Авторский блог Владимир Бондаренко 03:00 29 мая 2007

ВНИМАЯ КОЖИНОВУ

№22 (706) от 30 мая 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Владимир Бондаренко
ВНИМАЯ КОЖИНОВУ
Заметки о чтениях в Армавирском госуниверситете
Южная Россия, Северный Кавказ всегда, с пушкинско-лермонтовских, с ермоловских времен, были форпостом русского духа, пограничной полосой русской цивилизации.C нашим привычным героизмом и равнодушием к смерти, с имперской всечеловечностью Россия обустраивала новые курорты — от Пятигорска и Кисловодска в предгорьях Кавказа до Черноморского побережья в прямой близи от окопов. Рядом шла война с горскими народами, тут же непринужденно веселилась великосветская молодежь, строились лучшими европейскими архитекторами курортные галереи, не уступающие венским или баден-баденским. В каком-то приближении это сравнимо с парадом красных войск на Красной площади в ноябре 1941 года. Дух непобедимости. Сегодня отобрали у горцев редут, завтра устраиваем уже здесь бал с танцами. Значит уверены — это наше. Может, не случайно и в конце XX века именно из Кубани приехали в Москву и Юрий Селезнев, и Юрий Кузнецов — два ярчайших лидера русской идеи. То, что на русском Севере звучит как-то естественно и потому не требуется неутомимое бойцовство, здесь, на стыке разных цивилизаций, всегда звучит остро и злободневно, всегда требует напряжения всех духовных и оборонных сил нации. Недаром всегда именно в пограничье и вырастали главные русские крепости: на Кавказе, в Средней Азии, на русском Севере. Недаром вдоль русских границ и вырастали знаменитые русские монастыри — Соловки, Валаам, Трифоно-Печенгский монастырь. Монахи тоже были одновременно и бойцами, завоевателями русской Империи; чем еще объяснить, что монастыри строились на самой кромке русских земель. Герман Аляскинский был не менее важен, чем воспетые Андреем Вознесенским русские корабли "Юнона" и "Авось", впрочем, и вся его поэма по большому счету не столько любовная, сколько имперская, о чем сам поэт, может быть, и не догадывался. Точно так же и крепости русского духа возникали в самых опасных местах, где возникал кризис русского самосознания, где русский православный дух граничил с иными цивилизациями.
В середине мая в Краснодарском крае, в Армавире, состоялась уже шестая международная научно-практическая конференция "Творчество Вадима Валерьяновича Кожинова в контексте научной мысли рубежа веков"
Впрочем, из научно-практической конференции она давно уже превратилась в заметное явление русской современной культуры. Вадим Валерьянович Кожинов и после смерти своей продолжает реально влиять на умы нашей национальной интеллигенции, на духовную атмосферу современного общества, как мощный орёл продолжает парить над всем русским Кавказом. На кожиновских чтениях за эти годы перебывали Владимир Личутин и Сергей Небольсин, Станислав Куняев и Леонид Бородин, Виктор Лихоносов и Вера Галактионова, огромное количество писателей, поэтов, мыслителей, филологов.
Сначала местные армавирские и краснодарские власти удивлялись, что это за некий Вадим Кожинов, во имя которого год от года всё значимее и представительнее проводятся публичные чтения, вроде бы и родом не из Кубани, и работал всю жизнь в Москве, что за всероссийский гуру? Понемножку вчитались, оценили размах государственного мышления и национальной идеологии. Тем более и губернаторы Краснодарского края: что батька Кондратенко, что сменивший его Ткачев, — были явными приверженцами русского имперского державного мышления, им нужен был Вадим Кожинов с его национальными дерзкими идеями в подтверждение своих концепций.
