БАЙКАЛЬСКИЙ ВОЛХВ

№19 (703) от 09 мая 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Александр Худорожков
БАЙКАЛЬСКИЙ ВОЛХВ

Рейс Москва-Иркутск. Рёв моторов, и самолёт, разрезая холодную тьму, уносит меня к смеющимся звёздам, к священному морю, к поэту и мудрецу, к искателю правды и нежной душе, к художнику земли русской — Александру Москвитину…
Он ещё не умел ходить, ползал, покряхтывая, по широким деревянным половицам, и в его пухленькой руке зажат маленький тёплый уголёк. Мольберт, сладкий запах красок, отец смеётся и щекочет его мягким пушистым колонком. Он пытается встать, выпрямляет толстую ножку, но валится на бочок и, лёжа на пузе, начинает размашисто чёркать, старательно выводить контуры, рисовать маму, дерево, дом.
Иркутск встретил ярким солнцем и упругим ветром. По парадной лестнице дворца художественного музея одетый в льняные одежды тащил огромный плакат с рисунком бушующего моря усталый, но с горящими радостью щелками глаз, Александр: "Чудо, что выставка открывается. Договорились о сроках — на светлую седмицу, а потом перенесли аж на два месяца. И снова всё назад развернули… А у меня на всё про всё — три дня… Спасибо друзьям, выручили меня — рамы для картин, перевозки, расходы… Девчата музейные как пчёлки крутились… Спасибо им. Ну, пойдём пока толпа не пришла, походишь по пустынной зале".
Тринадцатилетним пацаном, словно вылепленный ветрами, солнцем и пьянящими запахами Хамар-Дабана, с максималистским задором, он стоял перед стройным и красивым зданием иркутского художественного училища. "Не слишком ли рано вы, молодой человек, решили художником стать. Вступительные экзамены заканчиваются. Может, вам подрасти, уму-разуму понабраться… Ну, впрочем, если за день всё — и живопись, и рисунок, и композицию — сдадите…" "Что нам пули, если штык и снаряд не берёт. За день — так за день…" — и он пошёл в бушующий мир с горячим сердцем, холодным рассудком и твёрдой рукой. А добрый учитель добавил: "Да, и заприте его в аудитории одного — посмотрим, что это за бурят бегущий краем моря у нас появился…"
На входе в квадратную барочную залу музея с полотна на меня смотрел "бурятский Дюрер" ("Автопортрет", 1981 г.), с ним переглядывался и улыбался "сибирский "Джаконд"" ("На пути к Алькатвааму", 1984 г.). Этот ранний, солнечный период художника — период степных путешествий, горных экспедиций, увлечения культурой и историей кочевых народов и этносов — нежен, чист, лучезарен.
Великолепный рисовальщик, балагур и весельчак, Александр с друзьями — Н.Гох, А. Лось, С. Бухаров, С. Коренев, Б. Десяткин, Н. Статейнов… — снаряжают свой Арго багажом Репина, Сурикова, Верещагина, Поленова, Шишкина… и отправляются в неспокойное море жизни. Его ландшафтные, этнические, многофигурные композиции перекликаются с Брейгелем Старшим, в улыбках нганасов и чукчей леонардовский луч. Художник творит, он успешен и радостен…
Он переезжает в Москву. Многочисленные выставки: Англия, Италия, Корея, Япония, Франция, Америка, Германия, Финляндия. Но рушится лёгкий корабль. Свистящий тяжёлый снаряд разбивает дворец в сердце Москвы. Исковерканный джип дымится в зелёном овраге. И уходят, уходят, уходят друзья…
Караваджист по темпераменту, он на себе ощущает тициановскую поэтизацию боли, обнажённость и одиночество. Портреты его строги, точны и непредвзяты. Он не приемлет даже намёка на слащавое гламурное украшательство.
Он пишет суровую сказочную природу — шагающие деревья, летящие острова, рождающееся море… Создаёт галактику. Картины Поллока близки по эмоциям и воздействию, но у Москвитина стилистика построена на точном академическом рисунке, на эмоционально выверенном, хотя и постоянно бушующем смешении и столкновении красок…
