№25 (709) от 20 июня 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Анна Серафимова
ЖИЛИ-БЫЛИ
"Мне терять нечего! Кому нужен мой станок? На него желающих нет!" — был уверен передовик производства Николай Павлович, когда шли пустопорожние разговоры надо ли нам, и если надо, то как обустроить Россию. Конечно, надо! Хуже, чем есть, не будет! Гробишься-гробишься по 8 часов у станка, а вся благодарность — три сотни деревянных, раз в год унылый отдых у черной лужи в Сочи. Хочешь жену нормально одеть — в очереди за сапогами стой. Чем она хуже жены секретаря райкома или директора завода? Почему те фифы сапоги чуть не каждый год меняют, а его жена по талонам должна дефицит приобретать, или в очереди париться, чтобы не хуже этой партноменклатуры выглядеть? Где справедливость?
А на то, как чинуши жируют, вдоволь Н.П. насмотрелся! Квартиру ему от завода дали как передовику на одной площадке с секретарём райкома, этажом выше директора: тоже чётырёхкомнатную, как у директора, и на одну комнату больше, чем у секретаря. Конечно, ведь у Н.П. двое детей, как у директора, а у секретаря — одна дочь. Она в классе с сыном Николая Павловича училась, они дружили, уроки у неё дома вместе учили, и сын рассказывал, как и что в директорской квартире, что едят, поскольку его тоже звали к столу. Так что эту мерзкую подноготную рабочий человек знает! Надо ломать такую систему к чёрту, добиваться справедливости: каждой жене рабочего сапог столько же, сколько у жены директора завода! Борьба до победного! Что он, рабочий человек, теряет? Ровным счётом ничего! Что, Сам к его станку встанет?
Пора кончать с этим! Забастовка! Требования: улучшить качество жизни, обеспечить подлинное равноправие, от сапог до сырокопчёной колбасы. Нужно действовать, а не кипеть разумом возмущённым. Разгневанные существующей несправедливостью рабочие умышленно сорвали план, не выполнили обязательств перед заводом-смежником, рабочие которого тоже сорвали и не выполнили. Пролетарская солидарность помогла сорвать заказ зарубежного заказчика, вкатившего стране (предприятия-то государственные!) огромные штрафные санкции. На то и был расчет! Пусть знают цену рабочему люду!
Директора сняли. Победа окрылила. Коллектив выбрал на его место инженера по технике безопасности, молодого делового парня, за пару лет работы на заводе зарекомендовавшего себя с лучшей стороны: он в курилке с рабочими разделял все их взгляды и претензии к властям. Cразу изыскал парень средства на повышение зарплаты рабочему человеку. Голова! Продал санаторий заводской, сдал в аренду крыло ведомственной больницы, стадион отдал под парковку, упразднил кружки и секции в заводском ДК. Вот тебе и деньги! А когда есть деньги на руках, люди сами вберут, где отдыхать, где лечиться. И детские секции на кой нужны? Дети Н.П. в другом клубе занимаются, а не в заводском. Так что самому Николаю Павловичу эти секции — только нагрузка на карман, чего их держать на шее у рабочего человека? Скорее бы ещё вводили платные услуги на лечение. Чтобы пришёл, дал червонец — и без очередей, по высшему разряду. А у кого денег нет, то и разговора нет — идите в районную. Парьтесь в очередях. Это ваши проблемы, что заработать не можете, а Н.П. свою полновесную копеечку всегда заработает, в отличие от тунеядцев.
Реформа предприятия дошла и до цеха Н.П: его закрыли, распродав оборудование. Оказавшийся безработным гегемон не шибко унывал: "Ничего! Я наработался. До пенсии недалеко. Перекантуюсь. Рабочие руки везде нужны". Но освобожденных от работы рук в городе было много, а станков практически не осталось. В качестве работника Никола Павловича никто уже не рассматривал, поскольку ему было за 50. "Главное — есть крыша над головой. Квартиру я заработал. Не выгонят же меня из моего дома!"
Отбирать квартиру не отбирали. Просто подняли плату за коммунальные услуги, и перебивающийся случайными заработками отец семейства, жена-воспитательница в детском саду, дочь-продавщица в палатке и сын-наркоман, утащивший из дома всё, не могли вносить плату. Долг по квартплате был большим. Пришли заботливые риэлтеры, предложили обмен квартиры на меньшую с доплатой, в результате чего семья оказалась в двухкомнатной хрущёвке со смежными комнатами, разница в цене осталась у риэлтеров. Ничего, успокаивал семейство её глава, вон, говорят, люди вообще на кладбище оказываются или в деревне. Нам ещё повезло. В тесноте — да не в обиде. Ничего. Здесь отдельных комнат нет, но отдельное "помещение" предоставят, придёт срок. Два квадратных метра выделят. "Ничего, мои "2 на 2" никто не займёт. За мной забронировано!" — оптимизму Н.П. не было предела, тем более, "бронь" у него была надёжной: в оградке, где покоились родители, для него имелось местечко. И не где-нибудь, а на главной аллее "престижного" городского кладбища, где в своё время, опять же, как передовику, Н.П. удалось через профсоюз добыть место для отца, затем матери.
В лучший из миров Н.П. отправился, чуть не дотянув до пенсионного возраста, был погребён рядом с родителями, по своей "брони".
А когда семья пришла навестить могилу после зимы, не обнаружила родных могил. На их месте возвышался гранитный монумент с выгравированным портретом местного "авторитета", павшего в разборке. Кинувшиеся к администрации родные встретили непонимание: о каких могилах вы говорите? Есть документы, подтверждающие, что захоронения находятся на этом кладбище? Так ищите. Чем докажете, что они были именно на этом месте? Ничем? Ну так и не морочьте конкретным людям головы.
1.0x
