НОМЕР 50 (734) ОТ 11 ДЕКАБРЯ 2007 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Владимир Бушин
ДРУЗЬЯ И БОЖЬИ КОРОВКИ
Мой «Картофельный бунт», напечатанный в «Завтра» № 42, а не поместившаяся там часть текста — в «Дуэли» №45, вызвал живой отклик читателей. Кое-что здесь надо сразу отмести как факты плохой осведомленности или даже недобросовестных наветов.
Так, читатель Ъ укоряет Бориса Пастернака: «В годы войны жил в глубоком тылу, в эвакуации». Поэт был уже в том возрасте, который в армию не брали. А в эвакуации оказалось 10-12 миллионов, в том числе — многие писатели, музыканты, артисты: Алексей Толстой, Леонид Леонов, Константин Федин, Шостакович, Ахматова, Радзинский и другие. Пастернак уехал с другими писателями (всего с семьями 271 человек) из Москвы в Чистополь под Казанью 14 или 15 октября 1941 года, а вернулся вместе со всеми в июне 1943-го. Вскоре в составе бригады писателей, которую возглавлял Константин Симонов, он побывал на фронте, точнее, на освобожденной территории, в 3-й армии генерала Горбатова, в районе Орла.
Другое дело, что Д.Быков в своей книге о Пастернаке уверяет, что «сам он для своего спасения ничего не предпринимал — в список писателей, отправлявшихся буквально последним эшелоном, его буквально впихнул Фадеев» (с.609). Буквально впихивал, а поэт буквально отпихивался и брыкался. Так?
Ъ придумал ещё и такое: «Пастернак пытался писать стихи о войне, коей не видал. К примеру, выдумал строчки: «бежали мы в атаку ватагой…» Где это вы разыскали у него такое? В результате поездки действительно родился цикл стихотворений, среди которых есть замечательные и — никаких «ватаг».
Тот же Быков вкладывает Пастернаку в дни войны подлые мыслишки. Например: «Ленивые военные корреспонденты не привыкли ни о чём задумываться, кроме гонорара». Не ленивым, но жирным полезно бы знать, что среди тех «ленивых» корреспондентов были Аркадий Гайдар и Муса Джалиль, Шолохов и Твардовский, Симонов и Гроссман, Платонов и Борис Горбатов… Всего более 9 тысяч, из которых несколько сотен погибли… И никакого гонорара во фронтовых, армейских, дивизионных газетах — а там-то и работало огромное большинство корреспондентов — не было. Да и мысль о гонораре не возникала. Говорю это как автор, довольно много печатавшийся тогда в газете 50-й армии «Разгромим врага».
Нетрудно видеть, что фигуру Пастернака этот Быков использует для вульгарной пропаганды антисоветчины. И если верить всему, что он написал в своей книге, то можно возненавидеть поэта, причем вовсе не только за убогую антисоветчину. Ведь чего стоит хотя бы такой совсем не политический штришок. Фадеев дал Пастернаку один литературный совет. И Быков вне себя: «Как будто Фадеев мог Пастернаку что-то посоветовать! — то есть он-то мог, конечно, да только слушался Пастернак не его, а собственного дара». Хоть вспомнил бы о том, что и совет Горького насчёт простоты поэт отверг с позиций «своего дара», как я писал в статье, а вскоре — целиком принял. Да ещё как! До жажды «неслыханной простоты».
Такой же антисоветчик Kotofej пишет об упоминавшемся Чуковском: «Его сильно недооценивают». Кто? Антисоветчики. В чём дело? А он, извольте знать, написал в 1926 году стихотворение «Тараканище»: «Вот и стал Таракан победителем» и т.д. И это, мол, о Сталине. И вот — «Как Чуковскому удалось умереть своей смертью, непонятно». Тут типичный пример антисоветского жульничества и малоумия. Во-первых, умер Чуковский не только своей смертью, но и в глубокой старости, кажется, на подаренной Сталиным даче в Переделкино. Я там у него в 1958 году бывал. Мало того, в советское время, издавался он космическими тиражами, получил немало орденов да ещё и Ленинскую премию, хотя сам Ленин в своё время писал: «Нам с Чуковскими не по пути». Во-вторых, написано это не в 1926 году, а еще в 1923-м, и уже поэтому относиться к Сталину не могло. Наконец, почитали бы вы, Котофей Котофеевич, как в 1936 году, будучи гостями съезда комсомола, Чуковский и Пастернак обмирали от восхищения Сталиным, появившимся в президиуме: «Пастернак шептал мне всё время о нем восторженные слова, а я ему… Домой мы шли вместе и оба упивались нашей радостью» и т.д. ( Дневник, т.2. с.141).