Вергилиевские странствия, дантовские откровения органным реквиемом оживают при взгляде на картины периода взорвавшегося и летящего в трам-тарары мира. "Остров памяти" (2000 годы) — картина-прощение, картина-прощание с ушедшими и отплывающими в миры Харона друзьями. Глубокие, резкие, выверенные мазки наполнены экспрессией и необыкновенной силой: кто вызов бросит огненным шарам, летящим из небес, кто страшным теням и видениям хребет надломит и сметёт в тлетворность в чернозём, чтоб вновь наполнить мир цветением сада…
Мы стоим в маленьком уютном заднем дворике музея. Выпал весенний пушистый снег. Потрескавшиеся кирпичные стены, чёрные глазницы окон. Москвитин вспоминает ленинградские весёлые времена. Он с друзьями приехал поступать в "Муху". Экзамены сданы, осталось собеседование. Погулять-то хочется, а денег нет. Вот и загнал он рисунок свой вступительный, а на выручку пошли в "Поплавок" греться. Местные мажоры их приняли как-то не любезно: "Один другу в челюсть заехал, а другой за спиной гепардом изгибается, крадётся — прямо Енгибаров, так и примеряется бутылкой по затылку съездить. Вот замахнулся ендот проклятый, а я присел, развернулся, и кулак сам и полетел прямо в шнобель ему, в переносицу. Научили мы тогда уважать художников! А на собеседовании — профессура рисунок тот помнили, попросили про мозаику рассказать… Мозаика… Да я про неё часами могу говорить. Они только слушают, глазами помаргивают… "Ну а про финифть…" — спрашивают… Ну, и про финифть всё до тонкостей раскатал им. "Чему учить-то вас? Только время потеряете. Но воля ваша, хотите — милости просим…" — ладно, дело прошлое". Александр сильными руками загладил растрепавшиеся волосы, и мы поднялись в зал.
Телекамеры, речи друзей, поздравления. Николай Вяткин с Леночкой, с берегиней своей суженой, да с детишками-ангелами песни русские, раздольные, весёлые пели…
Триптих "Память цивилизаций" (2007 г.) — разящий и серость, и пошлость, и довольство, и усталую сытость, и тайную зависть. Летящий кулак Бенвенуто…
Москва. Распухший Вавилон. Страдающий новый Иерусалим, с пошлыми зудящими хлыстами пустых удовольствий, интриг, безразличий смазанных витрин… Лазерные технологии заменили ремесло художника. Пожалуйста, вот вам Бакст или Босх, Климт, Моне или Гойя, или Констебль… Немножечко денег, времени чуть-чуть — и все хохочут, все довольны…
Никогда художник не был так одинок, не чувствовал всем своим существом беспощадную тупиковость мира. За кажущейся лёгкостью воспроизводства красоты, за механическим лязганьем принтеров, ксероксов и "а ля нью-рюс" стилистов угадывается и проявляется личина всемогущего и всевидящего, беспощадного и безжалостного демона тьмы…
Александр уносится в Русскую Галилею, к Байкалу, в родные пенаты. Острое обнажённое чувствование последнего боя, последней битвы, битвы художника и герцога падшего мира, открывает у него мистический, антигедонистичекий, вагнеровский цикл, посвящённый женщине… ("Стихия" 2007 г.). Вы слышите звон рвущихся цепей, вы слышите хрип побеждающей и воскрешаемой плоти, вы слышите пение ангелов, вы слышите тектонические сдвиги коры, и пену бурлящую кровью, и летящего трубача с ликом Победы, разящего серую хмарь…
И эта рефлексия ставит Москвитина в один ряд с великими именами прошлого и настоящего…
Солнце садится за круглые сопки. Величественная Ангара катит священные воды в далекий заснеженный океан.
Я словно очнулся и прошептал: "Не перевелись художники на земле Русской!.."

В художественном музее Иркутска прошла персональная выставка Александра МОСКВИТИНА — "Острова". Мы от всей души поздравляем нашего сподвижника и желаем, чтобы его выставка жила и путешествовала не только по земле Сибирской, Монголии, Тибету и Китаю, но добралась также до златоглавой нашей столицы и других городов Центральной России.
Редакция газеты "Завтра"