НЕСТОР ВЕКА НЫНЕШНЕГО

№33 (717) от 15 августа 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Савва Ямщиков
НЕСТОР ВЕКА НЫНЕШНЕГО
Памяти Дмитрия Михайловича Балашова
Историко-литературный жанр полюбился мне сызмальства. Художественные хроники, биографические и автобиографические романы, описания великих и малых событий, случавшихся на протяжении веков, мемуары правдивые и надуманные привлекали моё внимание, занимая ум возможностью как бы воочию прикоснуться к делам давно минувших дней, вступить в диалог с императорами, прославленными полководцами, духовными подвижниками, великими литераторами, гениальными художниками, чудесными композиторами и бесконечно одарёнными актёрами. Я жадно поглощал любую книжку, претендующую на историческую правдивость, впитывал, подобно губке, рассказы очевидцев о наиболее приметных случаях из прошлой жизни, наслаждался описанием древних городов, нерукотворных архитектурных сокровищ, старался как можно тщательнее изучить и запомнить творения выдающихся ваятелей, живописцев и сказочных мастеров многообразного, красочного народного искусства.
К числу самых любимых и значимых историко-литературных хроник отношу я прежде всего величественную сагу, сложенную талантом, трудом и поистине артистическим мастерством Дмитрия Михайловича Балашова. Без всяких скидок, уступок и оговорок отношу я его исторические романы-хроники к классическим образцам отечественной литературы. Работавший в одно время с такими яркими и талантливыми её представителями, как Валентин Распутин, Василий Белов, Виктор Астафьев, Евгений Носов, Владимир Богомолов, Фёдор Абрамов, он органично вписался в эту блистательную плеяду чародеев русского языка.
Главная составляющая творчества могутного писателя, каковым предстал перед читателями Дмитрий Балашов, конечно же, огромный талант, дарованный ему Богом. Но и рабочее повседневное служение любимому делу не может не восхищать ценителей его литературы. Он до малейших деталей и подробностей знает отечественную историю, а уж о письменности и говорить не приходится. "Слово о Законе и Благодати", "Повесть временных лет", "Слово о полку Игореве", все без исключения летописные своды, необъятная житийная и святоотеческая библиотека изучена им пытливо, с примеркой на себя и на нынешние времена. Он никогда не позволяет себе опуститься до механического цитирования и безапелляционного заимствования источников. Всё продуманно, осмысленно, пережито заново. А это позволяет создавать образы и характеры правдивые, показывать героев многочисленных балашовских книг, живущих и поступающих соответственно коллизиям и обстоятельствам давно минувших лет. Дмитрий Балашов — человек гордый, независимый и честный, никогда не позволяет себе опуститься в своих трудах до дешёвой стилизации, опрощённости или мелкотравчатости. Он под стать своим героям-строителям и радетелям русской государственности. Могу без обиняков утверждать — в сочинениях Балашова нет ни одной поверхностной страницы, написанной для заполнения вакуума. А жизнеописание Святого Сергия Радонежского — главного подвижника и заступника нашего государства — соединяет в себе лучшие элементы житийной литературы и блестящее писательское озарение.
Полвека почти занимаясь реставрацией икон в Карелии, я обрёл здесь хороших друзей, которые интересовались моей работой, оказывали помощь. Современные художники, журналисты, писатели, телевизионщики, актёры и архитекторы приходили на выставки вновь открытых икон, читали мои статьи, покупали книги, изданные в Петрозаводске. С Дмитрием Балашовым я познакомился через его маму, Анну Николаевну Гипси. Немолодая женщина добровольно взялась помогать мне при разборе и профилактической помощи иконам, хранившимся в музейном запаснике. Миниатюрная на вид сотрудница, которую, казалось, можно было покачнуть лёгким дуновением воздуха, трудилась, ни в чём не уступая молодым и мощным коллегам. О её начинавшем творческий путь сыне я много слышал от петрозаводских знакомых, рассказывавших забавные истории и смаковавших эпатажные выходки научного сотрудника и писателя. Столкнуться же, именно столкнуться, довелось мне с Дмитрием Балашовым в Москве.