Уникальнейший человек. Я его не раз сравнивал с Аполлоном Григорьевым, но, думаю, Кожинов все же масштабом выше. Я даже на ты обращался с ним с некоторой неловкостью, всё время хотелось перейти на вы, но так как он-то меня звал Владимир или Володя, а я и сам давно уже не мальчик, и , главное, учеником его считаться не могу, вынужден был и его также ответно звать Вадимом. Он легко проходил через все официозные головомойки и никогда не отчаивался. Он был критик и мыслитель моцартианского склада. Шествовал по жизни , как творянин, по-хлебниковски заменивший "д" на "т". Думаю, что даже если бы его в конце концов сняли с рядовой должности сотрудника ИМЛИ за какой-нибудь отчаянный радикальный поступок, он бы не стал долго расстраиваться. Может быть, поэтому он никогда и не был зол на советскую власть, что не терпел от нее никаких невзгод, не подлаживался под нее и не укрощал свои мысли. Это многие работники ЦК КПСС, журналисты из "Коммуниста" и других идеологических структур оказались в наши дни якобы жертвами советского строя и лютыми антисоветчиками яковлевской пробы, ибо вынуждены были ежедневно себя укорачивать. А Вадим Кожинов, с его легкой иронией и вольным творческим поведением , видел в советской власти лишь позитивные факторы для укрепления и народа, и державы, в результате стал доверенным лицом Геннадия Зюганова. То же произошло и с Куняевым, Тряпкиным, Примеровым, Глушковой… Те, кто не рвался во власть, больше ее и ценили.
Для нынешних молодых он был примером русского интеллигента. При всей своей доброжелательности, он никогда не предавал свои принципы, а взгляды менял не в толпе со всеми, а скорее наоборот, в противовес всем, в силу своих внутренних метаморфоз. В молодости он был более радикальным политическим бунтарем, чем его коллега Андрей Синявский; было время, когда он увлекался авангардизмом, а во времена перестройки, когда почти все его тихие и робкие коллеги дружно стали задним числом ругать коммунистов и перечеркивать советскую литературу, Кожинов опять пошел против всех. Впрочем, после 1993 года и Андрей Синявский голосовал все время за Зюганова и клеймил позором ельцинских расстрельщиков. Так получилось, что именно у меня в кабинете в газете "День", спустя десятилетия, встретились Кожинов и Синявский, весело повспоминали общую молодость, а затем поучаствовали в нашей дискуссии о дальнейшем пути России.
Поразительно, как легко и изящно после своей смерти Вадим Валерьянович из современников перешел в историю. Иные, куда более знаменитые, и патриоты, и демократы, на другой же день после своей кончины, несмотря на все старания властей или соратников, переходят в сноски и примечания, становятся фоном ушедшей истории, о них забывают не только друзья, но даже родственники. Популярность Вадима Валерьяновича растет у нас на глазах, книги раскупаются одна за другой. Россия сегодня почувствовала потребность в своих национальных мыслителях. И в одном ряду с Константином Леонтьевым, с Аполлоном Григорьевым становится Вадим Кожинов. Кстати, меня поражает, как по-хамски либералы присвоили себе имя Аполлона Григорьева, почвенника, крутого национального идеолога; он же по взглядам своим для либералов трижды фашист. Либералы сработали на опережение, знали, что придет время потребности в национальных русских мыслителях, а они тут как тут со своими услугами… Дай Бог, пронесет, и народ все-таки обойдется на этот раз без их услуг…
Меня радует выросшая за год слава Вадима Кожинова не только потому, что я с большим уважением отношусь к нему самому и к его творчеству, но и потому, что это свидетельствует о народном пробуждении. Без всякой рекламы, но он начинает занимать место Дмитрия Лихачева в умах русской интеллигенции, тот тускнеет, а кожиновское влияние на умы растет. Я не собираюсь их сталкивать лбами, каждому — свое, и труды по древнерусской литературе Лихачева останутся на видном месте в литературоведении, но без ежедневной рекламы вдруг оказалось, что никакой общей концепции русской истории и русской культуры у Лихачева нет и не было. А у Вадима Кожинова на первый план нынче выходят не его блестящие работы по теории литературы, и даже не его поиск молодых талантов. Не формирование поэтической кожиновской плеяды, а его взгляд на Россию, его видение проблем России. Его анализ русского пути. Это как надежный фундамент для будущего.
Свернув все свои блестящие литературные работы, забросив на время любимую поэзию, уйдя от поиска новых талантов и от столь любимых им литературных баталий, где он как, русский рыцарь, в одиночку сбрасывал с седла то Сарнова, то Рассадина, то Евтушенко, последние полтора десятилетия, словно чувствуя некий высший долг, следуя Божьему замыслу, Вадим Кожинов для всех русских людей осмысливал историю России, не обходя все неприятные и бьющие по национальному самолюбию острые углы, определяя ее истинный глубинный национальный путь. Он давал трудную, но надежду на будущее.
Вадим Кожинов оказался последним русским национальным мыслителем ХХ века. Он завершил собой и своей смертью столь трагический век, бросившись на амбразуру, перекрыв смертельный и губительный для русских огонь либерализма и индивидуализма. Он дал нам щит, мы добавим свой меч. Россия выстоит и победит. Может быть, такими и должны быть наши национальные герои? Без злобы и уныния, высоко ценя красоту, но зная, что высшая красота — красота мужества.