А вот совсем о другом. Галя: « В.Бушин правильно писал, что русскому пробиться и издать свои сочинения было практически невозможно». Галя, вы ошибаетесь: я этого никогда не писал. Мои собственные книги издавались, порой переиздавались и некоторые имели тираж в 100 и даже 200 тысяч. Другое дело, что проходило это иногда трудно, и был период, когда восемь лет я не мог напечатать ни одной статьи, но дело тут вовсе не в том, что я русский. Не печатали меня С.З., М.А., А.А.,С.В.,В.Ч.,Б.М. — все русские. В последнем случае даже был сигнальный экземпляр книги, но …
Группа москвичей пишет мне: «На вас обрушиваются противники в Интернете. Их много, их полчища…» Господь с вами, друзья! Какие полчища? Вы же сами пишете через несколько строк: «Не обращайте на них внимания. Ведь у Вас гораздо больше друзей». Вот именно. Со мной солидарно весьма отрадное большинство. Из около 200 откликов на эту статья, пожалуй, не больше 20-30 возражений. Но КЮ о том же: «Ох, и расшевелили Вы осиное гнездо!». Да не осы это, приглядитесь: бабочки, стрекозы и божьи коровки. Машут крылышками и порхают с цветка на цветок, собирают ценнейшую для пропитания пыльцу, одних вовсе не слышно, от других доносится лёгкий шелест.
А al-kazilo видится уж вовсе кошмарная ситуация: А как «Молодец Бушин! Расшевелил змеиное болото!» Где он змей увидел? Это совершенно безвредные ящерки, иногда попадаются медицинские пиявочки. А ящерице прищеми хвост, она без хвоста убежит. Вот одна из них по имени Кол. В связи с моей предыдущей статьей — она пропищала: «Безграмотный набор слов!.. Писарь! Доносчик! Антисемит!» Я её прищемил, убежала без хвоста. А на другой день даже принесла извинения, бесхвостая. Но тут же: «В.С., а правда, что еще в Литинституте Бакланов назвал вас фашистом, а вы тотчас написали на него донос?» Ведь если я ему не отвечу, у него разовьётся язва двенадцатиперстной кишки. Так вот, успокойтесь, Кол, — отвечаю: правда. А как иначе мог назвать меня будущий идейно-финансовый друг Джеймса Сороса, который отмусолил для подыхавшего от приступа антисоветчины баклановского журнала «Знамя» и его друзей четыре миллиона долларов? Поскольку сам Бакланов рассказывал об этой институтской истории неоднократно, каждый раз изображая свою роль все более героической и страдательной, то и мне приходилось отвечать. Последний раз — в газете «Дуэль» №№17 и 18-19 за этот год. Читайте. (WWW.DUEL.RU). Но прежде вообразите себе такую картину. Ваш сосед наложил у вашей двери кучу. Вы, не желая связываться с такой личностью, идёте в домоуправление или даже в милицию и просите призвать террориста к порядку. Это, дорогой, не донос, а защита прав человека. Но даже к защите я тогда не прибег, ибо Бакланов примчался ко мне домой со своими извинениями. Но лет через сорок после этого снова принялся изображать себя бесстрашным антифашистом. Словом, читайте «Дуэль», тем более, что почтеннейшие колпаки из Замоскворецкого суда грозятся её закрыть или уже закрыли. За что? За законодательную инициативу. Чтобы неповадно было инициативничать при вертикально-демократическом режиме. Верноподданному гражданину полагается тихо сидеть и ждать, пока Дума сгоношит какой-нибудь закончик во благо любимого народа, например, что на детей достаточно платить 70 рублей в месяц, студентам — 800 рублей, пенсионерам — 3-4 тысячи. Но есть люди, предлагающие думцам и колпакам тоже платить по 70. Им, колпакам и шлафрокам, это почему-то ужасно не нравится.
