АПОСТРОФ

№40 (724) от 3 октября 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Даниил Торопов
АПОСТРОФ

Владимир Малявин. Империя учёных. — М.: Издательство "Европа", 2007. — 384 с. — (Империи)
И снова Китай. Загадочный, манящий, волнующий, пугающий. Сверхдержава грядущего? Союзник? Потенциальный и неизбежный враг? Европейцы "открывают" Китай уже несколько веков. Тем не менее, до сих пор удивляются или удовлетворяются стереотипами и мифами. В России особенно — в ходу противоположные по вектору, но одинаково поверхностные обобщения от "китайской угрозы" до "русский с китайцем — братья навек".
Есть и актуальные экстравагантные построения. Пару лет назад один мой друг в порыве обличения путинской системы выдал пассаж о том, "как достал этот конфуцианский режим". Так что данная книга более чем полезна и своевременна, ибо согласно авторскому определению, Империя Хань — "самая конфуцианская из всех китайских империй".
"Империя учёных" — увлекательное и объёмное повествование о государственном устройстве, движении общественной мысли, политической жизни позднеханьской державы, её гибели; в целом о феномене политики в Китае.
Автор книги, философ, культуролог Владимир Вячеславович Малявин — масштабнейшая фигура в русской китаистике. Автор трёх десятков книг, среди которых "Молния в сердце. Духовное пробуждение в китайской традиции", "Сумерки Дао. Культура Китая на пороге Нового Времени". Преподавал и занимался научной работой в МГУ, Академии наук, зарубежных университетах. В настоящее время — директор Института изучения России в Тамкангском университете (Тайвань). Активно публикуется в отечественных СМИ, в частности, Малявина сегодня можно читать в "Русском журнале".
Собственно, "Империя учёных" — в нынешнем варианте, это как сформулировали бы раньше, издание второе, дополненное. Сама книга написана была почти четверть века назад. Прибавилась глава о классических школах китайской мысли, проливающая свет на историческую подоплёку идеологических и отчасти политических движений в Китае того времени.
"Период заката Ханьской династии, обозначившего рубеж между древностью и средневековьем в Китае, определил облик китайского общества и китайской цивилизации на много столетий вперёд. Эта книга посвящена главным образом последним десятилетиям царствования Ханьского дома... Настоящая книга призвана внести вклад в раскрытие основных противоречий и тенденций исторического процесса в императорском Китае на рубеже древности и Средних веков".
Явственны такие черты позднеханьского строя, как тотальный формализм государственной организации, противостояние служилой конфуцианской бюрократии и императорских фаворитов, фундаментальный принцип разделения на управляющих империей чиновников и представителей простонародья — "пассивного, безликого объекта имперской политики".
Свой интерес к позднеханьскому периоду Малявин объясняет так: "Распад ханьской державы в III веке являет собой первый пример гибели жизнеспособного централизованного государства, просуществовавшего четыре сотни лет… Беспрецедентный накал политической борьбы и политической агитации среди верхов общества, с одной стороны, грандиозное религиозное движение и восстание народа — с другой, придают событиям исключительный драматизм".
"Искусство политики традиционно сравнивалось в Китае с умением управлять водной стихией: не нужно прилагать усилий, чтобы заставить водный поток течь в том направлении, куда он стремится по своей природе, но горе тому, кто попытается преградить ему путь. В управлении государством, таким образом, есть свои незыблемые законы, которые никому, в том числе и правителю, не дано преступать; но их осуществление исключает принуждение, ибо они вкоренены в природе самих вещей".
"Политика в Китае носила характер не установления и определения политических форм (природы власти, законов, прав и обязанностей индивидов и проч.), вообще не действия и тем более воздействия, а реагирования или, ещё точнее, следования безусловной заданности существования.
Политическое действие здесь равнозначно абсолютной пассивности или, можно сказать, пассивной среде действия. Китайский политик-мудрец, по сути, наследует реальному и, значит, бесконечно возвращается к самой бытийственности бытия. Отсюда скептическое отношение китайцев к законодательной деятельности и судопроизводству, ко всем новшествам в государстве и не в последнюю очередь — к прямому насилию как проявлению власти. Эта неприязнь китайцев к реформам и казням (при всём их обилии и изощрённости) компенсировалась обострённым интересом к историческим и судебным прецедентам. Отсюда же свойственные китайской культуре демонстративная церемонность, стремление любыми путями избежать конфликта".
"Политическая мысль Китая не знала вопроса: что есть человек? Её занимало лишь, что он значит для государства. Человек в китайской империи не имел "гражданского состояния"; за ним признавался только "талант" (цай), и он мог надеяться лишь на то, что его талант "используют" (юн)".
"Империя учёных" — текст не для архива. Это обращёние к современному русского читателю. Это разговор на перспективу. Как говорил Конфуций: "Кто, обращаясь к старому, способен открывать новое, достоин быть учителем".