Во всем есть свой высший промысел. Нашелся в Армавирском государственном педагогическом университете еще один яркий критический талант, неутомимый организатор и проводник кожиновских идей, молодой профессор, доктор наук Юрий Павлов, который из ничего, из скромного университетского бюджета , при поддержке ректора университета профессора Владимира Сосновского, устроил сначала первые кожиновские чтения, куда съехались поначалу все кожиновские ученики и почитатели его таланта, затем вторые, третьи, каждый раз думая, что это , может быть, последний раз. Мне, точно так же с великими трудами находящему деньги на выпуск "Дня литературы", прекрасно понятны все сомнения и метания подвижника русской идеи Юрия Михаиловича Павлова. Но с каждым разом кожиновские чтения приобретали все более мощный масштаб, уже становясь заметным идеологическим явлением всероссийского масштаба. О чтениях писала российская пресса, либералы высмеивали, патриоты и государственники поддерживали. С изменением государственной путинской идеологии изменилось и отношение к кожиновским чтениям со стороны именитых чиновников. Впервые появились государственные финансовые гранты, кожиновские чтения уже расширялись до Пятигорска и Краснодара, Ставрополя и Майкопа. Среди официальных организаторов кожиновских чтений уже и Министерство образования и науки Российской Федерации, и администрация Краснодарского края и города Армавира, и Российский гуманитарный научный фонд, другие научные фонды. У неугомонного Юрия Павлова проявилась плеяда единомышленников — таких же, как он, молодых талантливых профессоров, с гуманитарным национальным мышлением. Вячеслав Шульженко, знаток русского Кавказа из Пятигорска, Алексей Татаринов, доктор наук из Краснодара, политик и ученый, депутат, первый секретарь Краснодарского крайкома КПРФ Николай Осадчий, яркий критик из Майкопа Кирилл Анкудинов, профессор из Ставрополя Ольга Страшкова — всех и не перечислить. Стали приезжать видные ученые из-за рубежа. Вот и на этот раз в кожиновских чтениях приняли участие профессор Осакского университета японский русист Кодзы Морими, китайские ученые Ху Шисюн из Сычуани и Мей Ин из Шанхая, мои добрые знакомые по поездкам в Китай.
Творческое наследие Вадима Кожинова стало, по большому счету, важнейшим поводом для разговора о русской имперскости. И символом нашей новой "Пятой Империи", расправляющей свои крылья над изумленной Европой, стал гордый орел, во множестве украшающий все русские города и крепости южной России. Этот орел сопровождал нас везде, и это был, несомненно, русский имперский орел, в отличие от горского волка. Там эти два символа сталкивались постоянно: на рынках и ярмарках, в аудиториях университетов и на площадях городов. Кожиновские чтения уже не остановить в рамках университетских аудиторий и приемных административных зданий. Уже охотно подключаются предприниматели и бизнесмены, и мы на машинах (кто куда, в разных направлениях) разъезжаем еще и по городам и весям Кубани и Ставрополья. Я предпочел лермонтовские места; и гостеприимный, со щедрой русской душой, пятигорский профессор Вячеслав Иванович Шульженко, его друзья и помощники Самвел и Евгений показали мне весь кавказский путь гениального русского поэта. В нашем окружении были армяне и дагестанцы, карачаевцы и казаки, украинцы и чечены, — народы русской империи, при правильной и разумной русской государственной политике вполне уживающиеся друг с другом и не видящие себя вне русского цивилизационного пространства. Мы ели горский козий сыр и запивали армянским коньяком. И над нами высоко царил двуглавый имперский Эльбрус, мы забирались на горные перевалы, и над нами парили горные имперские орлы. Николай Меркулов, блестящий лермонтовед, автор уникальных книг, провел по дому-музею Михаила Юрьевича. Мы внимали его великим строчкам и поражались столь ранней зрелости русского гения. Вот уж кто сопоставим с Михаилом Шолоховым по своему раннему взлету. Хотя и у него сейчас масса недоброжелателей и клеветников, изображающих русского гения мелким прожигателем жизни, но, по крайней мере, никто не приписывает его стихов тому же Николаю Соломоновичу Мартынову. "Вот уж воистину: "Не мог понять он нашей славы, не мог понять в тот миг кровавый, на что он руку поднимал…" Увы. Но эта швыдковская толпа недоброжелателей России и сегодня правит русской культурой. Возвышает новых клеветников России, замалчивает истинные русские таланты. Доколе — хотел бы я спросить у путинских идеологов?