А этот Кол Осиновый ужасно много знает обо мне, например: «Проза и поэзия Бушина — ничтожны, критические статьи — бред!» Это после извинения-то, как Бакланов… И вот сейчас: «Мандельштама читают. А кто будет читать Бушина?» Ты же, несчастный, и читаешь — даже стихи, хотя я их редко печатаю. Читаешь и будешь читать, да не просто, а штудировать и каждый раз ещё и отзывы направлять в Интернет. Пусть безграмотный набор слов, а оторваться нет сил! Неразрешимая загадка: если всё мои писания столь отвратительны, то чем объяснить такой маниакальный интерес ко всем жанрам, в которых я работаю? Как не жалко времени, отпущенного Богом на перелёт из тьмы во тьму?
Много поучительного, душеполезного и в других откликах на статью.
«Видимо, следующий на очереди — Бродский»,— пророчит Я. Увы, пророчество несколько запоздало. В изначальном тексте моей статьи о Бродском упоминалось. Ему кто-то сказал: «Какая трагедия — распад Советского Союза!» Он ответил: «Но язык-то остался. А это главное». Раньше довелось мне выразить негодование по поводу его стишка «На смерть Жукова», где он и маршала и всех погибших солдат Великой Отечественной войны поместил в «адскую область», — факт, достойный Веллера, граммофона у микрофона.
А вообще-то о Бродском уж столько написано. Причём самыми разными авторами! Еще при жизни поэта совсем нелюбезный мне Василий Аксёнов в «Литературной газете» изобразил его «средняковским писателем», даже «мифической посредственностью», но ловким литературным дельцом, который при помощи «комбинации знакомств и дружб шел от одной премии к другой — к высшему лауреатству» (ЛГ, 27.Х1.91). Это было жестоко. Но несколько позже Эдуард Лимонов, тоже не шибко друг мой, писал о нём в «Завтра» ещё свирепей: «Поэт-бухгалтер»… «Бюрократ в поэзии… Как и Солженицын, это ещё одна Большая Берта русской литературы… Его стихи предназначены для того, чтобы по ним защищали диссертации… Бродский получит премию имени изобретателя динамита» (октябрь. 2000). И точно, получил. Что ж вы тогда молчали, храбрый Я?
После этого С.Рассадин пишет эпохальный труд «Русская литература от Фонвизина до Бродского». А Самуил Лурье — «Бродский и Бог». Как говорил Маяковский: «Куда деваться от этого лурья!» И от веллерья тоже.
Но всех превзошел, разумеется, Владимир Бондаренко, в своей газете «День» объявивший Бродского великим русским поэтом.
А шорох и шелест, вой, лай и попукивание, между тем, продолжаются. С: «Галиматья!».. ФТ: «Полубред!.. Еврей!».. Клейст: «Иудомасон!» al-kazilo: «Убийца!».. Читаю жене — покатывается со смеху…
Особенно энергичен последний, он возникает раз десять то со стихами Мандельштама, то с длинными болотными проклятьями в мой адрес. Очень возвышенная личность, но даже изысканная поэзия почему-то не отучила его от смрадной матерщины. В чем дело? Видно, отскакивает поэзия от кирпичного лба.
Чрезвычайно динамичен также Клейст. Однажды я упомянул, что имею орден Сталина. Клейст выскочил тут же: «Никогда я не слышал об ордене Сталина…» Ну, разве это довод — не слышал? И генерал-фельдмаршал Клейст, командующий 1-й танковой армией вермахта, тоже отродясь не слышал о Владимирском централе, а жизнь под ударами Красной Армии повернулась так, что пришлось вплотную познакомиться с ним и даже дни свои там скончать, проклиная фюрера.
