"Футбол играет в современном обществе весьма серьёзную роль. Это праздник в удручающем пейзаже иудео-христианства и экономического материализма, полтора часа тревог, ожиданий, восторгов, так сказать, оазис нормального бытия в пустынях ежедневности. … Футбольный клуб — эхо, воспоминание о тайных мужских союзах. Налицо магистр (президент), капитул (тренеры и совет), сержанты (обслуживающий персонал), воины (рыцари футбольного мяча). Возразят: это подражание, пародия, разве можно сравнивать смертельные рыцарские битвы с этими …шоу. Правильно, нельзя. Но тогда как квалифицировать полтора часа бешеной футбольной борьбы или пятнадцать раундов боксёрского поединка — ведь зачастую игроки уходят с поля или ринга весьма покалеченными? Это не подражание и не пародия, это иная форма мужского бытия", — писал Евгений Всеволодович Головин.
Не меньше, чем футбол, интригует и привлекает так называемый околофутбол. В общественной жизни прочно заняла своё место субкультура футбольных фанатов. В язык вошли слова — саппортер, моб, топ-фирма (элитное объединение бойцов).
Но фанатская культура, мировоззрение остаются по-настоящему малоизвестными. Посему даже "Московские новости", позволяет себе явный неадекват: "Общий интеллектуальный уровень в этой среде крайне низок". Фанатов частенько сопоставляют со скинхедами. Точки пересечения, безусловно, имеются, однако это разные субкультуры. По стилю, по отношению к миру. Упрямая идеологическая ориентация бритоголовых заменяется у фанатов жизненным активизмом и стихийным, не казённым патриотизмом. Посему среди футбольных фанатов невозможны, например, умствования на предмет, кого надо было поддерживать во время сербо-хорватского противостояния.
Характерны знаменитые баннеры, например, во время матча сборных Эстония—Россия: "1940. Хозяева вернулись" или спартаковский в Праге — с танком и цифрами 1968. Позволю себе предположить, что авторы этих посланий далеки от просоветских настроений. Для них важно то, что это были наши, была проявлена русская сила.
Века назад люди знали, что "переступание пределов"— движение в сторону божественного, трансцендентного, лежащего по ту сторону всех границ. Агрессия была естественным проявлением чистого бытия в человеке. С началом Нового времени господствующий дискурс начал вмешиваться в сферу проявления собственно человеческих аффектов, налагать запреты. Система оберегает "вас от вас же", разумеется, в собственных интересах. Человек воспринимается исключительно как количественный фактор. Парадокс, или точнее, очередная ложь либерализма — под разговоры о свободе, личность лишается права на свободные проявления.
Заметным событием культурной жизни последнего года стал выход в свет романов о русском околофутболе Дмитрия Лекуха "Мы к Вам приедем" и "Ангел за правым плечом". В октябре выходит его же сборник рассказов "Хардкор белого меньшинства". На подобное решилось, естественно, лишь издательство "Ad Marginem".
Лекух — активный болельщик "Спартака" с более чем тридцатилетним стажем, завсегдатай "террасы". При этом его жизнь напрочь опровергает некомпетентные стереотипы. Дмитрий — человек более чем состоявшийся. Прошёл войну в Афганистане. Ныне является главой крупной рекламной фирмы. Кандидат филологических наук, защитивший диссертацию по норманно-скандинавским влияниям в древнерусском эпосе. В начале 90-х отдал дань уважения литературной критике. До сих пор в различных "антологиях постмодернизма" встречается текст Лекуха "Владимир Сорокин как побочный сын социалистического реализма". Но футбол и околофутбол, несомненно, являются значительной составляющей его жизни. Пусть, по меткому замечанию Льва Данилкина, “футбол — это скорее повод, чем причина”.
Дмитрия Лекуха именуют русским Дуги Бримсоном, всемирно известным автором исследований о футбольном фанатизме. Аналогия не очень точна, но с Бримсоном Лекух хорошо знаком, во время весеннего визита писателя в Москву они прекрасно общались. С Дуги Бримсона и пошёл наш разговор.
