СЕРБИЯ МОЯ...

№05 (689) от 31 января 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Ирина Антанасиевич
СЕРБИЯ МОЯ...

Несмотря на итоги последних выборов, где яркую победу одержали националисты из Сербской радикальной партии, Сербия — по-прежнему на перепутье. Параллельно радикалам увеличили представительство в парламенте их основные оппоненты из прозападных партий. Ищет возможности остаться на своем посту премьер Воислав Коштуница. Впереди сложные переговоры о создании парламентской коалиции, но наблюдатели уже не исключают, что всё может закончиться новыми выборами.
Мы предлагаем вниманию читателей взгляд на балканские реалии непосредственного участника и свидетеля длящегося последние десятилетия сербского апокалипсиса.
Ирина Антанасиевич в 1986 году переехала из Советского Союза вместе с мужем в тогдашнюю Югославию, в хорватский Сплит. В 1991 году 27 июня, в свой день рождения, Ирина вместе с семьей была вынуждена бежать из независимой Хорватии. Семья переехала в Косово. В Приштинском университете Ирина преподавала русскую литературу. В 1999 году 27 июня ей пришлось покинуть уже и Косово. Как признается Ирина, с тех пор, на всякий случай, день рождения не празднует.
Сейчас Ирина Антанасиевич проживает в Нише, преподает на кафедре славистики в Университете в Нише и на кафедре русского языка и литературы в Университете в Косовской Митровице. Член редакции сербского литературно-художественного журнала "Градина", автор двух книг и многочисленных научных работ. В России известны ее публикации в альманахе "Волшебная гора" и сборнике "Дозор как симптом". В "Живом Журнале" дневник Ирины Антанасиевич — .
ЖИЗНЬ
Ломка сознания и уклада жизни шла параллельно. Было ощущение недоумения — неужели это со мной происходит? Слово "война", казалось, такое забытое, принадлежавшее другому поколению — вдруг стало реальностью. До войны Югославия была очень стабильной страной. Экономически сильной — жили намного лучше иных соцстран, тех же Чехословакии, Польши.
Всё рухнуло как карточный домик. Война принесла с собой экономическую блокаду. Появилось слово инфляция. В 1993 году зарплата не умещалась в кошельке — нужен был пластиковый пакет, чтобы вместить весь ворох разноцветных ненужных бумажек, называемых зарплатой. Помню, что однажды весь пакет с зарплатой отдала за... килограмм моркови. Платили раз в месяц, но в тот день, когда ты получал зарплату, ее моментально съедала инфляция. Инфляция была галопирующая — курс менялся три-четыре раза в день. Заходишь в магазин — литр молока стоит одну цену, пока ходил-крутился по магазину, хозяин уже перевесил этикетку.
Вообще половина трудоспособного населения Сербии сидела (да и сейчас сидит) на так называемых "временных" отпусках. Длится, правда, этот "временный" отпуск уже лет пятнадцать. Людям платят какие-то символические деньги и могут раз в год позвать поработать. Суммы зависят от солидности предприятия, но, безусловно, за чертой выживания. Те, кто не работает, занимаются торговлей, челночным бизнесом.
Некоторые предприятия в годы блокады помогали, выдавали, например, своим работникам продовольственные пакеты. Чаще всего люди выживали благодаря тем пакетам, а не зарплате, которая обесценивалась с невероятной быстротой. Народ устал — устал от войн, от обещаний, что завтра будет лучше, от призывов вперед и топтания на месте. Сначала все активно участвовали в политике в надежде найти способных прекратить весь этот ужас. Но ужас продолжался. Надежда таяла, таяла и испарилась. Осталась усталость.
ЕВРОПА
Власть говорит о том, что мы идем в Европу. Мол, как только мы станем частью ЕС, то, как в сказке, заплещется молочная река между кисельными берегами. У народа же отношение скептическое: а что мы будем делать в этой Европе? Тем более, что сербы очень хорошо помнят, как цинично бомбила их цивилизованная Европа. "Будут нас использовать, заставлять плясать под свою дудку", — ворчат люди. Такая перспектива их не устраивает. В Европе быть хорошо равным среди равных.
Сербы ощущают неоколонизацию на собственной шкуре. Сербия, например, всегда славилась своей малиной. В Европу поставляли малину десятилетиями. В 2005 году всякие комиссии, европейские экспертизы потребовали соблюдения особых стандартов вроде того, что кусты должны быть на определенном расстоянии друг от друг. В итоге завернули всю малину, которая была выращена для продажи. По стране покатились настоящие малиновые бунты, малину выбрасывали на дорогу. Рынок малины заняли поляки. Сербы остались не у дел.