Дальше — кошмар для идиотов: «Этот орден, наверное, тов. Проханов из человеческих костей выпиливал для друзей». Воображение у вас, господин Кleist, бедновато. Можно было придумать что-то поужасней посредством конкретизации, например — из свеженьких костей Ельцина и Яковлева... А орденов Сталина у меня даже два: один прислали украинские братья, второй вручили здесь, в Москве. Но уж, конечно, не те, кто даже в день юбилея Победы не смеет произнести имя Верховного Главнокомандующего Красной Армии, под чьим руководством она сокрушила фашистскую орду. Да еще и Ленина со Сталиным и полководцев Гражданской войны и Великой Отечественной отгородили фанерой от недавнего парада на Красной площади. Можно себе представить, как ликовали на том свете Деникин, московский новосёл, и Колчак, Гитлер и Муссолини, Антонеску и Маннергейм, Гудериан и Клейст, конечно.
«А как насчёт настоящих боевых орденов у лейтенанта Бушина, впоследствии члена ЦК? Или за время боевого пути от Калуги до Кенигсберга обстоятельства у смельчака не сложились».
Нет, отчего ж, сложилось. Но какое ваше барбосье дело? Вас же никто не тормошит по поводу ваших боевых орденов или хотя бы службы в армии. С чего вы взяли, что я должен вам отчёт давать о моей солдатской молодости? Если так невтерпеж, пошарьте в Интернете, авось, сыщете. И всё вы, Kleist, врёте и путаете: лейтенантом был ваш учитель Яковлев, он вернулся с войны безо всяких наград, но вскоре из обкома очутился в ЦК и получил там кучу орденов. Я же почти до конца оставался рядовым, а членом ЦК КПРФ стал лет через пятьдесят после войны. Но долго меня там тов. Зюганов не вытерпел. А ордена мои (не те, а эти) не государственные, т.е. не горбачевско-ельцинско-путинские, а общественные. Я их получил от людей и организаций, которые родину не предавали, на международных аэродромах не мочились, в душу согражданам не какали, американского заказа по развалу страны не выполняли, законов, разрешающих присутствие НАТО на нашей земле, не принимали, гнусный спектакль со знаменем Победы не разыгрывали, — словом, это честные советские люди. Так что, повторяю, у смельчака всё сложилось.
Некоторое представление об эрудиции Клейста мы уже получили. Надо продолжить. Она из него так и прёт: «Есть Эренбург, Казакевич, Эфраимсон — они средненькие. А есть любимый детьми Маршак (еврей) и не уступающий ему русский Чуковский». Какая уверенность! Всё-то он знает, даже неведомого мне Эфраимсона. А Чуковский и сам-то не знал, кем себя считать. Ведь он не Корней, и вовсе не Иванович, и отнюдь не Чуковский. Так в дневнике и писал: «Кто я — еврей? русский? украинец?» (Цит. соч., т.1, с.322).
Но Клейст прёт по той же стезе дальше: «еврей Исаковский…» Вот здесь-то и обнажается до дна вся его эрудиция и отчётливо видны все извилины! Если «Исак» (как, например, знаменитый еврей Исаак Осипович Дунаевский) да ещё «ский» (как, например, несомненный и несокрушимый еврей Радзинский), то, конечно же, Исаковский — еврей! Наверняка он и адмирала Исакова, и Игоря Моисеева, и артиста Владлена Давыдова — всех считает соплеменниками своего Исаковского. Ну, совершенно, как помянутый Григорий Бакланов, друг Сороса, недавно зачислил в ту же когорту нескольких прославленных Героев Советского Союза времен Великой Отечественной войны –генерала Доватора (Лев — как Ландау! А о Льве Толстом у него отшибло), маршала бронетанковых войск Катукова (Ефимович — как Швыдкой! А об Илье Ефимовиче Репине он не слыхал), Маршала Малиновского (родился в Одессе — как Вера Инбер! А об одессите Валентине Катаеве тоже не слыхал). Вот так они и жертвы репрессий начисляют, но тут уже счёт на миллионы!
Но главное-то, из этого видно, что стихов Исаковского эрудит Клейст не читал, ибо ведь второго такого русака в нашей поэзии найти трудно, и не почувствовать это невозможно.
