КОД УЧЁНЫЙ

№35 (719) от 29 августа 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Сергей Угольников
КОД УЧЁНЫЙ

Среди тех граждан, которые, по определению Березовского, "прозевали, пропустили исторический этап, когда могли создать единую политическую нацию", не выдающееся, но весьма специфичное место занимает директор Института этнологии и антропологии, член-корреспондент РАН Валерий Тишков. Если учесть, что этот деятель занимал высокие административные посты во времена, когда Березовский чувствовал себя во власти более чем комфортно, есть основания предполагать, что задача "Тем не менее, по-прежнему идти к этой цели (построения химерической общности)" — могла быть возложена именно на единожды уже не справившегося с этим неисполнимым начинанием коллеги.
То, что столь скомпрометировавшая себя личность не приобрела новый динамизм, а продолжила деятельность в заведении, эффективность которого пока что невелика (Общественной Палате России), свидетельствует о жестких механизмах преемственности, свойственных взаимодополняемой среде с фиктивными приоритетами. В то же время, сложно не заметить, что бывший министр представляет некоторый слой образованных людей, которым не чужд психоанализ во всём его многообразии. Реальной задачей Тишкова, бывшего министром по делам национальностей в период бессознательных преобразований, было, похоже, перераспределение средств в пользу носителей кастрационного комплекса и создание условий для максимально дискомфортного существования русских как на территории России, так и за её пределами. При этом данные плоды своих неустанных трудов академик, да ещё и общественник — считает результатом усилий каких-то посторонних тёмных сил: "У политиков появилось стремление использовать лозунги типа "мы за бедных, мы за русских". Да, это опасный и на первый взгляд беспроигрышный вариант". Из фразы понятно, что бывший министр по каким-то своим соображениям пытается не ассоциировать свою деятельность с политической, вероятно, стремясь занять какое-то среднее место между крепким хозяйственником и пытливым исследователем.
Но — исследователь исследователю рознь. Одно дело — выявлять объективную взаимосвязь объектов и явлений, другое — подгонять их под заранее заданные и потому хорошо оплачиваемые схемы. Лично я, например, не являюсь поклонником и даже сторонником первого вице-премьера Дмитрия Медведева. Мне не по душе приоритетные национальные проекты, которые он курирует. Но раз есть факт снижения смертности за первую половину текущего года в полтора раза, с 300 до 200 тысяч человек, я, не будучи великим ученым, готов признать, что меньше понимал в демографических процессах, чем те, кто вводил "материнский капитал", стимулируя рождение второго ребенка. Сто тысяч оставшихся в живых человек, целый город — это аргумент куда более весомый, чем мое личное мнение. И увеличение в те же полтора раза "вторых рождений" — тоже плюс Медведеву, а не мне. Правда, одновременно уменьшилось число первых родов, но это и стоило предполагать.
Причем продолжаю утверждать, что деньги тут не главное — много ли можно будет позволить себе на 250 тысяч рублей через три года, никто не знает. Людям куда важнее принцип: что государство от них не отказывается, что не бросает совсем уж на произвол судьбы, что они для этого государства "свои" — а значит, и государство для них становится хотя бы немного "своим". Таковы уж наши традиции, немного неуклюжие, но в условиях здешних зим необходимые, как русская печка — первый в мире космический корабль, запущенный на высокоширотную климатическую орбиту.
Но не таков Тишков, не таков его учёный код. Даже формально правильные утверждения ученого экс-министра, под которыми я сам готов подписаться, заранее встроены в полностью неприемлемую систему ценностей.
Сложно не отметить наличие последовательного желания закрепиться в качестве посредника между этнологами, лингвистами, фольклористами, — с одной стороны, и чиновниками — с другой. Но в данном случае проглядывает желание не афишировать и то, при чьём непосредственном участии происходило обнищание именно русских, а не конституционных носителей психоаналитических инстинктов.
Ещё более двусмысленно звучит фраза о "мифе, что все наши беды от мигрантов, тех, кстати, чья доля в российском ВВП составляет 8-10%, а по некоторым оценкам, даже под 20%". Если Тишков не является приверженцем "мифа", то непонятно, к кому он относит определение "наши". Антрополог почему-то не увлечён исследованием мифотворческого слоя граждан, не занимается он и анализом того, где этот слой проживает, чем увлечен помимо мифотворчества, почему какие-то массы страдают избирательностью восприятия и не видят благодати от вноса мигрантами столь существенных долей в ВВП. А вдруг эта прослойка, описание которой столь затруднительно для трудолюбивого антрополога, считает виновными в своих бедах не одних только мигрантов?
Не упоминает почему-то Тишков и широко распространённый миф, что некоторая часть бед происходит от весьма непропорционального представительства носителей кастрационного комплекса на высоких государственных и экономических постах, которые и являются основными выгодоприобретателями столь стремительно растущего ВВП и притока мигрантов. Жаль, что учёный не приводит ссылок на те аналитические центры, которые выдают столь блестящие (с погрешностью всего-то 10% к ВВП вообще, а относительно к оцениваемому параметру — все 120%) макроэкономические характеристики. Впору, конечно, начинать новое "дело статистиков", которые не столь трудолюбивы, как Тишков и мигранты, и не могут дать достоверных данных о вкладах и растратах ВВП. Но так как применение этой погрешности может показать и отрицательный результат роста столь радующего общественника квазиэкономического индикатора, то можно предположить, что оптимистический показатель вклада мигрантов учитывает доходы от наркоторговали, контрабанды, проституции, игорных заведений, вымогательства, коррупции и прочих не самых легальных, экстерриториальных способов хозяйственного оборота.