В Покровский храм Марфо-Мариинской обители на Ордынке, где находились наши реставрационные мастерские, в морозный январский день влетел, не могу подобрать другого слова, невысокий молодой человек, напоминающий костюмированного статиста из оперы "Царская невеста" или "Борис Годунов". Овчинная шуба, сапоги гармошкой, рубаха навыпуск, подпоясанная витым холстинным ремешком, шапочка, напоминающая сванский войлочный головной убор, подчёркивали нездешнее происхождение посетителя, чьё лицо обрамляла живописная густокудрявая борода. Не здороваясь (потом я привыкну к такой манере обращения Дмитрия Михайловича), прямо от незакрытой за собой двери, прокричал он мне в лицо: "Вот вы тут прохлаждаетесь, сигаретки покуриваете. А в Карелии огонь беспощадный уничтожает старые деревянные церкви. Собирайтесь немедленно и будете помогать мне бороться с супостатами". Напрасно было объяснять заонежскому гостю, что я всего лишь начинающий реставратор и студент-вечерник. Раз уж увидел он во мне министра культуры Фурцеву, надо было этой ипостаси соответствовать. Удалось нам тогда кое-что отбить у атеистов, сидящих на охране памятников истории и культуры.
Дальше контакты с Дмитрием Балашовым поддерживались через незабвенного моего друга, писателя Станислава Панкратова, в прошлом году, к сожалению, ушедшего из жизни и оставившего сиротой любимое своё детище — возрождённый им журнал "Север". Много шекспировских страстей, участником которых был Дмитрий Михайлович, поведал мне Стас во время длительных бесед в нашей деревне Ерснёво, что расположена насупротив острова с знаменитыми кижскими храмами. Боком выходили моему другу балашовские "страсти роковые". И в Москву приходилось ездить за помощью, дабы не оказался всенародный любимец на лесоповале, и перед карельскими властями на коленях вымаливалось прощение северному Бенвенуто Челлини. Но книги выходили с поражающей регулярностью, всякий раз радуя новизной и добротностью построения.
В дальнейшем наши пути с Балашовым перекрестились в доме моего учителя и старшего друга, Льва Николаевича Гумилёва. Дмитрий Михайлович, поняв, что у академика Лихачёва — заполошного демократа, интернационалиста и духовника Ельцина и Собчака — ему ловить нечего, буквально прикипел к чистейшему человеку, самобытному учёному и глубоко верующему Льву Николаевичу. Как близки мне вот эти строчки балашовских воспоминаний о Гумилёве: "…Где-то хоть раз в полгода побывать у него, посидеть рядом, пользуясь радушным гостеприимством его супруги Натальи Викторовны, услышать хоть несколько слов, всегда корневых, главных… Да просто… просто прикоснуться, почувствовать себя вновь бесконечно малым, невежественным, и в этом умалении найти просветлённое успокоение себе… Стать вновь учеником, дитятею… И кто заменит его теперь? И к кому теперь?"
Однажды Лев Николаевич позвонил мне в гостиницу "Астория" и попросил принять Д.М.Балашова. "Лев Николаевич, это что за новые эскапады "Нестора"? Мы же с ним накоротке. К чему этот придворный этикет?" — "Дорогой Савва Васильевич, за что купил, за то и продаю". Через час, конечно же, без предварительного звонка, в дверях возник милый, необычайно радушный проситель. "Знаете, Савва Васильевич, я решительно расстаюсь с Карелией и прошу вас подсказать, как мне осесть на Псковщине или Новгородчине. Вы же прекрасно знаете эти земли". У меня на примете был один продающийся хуторок неподалёку от Псково-Печерского монастыря. Туда-то и отправился балашовский обоз с детьми, лошадьми, коровами и, как пошутил Лев Николаевич, с "женским гаремом".
В четыре часа ночи позвонил он в дверь моего псковского друга, который устроил его в гостинице, причём Дмитрий Михайлович настойчиво внушал дежурной, что они с женой не имеют штампа в паспорте о браке. Хутор писателю очень понравился, чего нельзя сказать о туповато-нагловатом обкомовском начальстве. Обоз двинулся в сторону Новгорода. Здесь потом мне посчастливилось немало общаться с Дмитрием Михайловичем. Рядом работал мой друг, выдающийся археолог В.Л.Янин; берестяные грамоты исследовал блистательный филолог, учёный с мировым именем Андрей Зализняк, с которым я знаком полвека. Владимир Поветкин — художник, реставратор, восстанавливающий древние музыкальные инструменты, откапываемые археологами, исполняющий на них старинные песенные распевы, — близко сошёлся с Балашовым. После трагической смерти замечательного писателя, яркого и мужественного человека, Володя устроил в своём исследовательском центре мемориальный уголок, посвящённый Дмитрию Михайловичу, проводит регулярно "Балашовские чтения", издаёт научные материалы.
Преждевременный уход Дмитрия Михайловича из жизни — отнюдь не бытовая семейная драма. Он яростно сопротивлялся ельцинско-бурбулисовскому поруганию России, а эти ребята таких вольностей не прощают. Но про них уже забыли, а память о Балашове будет вечно в сердцах русских людей, которых он одарил своими нерукотворными книгами.