И «Картофельный бунт» тов. Клейст не читал, а выхватил пару абзацев и хватит. Но при этом пытается прищемить автора статьи: «Дело в его совковом стремлении «учредить справедливость» там, где её не может быть». Как самые безнадёжные демковые демагоги, придумал себе противника-идиота и опровергает собственный идиотизм. Все понимают, любезный эрудит, что не может быть равенства, вернее, одинаковости вкусов, но к справедливости в самых разных областях жизни люди стремились веками и всегда будут стремиться. И в данном случае вот что написала для вас Виктория, видимо, работающая в книжном магазине: «Кому-то очень выгодно обрисовать круг русской поэзии несколькими именами. Книжные стенды забиты сборниками Мандельштама, Пастернака, Ахматовой, Цветаевой. И днём с огнём не сыщешь иных интересных поэтов. Редко встречаются книга Волошина, Саши Черного, Анненского. Большая редкость поэты ХIХ века…» И она приводит имена: Бенедиктов, Мей, Полонский, Алексей К.Толстой, Никитин… «Полностью вычеркнут ХVIII век…Коммерсанты подходят к изданию книг с точки зрения продаж бытовых товаров. Есть только два-три бренда, остальные — на задворках». Это в книжной торговле, а о том, что творится на телевидении пишут многие другие читатели. На днях попалась на глаза передача «За семью печатями». Господи, опять то же самое: Ахматова, Пастернак, Мандельштам… Не соображают тупицы, что работают против этих поэтов.
Не знаю, возможно ли ныне, как раньше, получить сведения об изданиях книг. Но вот у меня под рукой данные о Пастернаке за 1989 год и за самое начало 1990-го. «Доктор Живаго» вышел в трех крупнейших столичных издательствах, а также в Куйбышеве и Сухуми общим тиражом 1 миллион 170 тысяч экземпляров. Стихотворения — опять же в четырех столичных издательствах, в том числе «Правда» (500 тыс.), а также в Ставрополе, Перми, Иркутске и Владивостоке общим тиражом 1 мил. 237 тыс. «Охранная грамота» — в Москве и Саратове общим тиражом 1млн. 570 тыс. Таким образом всего за год с небольшим издано около 4 миллионов книг Пастернака. А ещё в это же время в издательстве Художественная литература тиражом 300 тыс. выходило собрание сочинений в пяти томах («Слово»№2 за 1990 г., стр. 51). А вскоре мы ещё и увидели американский фильмок «Доктор Живаго».
Ведь если с такой назойливостью совали бы мне даже Лермонтова или Есенина, то ведь меня и от них отвратило бы.
Восторженная и, вероятно, юная Мария воскликнула: « Мне просто некогда писать, но — спасибо Клейсту! Согласна с ним на все 100%!». Сударыня, пусть вам и некогда, но всё-таки найдите время подумать, в какое положение ставите себя, соглашаясь хотя бы с тем, что за одну орфографическую ошибку можно объявить человека невеждой. Уж о казусе Исаковского и Чуковского я не говорю. Не чучелом ли вы добровольно оказываетесь?
Вот особенно интересное признание al-kazilo: «Статьи Бушина читаю давно, хотя знаю, что их необязательно читать». Разумеется. И даже нежелательно из соображений здоровья. Почему же читаешь? Оказывается, Бушин, говорит, орудует ломом, а против лома нет приёма: «За кого не возьмется — труп». Что ж, в некотором смысле отчасти верно. Так ему интересно мои жертвы считать. Но кто же они? Он их почему-то не называет. Вот и Ортодокс: «Меня всегда удивляла ненависть Бушина. Из-за его ахинеи многие перестают читать «Завтра». Например, кто перестал? Хоть одно имячко! И опять — к кому у меня ненависть? Не существует же ненависть вообще как природное явление, как дождь или снег.
Приходится внести ясность. Есть люди, для которых всякое неодобрительное суждение о них самих или о предмете их обожания уже не что иное, как ненависть. Вот же покритиковал я всего несколько строк в одном-единственном стихотворении Пастернака, одновременно приведя очень доброжелательные и деликатные пожелания и отзывы о его поэзии в целом — не мне чета! — Горького, и тотчас взрыв бешенства божьей коровки, обозначившей себя как О (ноль): «Вы всю жизнь культивировали серость, вы всю жизнь уничтожали такие таланты, как Платонов, выгнали за границу Галича, Солженицына, Некрасова, вы пытались скушать Высоцкого!!!!!!!!!» Так и написал: скушать...