Дмитрий ЛЕКУХ. После пресс-конференции в "Букбери", после посиделок в пабе у Бримсона была поразительная фраза: "Я тебе завидую, ты живёшь в свободной стране". Он настолько зажат своей политкорректностью, например, постоянно говорит, что он против насилия. А сам бывший футбольный хулиган... Ещё он противник появления на стадионах женщин. Во время пресс-конференции вскакивает какая-то буйная девочка и спрашивает, как он относится к девичьему, женскому фанатизму. Вижу, как Бримсон сжимается, замолкает. Сказать правду не может, привык, что за такое осудят таблоиды, общество. Так что пришлось отвечать мне. А я тоже отрицательно отношусь к женщинам на футболе. Женщина должна быть женщиной, а футбол — всё-таки мужская игра. Все разговоры о равноправии — большая глупость. Это симптом одной большой болезни под названием угасание белой европейской культуры. Происходит замещение неких вещей, без которых нет ни культуры, ни носителя этой культуры, повсюду проявляются различные, не всем заметные симптомчики. Даже в фанатской среде появляются женские мобы, когда мочалятся между собой и появляются мужики, цель жизни которых — лежать на диване.
Как заметил некогда Бердяев, вектор европейской культуры смещается от стремления к вечности к стремлению к мимолётности. Сейчас доходит до абсурда: художники создают перфомансы, которые живут одну секунду и после этого умирают.
Моя покойная бабушка, потомственная уральская казачка, Анастасия Димитриевна в ответ на разговоры о всеобщем равенстве любила говорить: "Вы сначала пальцы на руке сделайте равными, а потом людей равными делайте". Мы сами не заметили, как стали частью общества потребления. У прежней системы был вектор, может, мне несимпатичный, может, неправильный, но был. А что сейчас, если для полёта на Марс собираются рекламные деньги. Стремление к звёздам замещается бизнесом. Проблема в том, что общество потребления заточено под среднего человека. Кто является избирателем, аудиторией рекламных кампаний... Отсекаются и низы, и сильные люди. Вторые вынуждены продаваться и входить в элиты, и, увы, очень многие это делают радостно, впереди собственного визга, либо скатываться в маргиналитет. Это не зависит от политиков, их продажности — это системная ситуация.
Ещё полвека назад знаменитый фантаст Роберт Хайнлайн точно заметил: что это за общество, в котором пятнадцатилетний гений не имеет права голоса, а сорокалетний шизофреник имеет? В девятнадцатом веке наш великий философ Леонтьев сформулировал, а потом это подтвердил Норберт Винер. Чем структура проще, тем она жизнеспособнее. Но у системы, а система подразумевает анализ не реперных точек, а связей между этими точками, всё по-другому. Система является устойчивой только тогда, когда она является сложной. На этом принципе персональные компьютеры построены. Почему мы это применяем в компьютерах, а к людям нет?
"ЗАВТРА". Ты говоришь об упадке белой цивилизации. А каковы, на твой взгляд, её основания?
Дмитрий ЛЕКУХ. Менталитет даже не нации, а расы, потому что речь идёт о более широких и глубоких вещах, выражен в языке. Мы говорим: завоевал её любовь, покорили космос. Есть вещи, которых не надо стыдиться. Агрессия лежит в основе самого понятия белой культуры. Это краеугольный камень, несущая конструкция. Если его вынуть, то всё начинает разваливаться и рассыпаться. Мы такие. Соответственно, нам надо либо отказаться от той многотысячелетней истории, культуры, либо отдавать себе отчёт в том, кем ты являешься. Понимаю, неприятно себе признаваться в том, что агрессия — часть твоего менталитета. Особенно с налётом даже не то что политкорректности, а воспитания.
Наверное, можно жить и без позвоночника. Но это уже не жизнь, а существование. Отказываясь от экспансии, мы скатываемся к существованию. И, естественно, нас начинают замещать другие, более живые, агрессивные культуры. Даже не обязательно более агрессивные, но те, которые не отказываются от своей самости. И это не их вина, это наша беда. Сколько бы африканец ни прожил в Париже, он всё равно останется африканцем. Это нормально. Но если ты белый француз, чьи предки здесь жили веками, ты должен понимать, что это твоя земля и твой дом. Если откажешься от этого понимания, ты перестанешь быть хозяином.