По сути, шестые кожиновские чтения были реальным продолжением и русского пленума ЦК КПРФ, и "русских проектов" в недрах единороссов и справедливороссов, сталкивались разные концепции имперской русской идеи — от отживающей своё пессимистической, на веки обреченной на оппозиционность идеи русской резервации, отголоски которой прозвучали в выступлении представителя "Нашего современника" Александра Казинцева, до объединяющих всё наше национальное наследие — от монархического девятнадцатого века до трагического и героического величественного двадцатого века — в единую непрерывную и историческую, и философскую и политическую концепцию новой могучей русской державы, о чем говорили и Николай Дорошенко, резко поднявший тему национальной безопасности, и профессор из Твери Владимир Юдин, указавшим на явное предвидение Вадимом Кожиновым стремительного развития русской национальной идеи в новой послеельцинской России. Говорилось и о несомненном экономическом и культурном имперском влиянии национальной России на всё постсоветское пространство, подобном влиянию Англии на все страны Британского содружества наций, или влиянию Франции на так называемые страны франкофонии, на иберийское испаноязычное содружество. Все старые мировые империи сегодня усиливают свое экономическое и культурное влияние и давление на свои ареалы. Увы, но в Британское содружество наций и в союз франкофонов сегодня рвутся даже страны из бывшего Советского Союза: те же Украина и Грузия, мечтающие получить для себя льготы бывших английских колоний. Но, может быть, нам добиться того, чтобы всему постсоветскому пространству прежде всего было крайне выгодно экономически сотрудничать с Россией? Поставить напрямую наши энергетические и транспортные потоки в ту же Прибалтику в зависимость от их политического поведения. Так ли надо нам помогать врагам своим?
И потому всё-таки на кожиновских чтениях вокруг концепции русскости возникла нешуточная дискуссия. Вопрос стоял так: быть ей вечно оппозиционным резервационным проектом, великим плачем по нашему прошлому (независимо от того, по монархическому, или по коммунистическому), — или же господствующей государственной концепцией развивающейся русской цивилизации? Понятно, что лишь в последнем случае имеет смысл защита русской культуры как культуры живой, опирающейся на все великие традиции, но одновременно и впитывающей все достижения мировой культуры, устремленной в будущее, а не музейной, наподобие культуры ацтеков или Древнего Египта. Нам нужна вселенская русская культура, базовые ценности которой пополняются живым воздухом третьего тысячелетия.
Проблемы истории на кожиновских чтениях обсуждались наряду с творчеством великих русских поэтов, от Николая Заболоцкого до Юрия Кузнецова. Не прошли мимо прозы Владимира Крупина и Александра Проханова. Больше всех повезло Владимиру Личутину; ему и его творчеству было посвящено целых три доклада. Ну что же, когда-нибудь, уверен, будут в Архангельске и личутинские чтения. О проблемах русской речи и русского языка дискутировали Людмила Горобец и Лариса Соловьева, русскую идеологию, как цивилизационный феномен исследовали Ирина Гречаник и Дмитрий Ковальчук. О современной молодой русской литературе Захара Прилепина и Дениса Гуцко, Сергея Шаргунова и Ильи Кочергина очень интересно рассуждал такой же, как они, молодой прозаик Роман Сенчин.
На кожиновских чтениях определилось как бы три потока, три русла. Один — явно политический, остро дискуссионный (как дискуссионен был и сам Вадим Кожинов), державный, общественный, придающий этой вроде бы научно-практической университетской конференции явно общефедеральный всероссийский уровень, влияющий на развитие современного русского общества. Второй поток — исторический, цивилизационный, философский, развивающий кожиновскую концепцию, заложенную в его многочисленных книгах, русского национального развития. И третий поток — живой, современной, рождающейся на наших глазах и явно не умирающей русской культуры и литературы. В недрах кожиновских чтений рождались и концертные выступления, и выступления поэтов, пелись казачьи старинные песни. Мы как бы все вместе возвращались в эпоху становления могущественной Российской Империи. "Смирись Кавказ, идет Ермолов…"
Ермолов и был еще одним тайным небесным покровителем кожиновских чтений.
И потому мы уже говорим: "Смирись, Кавказ, внимай Кожинову!"
1.0x