Во-первых, Платонов человек трудной судьбы, но никто его не уничтожал, он умер на шестом десятке жизни, пережив многих русских писателей, и как бы то ни было, а печататься начал с двадцати лет, его книги выходили в 1921, 1922, 1926, 1927, 1931 годы и в другие, позже выступал как литературный критик (замечательна, например, статья о Павке Корчагине), в Центральном детском театре шли три его пьесы, во время войны был фронтовым корреспондентом… Да, ряд его вещей отвергались, а критиковали его резко и часто несправедливо. Он жаловался Горькому: «Мучительно быть отвергнутым». Но разве это редкость в литературной жизни, особенно — в судьбе больших талантов, начиная с самого Пушкина, погибшего, между прочим, в 37 лет? Во-вторых, Галича и Некрасова никто не выгонял, сами укатили. «Я выбрал свободу».
В-третьих, Высоцкого, может, кто-то и хотел скушать, но это было очень трудно по причине его неуловимости. Он же снялся в тридцати фильмах, играл много важнейших ролей вплоть до Гамлета в одном из самых популярных театров. А бесчисленные концерты? А жена француженка, с которой такая морока... Ну как, кто мог поймать его и скушать!
Что же касается Солженицына, то я лично и сейчас кушаю его с маслом. Почитайте мою книгу о нем «Гений первого плевка». Есть в Интернете. А что такое для него «выслать за границу» не совсем ясно — Америка это или Россия? Ведь и там (в штате Вермонт), и здесь (дача Ягоды) у него роскошные поместья.
Так вот, о ненависти. В негативном чувстве множество ступеней, фаз и градаций: равнодушие… недоверие… неприятие… сожаление… досада… отрица- ние… ирония… протест… брезгливость… презрение… И только в самом конце — ненависть. Я действительно, божьи коровки и стрекозлы, писал с ненавистью о врагах моей родины: о Горбачёве, Яковлеве, Шеварднадзе, Ельцине, Козыреве, Солженицыне, Чубайсе, — кто из них не заслужил лома? Я писал с презреньем о Собчаке, Бурлацком, Гайдаре, Ростроповиче — кого из них вам хотелось бы защитить? Никто же не мешает, пожалуйста. Я писал с усмешкой об Окуджаве, Евтушенко, Вознесенском, Войновиче, Ахмадулиной, Сарнове — кто из них вам люб? Я и защищал, и писал с досадой и горечью об иных заявлениях и поступках Карпова, Астафьева, Шафаревича, Распутина, — вы, ФТ, возглашающий, что «Бушин, сколько я помню, мешал в грязью цвет русской литературы — лауреатов Сталинской и Ленинской премий», докажите, что я не прав. Буду признателен, спасибо скажу. Да кто бы ещё позволил мне в Советское время «мешать с грязью» прекрасных лауреатов! Порядок же был, строгость, заставляли руки мыть перед едой. Это я сейчас, пользуясь демократией, мешаю Чубайса и подобных ему с их собственной моральной паршой. С другой стороны, совсем наоборот, — как раз именно Астафьев, Окуджава, Бакланов, Дементьев, Ахмадулина и ещё 38 представителей «цвета русской литературы» в известном воззвании к власти 5 октября 1993 года в «Известиях» мешали с грязью защитников Дома Советов, моих товарищей в той же «Завтра», в «Советской России», в «Правде» и меня самого: «Кучка идеологических пройдох и политических авантюристов… Фашисты взялись за оружие… Эти тупые негодяи понимают только силу… Хватит!.. Прокуроры, следователи и судьи должны остановить!.. закрыть!.. разогнать!..» Так науськивали на нас величайшего из полоумных правителей мировой истории, недавно отчалившего, — к сожалению, совсем не так, как заслужил. Здесь, как видите, уже все защитники Советской власти, все патриоты названы фашистами, но меня Бакланов наградил первым. И я могу только гордиться, ибо сейчас, в этом вывороченном ими наизнанку мире, да ещё из таких рук, это — как орден Дружбы народов. У меня — №1.
1.0x