Мы всегда рады гостям. И я лично ничего не имею против наличия кавказцев в Москве. Но я против того, чтобы Москва превращалась в Кавказ. Если приехавший гость начинает мне диктовать свои правила игры, он перестает быть гостем, а становится, извините, оккупантом. Опять же всё дело в разнице менталитетов.Не люблю стоны про "засилье чёрных". Это наша вина, наша слабость. И если в публичном месте сидит компания полубандитов, громко разговаривает, смеётся, хватает чужих жён, дочерей — это не проблема этих бандитов, это проблема мужиков, которые находятся в этом же месте. Если они не могут за себя постоять, поставить на место наглецов, их будут топтать. Вот и всё.
"ЗАВТРА". Есть образы, символы, которые вдохновляют?
Дмитрий ЛЕКУХ. Рим, Римская Империя — это то, что даёт до сих пор определённые импульсы, которые нам позволяют не сдохнуть, не превратиться в жвачных животных общества потребления. Долгое время слова — империя, империализм — несли негативный оттенок. Как-то я беседовал с одним нашим очень известным политологом, и на его негатив попросил дать определение империи. Вразумительного ответа не последовало. Империя действительно может быть демократической, советской, какой угодно. Но есть главный принцип. Империя — это проект, в котором есть приоритет государства над обществом. Государство напрямую, минуя общественное мнение, апеллирует к своему гражданину.
О чём я спорю с нашими фашиками, с национал-социалистическим флангом движа. Явление национал-социализма в Германии и национальная демократия абсолютно идентичны. Прибалты поступают совершенно логично, вытесняя русское население. Потому что демократия может быть только национальной. Для того, чтобы возникло общее желание, один вектор, у людей должен быть схожий менталитет. Иначе возникают разнообразные влияния, и движение останавливается.
А любое полиэтническое общество либо распадается, либо преобразуется в имперское. Не надо стесняться того, что мы были и остаёмся последней колониальной империей. Во время цунами я был с женой на Шри-Ланке. Все более-менее образованные ланкийцы с такой тоской говорят об ушедших англичанах. И это правильно. Потому что последняя железная дорога была построена на Шри-Ланке во времена британского владычества. Как только англичане ушли, там началась гражданская война, которая длится до сих пор. Шри-Ланка — это райское место, но она ещё до цунами максимально могла принять туристов, уже в условиях перемирия, когда Тигры освобождения Тамил Илама семь лет как ничего не взрывают, миллион человек. Наши Сочи принимают полтора миллиона за сезон. А Ланка — большой красивейший остров, по сравнению с которым Таиланд отдыхает. Вот что такое уход Империи.
Кстати, нынешняя политика Кремля движется в сторону имперскости. И по мне это хорошо. Откуда появляется общественный институт? Его создают граждане, которые больше ни к чему, как к созданию этих самых общественных институтов, не пригодны. Моё дело как гражданина напрямую договориться с государством. На хрен мне нужны "международные амнистии", которые мне объяснят, как я должен договариваться с избранным мною главой государства.
"ЗАВТРА". Футбольный фанатизм — это своеобразная школа жизни?
Дмитрий ЛЕКУХ. С Дуги Бримсоном мы искали ответ на вопрос: почему так близки британская и русская футбольные субкультуры? И пришли к такому выводу: мы — бывшие империи, которые испытали поражение. Фанатизм — это канализация того, что должно быть в повседневной жизни. Уверенность в себе, сила, агрессия. Мы все росли в московских дворах. Я жил в Кузьминках, с соседним кварталом дрались стенка на стенку в парке, раз в неделю. Молодые парни должны драться. Они не должны приносить много вреда для окружающих, но если парень не прошёл этой школы, не может постоять за себя, он превращается, словами Маяковского, в "облако в штанах", и с ним можно делать всё что угодно. Сегодня парни становятся мужчинами не благодаря культуре, которая вокруг них, но вопреки.
"ЗАВТРА". Последние годы на фоне социального расслоения, властного цинизма стало популярным отделять себя от жизни страны. Появились такие определения, как "Рашка" и другие, ещё менее цензурные. Один из героев твоей книги на неосторожное замечание другого по поводу "газзаевской сбродной" — отвечает: "Это Сборная. И — не газзаевская, а России. Другой у нас нет. Ни России, ни даже — сборной..."
