ставших главным событием современной русской словесности:
"Мы переживаем эпоху третьей мировой войны, которая уже почти заканчивается и происходит на наших глазах. Страна уничтожена, разгрызена на части. Все малые, а отчасти и большие народы получают условную независимость, безоружные, нищие, малообразованные. Остатки бывшей России будут управляться со стороны — людьми, хорошо нам известными. Русский народ перестает существовать как целое, как нация… Падение России как смерть Христа, убитого римлянами и евреями на наших глазах".
И ещё: "Радости перестройки — потеряна Россия, прекратилась ее история, потеряна Русская земля, потерян (и это — главное) народ русский. Русских в стране как будто и нет. Татары населяют Татарстан, узбеки — Узбекистан… Русский же народ, давший свое имя (Россы) стране, ныне уравнен в правах по названию: все — Россияне. Но россияне — это не национальность, это всего лишь знак проживания в определенном месте. Таким образом, народ наш, уже во второй раз в нашем столетии, лишен национального признака. В первый раз это было после Октябрьского переворота, ныне отвергаемого теми, кто на деле совершил его вновь, выполняя замысел уничтожения России как Государства и истребления нас как нации, целиком. И выродившиеся русские поощряют самоистребление в своей тупости, низости и слепоте".
А вот запись, посвященная событиям в Палестине, так полыхнувшим ныне: "Война (а она — Единая — уже идет во всем мире) имеет глубочайший религиозный смысл. Потревожен Родовой Пуп Земли, мистический, жизнедающий Орган, захвачен Иерусалим, священный город человечества или, по крайней мере — половины его. Дело это, думается, Бог знает какое опасное. Оно отзовется повсюду и отзывается уже, в том числе и у нас".
Свиридов не ограничился бичеваниями — он создал музыку, указывающую путь, отвращающую Божий гнев, проливающую на Русь милость того, кого мы зовём православным Богом, а наши предки — Родом, небесным Сварогом, Святовитом... Возможно, Старец спас Родину.
Это ли не богатырская сила? Это ли не сверхсмелость — словом и делом отогнать деградантов-глобализаторов?
Президент Национального Свиридовского фонда, директор Свиридовского института Александр Сергеевич Белоненко утверждает:
"В музыке почти утрачено чувство родного языка. Язык музыкальный — это такой же язык, как наша речь. Он тоже имеет свой черты, характер и национальные особенности. Свиридов считал, что одна из главных проблем художника — сохранить заповедность языка, его заветность. Сохранить чистые, подлинные, глубокие музыкальные слова. Он писал, что сокровенное каждого народа — в музыке, и ценен тот композитор, который понимается именно своим народом. Свиридов не питал иллюзий, что музыка — это всемирный язык. Сейчас принято про музыку говорить, что она — язык межнационального общения, мультикультура, глобализм… Этого он ничего не признавал".
Свиридов был православным русским советским художником, влюблённым в свой народ, сочувствующим каждому простому своему соотечественнику, обращённым духовным взором и к земле, "Деревянной Руси", и в сложнейшие дали истории, искусства, религии. Почвенность и вселенская надмирность.
По Свиридову, Бог дал человеку в природных звуках услышать тайную музыку мира и, исследовав её, путем практики свести в систему.
Свиридов, не занимаясь старческим брюзжанием, не слишком любил ту дорожку, по которой пошло человечество. Все пороки, все недостатки мира задевали его лично. Сочиняя свою музыку, он как бы воевал со вселенским дьяволом.
Георгий Васильевич часто говорил о том, как зло проявляется в современной музыке. По его мнению, сейчас мир оброс недостатками и пороками гораздо больше, чем в дни молодости композитора. Распространилась музыка невысокого разбора, пустая, не связанная с высокими помыслами. Свиридов считал, что лёгкая музыка творит тяжёлое, чёрное дело. Она не только не обогащает людей, как музыка великих композиторов прошлого, но и отупляет их. К тому же музыка лёгкая,— особенно часто подчеркивал Свиридов в любой беседе о современном состоянии искусства,— сознательно насаждается. Причины такому положению музыкальных дел композитор называл откровенно подлыми. Он обвинял власть, и не только нашей страны, в том, что она зомбирует людей звуковой отравой. Властителям-кукловодам, утверждал Свиридов, одурение музыкальными средствами помогает управлять людьми.
При этом Георгия Васильевича всегда радовало, что наша музыка ещё существует, в то время как многие вещи потеряли себя. Россия имеет свой гений, свою музыку! — не стесняясь патетики, восклицал Свиридов.
Ещё одним из величайших заветов Старца нам, русским людям, я считаю провозглашённое им словесно и утверждённую в глыбистой, как гигантские горные хребты, музыке: нельзя делить русских на язычников, христиан и советских! Всё это близко, всё это в основе солнечно и жизнелюбиво, исполнено высочайшей культуры.
Собственно, суть свиридовского любомудрия — триединство пантеистических дохристианских верований, русского православия и коммунистического космизма (в творчестве могучего Старца этому соответствуют, к примеру, "Курские песни" и "Коляда" с "Купалой", "Три хора" и "Песнопения и молитвы", "Время, вперёд" с "Патетической ораторией").
А вот как он выражал это в слове, сказанном о "Поэме памяти Сергея Есенина" (надо сказать, это слово, записанное мной в 1990-м году, было его любимым, он считал именно его важнейшим):
"...Идёт часть про крестьянских бунтарей, которые вступают в Красную армию. Они — молодые ребята, залихватские поют частушки. Потом — такой кавалерийский марш. Это картина жизни эпическая, как бы со стороны мы смотрим и видим этих скачущих с бубенцами людей, которые, озарённые, искали лучшей жизни. Полны были надежд эти люди, несомненно.
Потом идет часть "Я последний поэт деревни". Есенин видит гибель русской деревни. Он поет отходную молитву. Панихиду поет русской жизни. Он увидел крах и уничтожение крестьянского сословия, собственную судьбу трудную и вообще трудную судьбу миллионов русских людей.
И короткий момент — "Небо — как колокол". Это бессмертие! Как бы поэт, душа которого взлетает в небо, месяцем бьёт в огромный колокол мироздания. Это преображение. Вознесение творчества. Бессмертие творчества!
Такие события, как революции, гражданские войны,— это события слишком большие. Их кончать какой-нибудь похоронной нотой — ничтожно. Это громадные события, они носят в себе космическое. Ибо событие революции — нашей вот, Русской Революции — имело гигантское значение для всего человечества. И имеет!
Русское искусство в своей основе — христианское искусство. И у меня в музыке очень много этого христианского элемента, у меня есть и молитвы, и вместе с тем есть богоборческие разные вещи — как в нашем времени, всё перемешалось".
Десять лет назад мы осиротели. Но и тогда, сквозь слёзы, говорили: "Плачь, Русская земля, но и гордись". Ибо чувствовали, что с физическим уходом Свиридов не может уйти, не может перестать спасать нас. И вот изданы дневники, затем — воспоминания, прошли гигантские Всероссийские хоровые ассамблеи с блестящим рядом премьер свиридовских пророческих шедевров… Всё это — могучая золотая гиря на русскую чашу весов.
В заключение скажу, что Свиридов — явление грандиозное, и в одной статье невозможно не подробно даже, а хотя бы вскользь рассказать о нём, его идеях, его музыке. И великое счастье для нас, да и для всех ищущих выхода из нынешней мировой бесовщины жителей планеты, что наследие его огромно, во многом не исполнено и не опубликовано, и годы ещё, десятилетия мы будем познавать его.