То же самое с грибами, особенно редкими— белыми, которые были серьезным экспортным продуктом десятилетиями. Европейцы стали говорить, что необходимо исследовать территории, которые они же сами и бомбили, на предмет наличия обогащенного урана. Сербы теряют и грибной рынок.
В то, что Европа — единственный выход из экономическогого и политического кризиса— мало кто верит. Некоторые политические партии на выборах выступают под лозунгами "Приведем Сербию в Европу". А поскольку Сербия страна крестьянская, с большей долей крестьянского прагматического подхода к жизни, то на листовках, баннерах под этим лозунгом появлялись приписки вроде: Сербия — не корова, за рога и в стойло не пойдет.
БОМБЕЖКА
Бомбежка окончательно добила страну. В людях поселились страх, неверие в прогресс, цинизм. Кто не испытал бомбежку, тот не с состоянии понять всего того ужаса, который она несет с собой. Особенно губительна она как фактор психологического давления. Это похоже на землетрясение и... на игру в русскую рулетку. Страшнее всего ожидание, когда бомба еще летит — на тебя или не на тебя. Самолеты, как тебе кажется, специально долго кружат, что делает ожидание абсолютно невыносимым.
Бомбежка уничтожила все иллюзии по отношению к таким понятиям, как демократия, ценность человеческой личности. Как можно говорить о какой-то ошибке, когда на мосту бомбят явно гражданский автобус? На дороге пусто, автобус ярко-красного цвета, и принять его за армейский грузовик, перевозящий военных, невозможно.
Во время бомбежки я находилась в Приштине, в Нише были мои дети — так что я туда-сюда челночно ездила. Ниш выглядел более безопасным городом: Приштину бомбили постоянно, Ниш бомбили периодически, что давало людям возможность выспаться. Спали днем, так как налеты шли ночью.
С автобусом Приштина—Ниш связана одна история. Я купила билет, но моя мама с утра стала уговаривать его сдать, у нее было плохое предчувствие. В итоге я не поехала, еще долго ворчала про потерянные деньги. Пока не сообщили, что именно этот автобус попал под бомбежку и почти все погибли.
И это не единичный случай. "Случайно" бомбили поезд, опять же на мосту. А на мосту шанс спасения всегда ниже. "Случайно" попали в колонну беженцев, хотя ее сложно спутать с танковой колонной.
С другой стороны бомбили здание генерального штаба и хвастались точечным попаданием — мол, даже роддом напротив не пострадал. Ведь неважно, что от взрывной волны оглохло двадцать семь новорожденных, не выдержали нежные еще барабанные перепонки. Не бывает гуманной войны, и глумление — называть акцию, когда тонны бомб бросают на страну, миссией "Милосердные ангелы".
СЕРБЫ
Сербы, даже в этом растерянно-недоуменном состоянии, все-таки целостны как нация. Существует подход через негативные определения (как в апофатическом богословии). Вот у сербов после всех событий самоопределение, наверное, через такие определения. То есть "сербы — это народ, который не…" Эта негативность и определяет всех сербов разных политических взглядов, разного географического положения.
Сербы трудно поддаются нивелировке. Стараются удержать за собой право думать и действовать иначе. Удержать право на свою инаковость. И право это они отстаивают с завидным упрямством.
КОСОВО
Косово — очень специфическое образование, которое крайне трудно определить. Что это: республика, государство, протекторат, нечто третье?.. У Сербии есть обязанности перед Косово, но никаких прав. Вплоть до того, что представитель сербского государства должен просить разрешения, чтобы его пустили на территорию, которая официально еще принадлежит Сербии. Даже президент в свой край просто так приехать не сможет.
Албанцы вышли из политической жизни Сербии еще с середины 80-х. Сначала требовали Косово как республику в составе Федерации. Потом посмотрели на геополитические игры и поняли — нужно поднимать ставки. Потребовали государство. Посмотрим, оправдается ли их риск. Судя по всему — да. Вопрос Косово начался не с Милошевича и им не закончился. Милошевич просто его использовал для прихода к власти. В Косово в конце 80-х была очень сильная волна насилия. Албанцы выдавливали сербов покупкой земель, запугиванием, либо просто физическим уничтожением. Было много убийств, изнасилований, издевательств над сербами. Милошевич пришел и сказал: "Больше вас никто не смеет бить". Это прозвучало очень актуально, и он авансом получил такую огромную любовь, которой потом во многом не оправдал.