Явленная бывшим министром неспособность сколь-нибудь достоверно изучить процессы, происходящие в режиме реального времени, "здесь и сейчас", — подразумевает пропорциональную неадекватность его исследований, посвящённых историческим процессам. Утешение он находит в другом: "радует, что книги мои читают — одиннадцать авторских и ещё два десятка под моей редакцией, две энциклопедии "Народы России" и "Религии народов мира", за которые Госпремию получил. Рад, что некоторые мои идеи нашли своё воплощение и в политике, и в управлении государством".
Радость автора сложно разделить тем, кто рассматривает постминистерское получение Госпремии выглядит повторением жизненного опыта Р.М.Горбачёвой, заключавшей договоры на написание книги для издателя Мэрдока, что являлось частью выплат за уже оказанные "семейным подрядом" услуги на государственном поприще. "Дело статистиков" и "дело писателей" оказались более чем взаимосвязанными и являющимися частью тех идиллических представлений, в которых живёт Тишков: "Не надо нагнетать и преувеличивать. У нас вообще существует кризис понимания России, преуменьшение степени позитивных перемен, которые произошли за 15 лет, и преувеличения негатива".
В борьбе со зловредным нагнетанием реформатор межнациональной розни не прочь заглянуть не только в глубины веков, но и осмотреть простирающиеся временные горизонты, в которых, как ему кажется, будут востребован его бесценный научный, прогностический или, на худой конец, административный потенциал: "Не забывайте, подрастает поколение детей этих мигрантов, уже родившихся в Москве и других городах. Они запомнят, как унижают, оскорбляют их родителей, и будут брать реванш". То, что в прогностическом задоре бывший министр снова забыл упомянуть: при чьём непосредственном участии ввозились способные к размножению унижаемые наркоторговцы, контрабандисты и вымогатели — не велика ошибка. Занятно то, что русских, на которых пришёлся основной вал унижений, оскорблений и убийств, Тишков способными к реваншу никак не считает.
Столь же симптоматично, что не считает он возможным для русских "болеть воспоминаниями" о геноциде, проводившемся по отношению к ним в тех странах и регионах, откуда прибыли родители родившихся в Москве потенциальных реваншистов, и о заслугах в этом процессе лично межнационального министра.
Но и этого ему кажется явно недостаточным: для консолидации антирусских сил Тишков считает, что "закрыть миграцию невозможно — нам нужно решать ещё и демографическую проблему". Межнациональную проблему, как следует из данного пассажа, автор уже успешно решил, справившись со всеми вверенными задачами на государственном посту. Дайте "нам" ещё что-нибудь порешать.
Вот что считает своей заслугой неутомимый член-кор.: "В 92-м, будучи министром по делам национальностей России, я высказался, что помимо нацобразований в виде республик, которые нам достались от СССР, вопросы этнических отношений надо решать на путях национально-культурных автономий, экстерриториально. Тогда эту идею подвергли критике, но наконец-то в 96-м был принят закон "О национально-культурной автономии"".
Экстерриториальный гармонизатор — звучит, конечно, внушительно. Но своим самым главным успехом Тишков считает следующее административное достижение: "Десять лет назад я обосновал положение, что помимо этнических наций нужно утверждать понятие о российском народе как гражданской нации. Первый раз мне удалось вписать это Ельцину в ежегодное послание 1994 года. А Путин сделал более решительный шаг и не раз уже говорил то, что мы и единый российский народ, единая гражданская нация, что не отменяет, конечно, наличия этнических наций".
Указанный Тишковым год — это как раз то время, когда Ельцин и его окружение стремились к разжиганию межнациональных конфликтов, дабы отвлечь внимание общества от передела собственности в пользу лиц с единым фрейдистским менталитетом; и вписывание чего-то в его послание — столь же важная "заслуга", как и отмена фиксации в паспорте факта национальной принадлежности. Естественна и неспособность указать, каким образом невозможность закрыть миграцию (состоящую из представителей других "гражданских наций") согласуется с возможностью создания "единой гражданской нации" (или хотя бы контролирующего что-либо населения).
Не указывает Тишков и на другие исторические прецеденты — например, на желания предшественников утвердить "новую историческую общность — советский народ", а препятствия, которые возникали на путях выполнения этой задачи, и вовсе обходит молчанием.
И конечно, лавры первопроходца по "вписыванию слов" в послания Ельцину надо присудить не нашему администратору, а Борису Березовскому, который, как известно, от "вписывания слов" тоже отнюдь не уклонялся, а полномочия в этом процессе у него были куда более обширными. Сложно поверить в то, что все шаги Тишкова и Березовского по созданию некоей "гражданской нации" продуманы ими достаточно тщательно. Ведь для формирования общности, существующей в их идеалистичном воображении, не мешает как-то упорядочить множественную гражданскую идентичность — например, вписать в послание высшим должностным лицам желание упразднить двойное гражданство. Но устойчивость в рефлекторной деятельности по созданию иллюзий, безусловно, объединяет реальные фрейдистские мотивации этих двух по-своему выдающихся персонажей новейшей российской истории.