Дмитрий ЛЕКУХ. Если ты начинаешь говорить "эта страна" и думать, чьи интересы будешь защищать, — то ты не имеешь права что-либо менять в "этой стране". Она для тебя уже чужая. И почему я должен тогда с тобой считаться? Поэтому ответ очень простой — самоотождествление. Проще всего решать глобальные проблемы, сидя на пятой точке, и изобретать, что надо народу. Народ такой, какой он есть. И насколько он будет лучше или хуже, зависит от того, станем ли мы лучше или хуже.
"ЗАВТРА". Нет ли здесь противоречия? Ты говоришь о самоотождествлении с народом. При этом фанаты, точнее, футбольные хулиганы — по натуре завоеватели.
Дмитрий ЛЕКУХ. Возвращаюсь к словам моей бабушки. Люди разные. Поэтому, естественно, если ты берёшь на себя большую власть, то берёшь на себя ответственность. В неформальных движениях за неадекватность очень быстро сравняют с землёй.
А в сборной все хулиганские топ-фирмы уживаются между собой и взаимодействуют. К сожалению, хулиганский движ в России ещё не до конца оформлен идеологически, его расколбашивает по полной программе. Но уже видно, к чему это идёт. Не будет у нас итальянского варианта, когда в Сицилии за клуб "Катанья" болеют леваки, а за "Палермо" — правые. Здесь всё-таки будет достаточно монолитная идея движа.
"ЗАВТРА". Наивный, но неизбежный вопрос. Почему всё-таки футбол?
Дмитрий ЛЕКУХ. Одним из моих любимых футболистов "Спартака" девяностых был Дмитрий Парфёнов. Я до сих пор помню треск, стоящий на стадионе "Торпедо", когда у него ломалась кость. Есть величайшее лукавство, когда говорят, что футбол — это всего-навсего игра. Дело даже не в футбольных хулиганах, которые бьют друг другу головы. Когда великий футболист Юрий Васильевич Гаврилов приходит в спартаковский паб, опираясь на палочку, потому что у него ни одного мениска не осталось, — разве только ради игры такое возможно?! Футбол — это больше, чем игра. Но и расхожие фразы вроде "футбол-религия" — тоже лабуда. Футбол — это война. Это место, где мы, мужчины: те, которые на поле, и те, которые на секторе, — можем быть мужчинами. Наверное, это последний островок white power. Здесь, пусть опосредованно, эрзац, ты можешь быть тем, кем ты должен быть. А должен вырезать дубину побольше, завалить мамонта, приволочь домой, чтобы жена из шкуры сшила одежду, а из мяса сварила еду для твоих детей. И после этого ты садишься у стены и рисуешь человечков. Есть знаменитая фраза — родом из детства. И наша культура родом из детства этой культуры. Кроме футбола я таких островков не вижу, хотя, возможно, они есть. Поэтому, пока живой, я буду приходить на стадион. Хотя бы подышать этим воздухом. Это освобождённая территория.
"ЗАВТРА". Тебя именуют русским Дуги Бримсоном, но в твоих произведениях футбола и околофутбола не так уж и много…
Дмитрий ЛЕКУХ. Проблема не в футболе и даже не в околофутболе. В стране в результате очень быстрых перемен появилось гигантское количество людей, образованных, умных, талантливых, которых как бы нет. Для них не пишут книг, они не ходят голосовать — не потому что им не хочется участвовать в политической жизни страны, а потому что в этом зверинце им не с кем себя отождествить. Эти люди успешны, умеют зарабатывать деньги. Но им этого мало. Один моей друг являлся коммерческим директором крупной торговой западной фирмы. Ему хватало нескольких часов в неделю, чтобы выполнять все свои служебные обязанности. А дальше что?
Эти люди абсолютно не востребованы, они сидят в банках, в офисах, многие владельцы бизнеса, кто-то успешные менеджеры. Кататься на роликах или щекотать себе нервы, прыгая с парашютом, понимая, что всё это впустую? Агрессия, в том числе отрицательная, должна быть определённым образом канализирована. Хулиганы могут замутить такие беспорядки, которые НБП и не снилось. Но им этого не надо.
Мы прекрасно отдаём себе отчёт в том, что даже наш околофутбол — это эрзац. Просто мир, которым он является сейчас, не наш. Мы видим, что мир неправильный, но как сделать его правильным, не знаем. Да, за счёт успешности, влияния мы сумели отторговать себе кусок пространства, где можем жить. Но только кусок. Что делать дальше и как правильно… Самое главное, что мы отдаем себе отчет в том, что этого не знаем.
Если бы я знал ответы, то не писал бы книг, а пошёл в политику. Но я могу только задавать вопросы.
"ЗАВТРА". Есть знаменитая фраза Ролана Барта: "Литература — это вопрос минус ответ". Сегодня, похоже, важнее правильно сформулировать вопросы, чем пафосно громыхать ответами, построенными на прочитанном.
Дмитрий ЛЕКУХ. Я не переоцениваю свои книги. Я понимаю, что они где-то на грани субкультурной литературы, арт-хауса и полумейнстрима. Но я пытался задать вопросы, которые мучили меня на тот период времени. Сейчас ответы на некоторые вопросы, которые были поставлены в первой книге, я для себя нашёл. Но это не значит, что мои ответы универсальны. И будет хорошо, если кто-то начнёт заморачиваться этими вопросами и сможет найти ответы.
За всю историю российского околофутбола не было более легендарных фирм, чем ныне распустившаяся, к сожалению, "Flint`s Сrew", и, как мне это ни прискорбно признать, конский "Red-Blue Warriors". Если эти люди сказали, что мои тексты — правда — дальше обсуждать нечего. Тем не менее, за каждое слово, за каждую запятую я готов отвечать.
Любой человек, который хочет что-то сказать, не должен в первую голову задумываться о методах — ему либо есть что сказать, либо нет. Наши постмодернисты восприняли постмодернизм не как игру, аллюзию, а как образ жизни. А что такое подобный образ жизни? Это замыкание себя в культурное пространство, замена живой жизни культурным пространством. То есть смыкание трёхмерного или четырёхмерного пространства до белого листа бумаги. Если пространство Бога многомерно, в нём множество измерений, по идее мы должны стремиться туда. А происходит еще более сознательное уплощение. И любой талантливый человек, попадающий в это пространство, моментально начинает саморазрушаться.
Русская литература не заметила в ХХ веке своего великого новатора. Говорят о его политической составляющей, о страдальческой составляющей, сериал безумный сделали. Я говорю о Варламе Шаламове. Он к литературе начал относиться как к скульптуре. Не накручивая новое, а отсекая лишнее. Он сказал: литература всегда является подобием живой жизни, и чем она ближе к ней (за счёт отсечения лишнего), тем более важные вопросы поставит. Что характерно, наши либералы охотно поднимают на знамя абсолютно чуждого им идеологически Солженицына, а о Шаламове стыдливо умалчивают.
Важно понять, что правильно и для Бога, и для народа, и для тебя, а что не важно. Это самый мучительный вопрос, который может стоять перед мужчиной. Осознанием этого стихийно пропитана, по крайней мере, на уровне топ-фирм, хулиганская субкультура. Чем мне нравится этот движ — он создаёт коллектив, но убивает толпу. В бригаде, в фирме, чтобы попасть в основу, надо быть личностью и вызывать уважение у таких же личностей. Локальная вещь на стрелках — действовать сообща, так как говорил Суворов: "сам погибай, а товарища выручай". При этом оставаться уважающей себя личностью.
Я не знаю ни одной субкультуры, которая давала бы сейчас такие же ощущения. Ощущения собственной силы, братства и причастности, не стирая при этом индивидуальные личностные черты. Цвета своей команды выбираешь сам. Ты готов за это умереть, но это твой выбор.
"ЗАВТРА". Как говорил один немецкий философ: "Давайте не знания, давайте характер".
Дмитрий ЛЕКУХ. Почему мы уходим в разнообразные движи, в том числе и фанатские? Во времена Ивана Грозного говорилось: "слово и дело". Слово — это и есть поступок. За него надо отвечать. У нас слишком часто привыкли говорить слова, за которые никто не несёт ответственности. Мы обязаны вспомнить (а если не вспомним, то найдётся кто-то, кто вобьет нам это), что слово — это дело, что замах — это уже удар, тогда всё будет намного легче.