Во время Второй мировой войны албанцы почти очистили край от сербов, в этом им помогала Италия. Однако после войны сербам отказывали в возвращении на исконные земли, зато с радостью предоставляли их албанцам. Когда отношения Тито и Энвера Ходжи, тогдашнего коммунистического руководителя Албании, ухудшились, то Тито начал активно привечать албанцев в пику Энверу Ходже, предоставляя им земли на Косово, принадлежавшие сербам.
Албанец раньше — крестьянин, пастух, разнорабочий. При Тито албанцы стали заниматься торговлей, вошли в сферу услуг. Получили власть в крае, университет, систему образования. Потом они решили, что они вне системы: создали свои параллельные структуры и перестали участвовать в политической и экономической жизни Югославии, требуя широкой автономии. Налоги, ЖКХ не платили. Но государственными дотациями, льготами пользовались активно.
Когда говорят о геноциде, я просто руками развожу. Сербы на Косово платили счета за электроэнергию. А как же? Как всюду, во всем мире. Даже во время страшной инфляции — платили. Получишь счет за свет, и не знаешь: смеяться или плакать — твоя зарплата раза в четыре меньше счета. Потом выплачивала годами накопленные долги. А албанцы и тогда не платили, и сейчас не платят. Цивильная администрация на Косово, уже международная, пытается их заставить платить — они в ответ либо стреляют, либо создают такую систему, что к селам никто не может приблизиться. Электростанции в Косово находятся внутри края, работают нерегулярно. Когда они получают свет, то распределение идет в основном на албанские районы Косово. Сербские, особенно прошедшей зимой, без света проводили по двадцать два часа. Каждая зима в сербских анклавах на Косово — это борьба с холодом, митинги протеста и... неспособность цивильной службы обеспечить элементарные нужды населения. А ведь это — проблема не телевизора, а проблема выживания.
Осенью, не надеясь ни на что, сербы заготавливают дрова и готовятся к долгой и темной зиме. Впрочем, электроэнергия — это не только тепло.
Нет света — значит, нет и воды. Не работают насосы. И используют люди воду из старых колодцев. О санитарном качестве — нет и речи. А что делать? Пьют... на авось.
Нет света — значит, нет и телевидения. А, следовательно, нет и информации, так необходимой на Косово и Метохии. Потому что, если нет информации, то буйным цветом расцветают слухи. Чаще всего — пессимистические. Нет и радио. Дело в том, что уничтожена антенна сербского, переносящая сигнал по всему Косово. Как всегда, виновных не нашли. Сербы остались без своего радио. УНМИК и в данном случае не спешит особенно.
Нет света — значит, не работают морозильники и холодильники. Все покупки сербы делают в круге Космета. Выбор товара — ограничен. Закупки делают, когда едут вне анклава. В остальном — надеются на себя. Откармливают живность: кур, свиней. Весь этот летний труд сейчас под угрозой. Нужно обновлять старинные, забытые способы сохранения мяса и молока. Холодильник для косовских сербов — роскошь.
Нет света — значит, нет и телефонной связи. В том числе мобильной. Глухо. В холоде и темноте. Без информации. Без связи с родными и близкими. Без холодильников и утюгов. Добавьте к этому ограниченную способность передвижения по провинции, чтобы убедиться, что слова о каких-то стандартах на Космету, выглядят издевательством.
Особенно циничным, когда речь идет об основных правах людей — праве на здравоохранение, праве на образование.
О каком праве на образование может идти речь в холодных и темных классах?
А вот так выглядит право на здравоохранение: в больнице начали операцию при свете (старенький агрегат— генератор, спасибо ему, еще работал), а закончили — при свечах (агрегат — сдох).
Системы "скорой помощи" нет. Многие больницы, как в средневековье, находятся при монастырях, потому что монастыри под охраной. Но что это за больница, которая находится в помещении барачного типа, часто нет света, а из средств — йод, вата. Это скорее медпункт, а не больница. Единственным местом, где можно было получить квалифицированную помощь, был русский госпиталь. Люди плакали, когда русские уезжали из Косово.
Телевидение показало, как въезжали русские танки в Приштину. Это была такая встреча, что я описать не могу. Так, наверно, встречали в 1945 русских в освобожденных от фашистов городах. Русские солдаты были совершенно растеряны от такой встречи. К сожалению, телевидение не показало, как уходили русские из Косово. Это был такой всплеск горя, что также описать невозможно. Сербские женщины плакали, как на похоронах, с причитаниями. И действительно, после ухода русских многие потеряли свои дома, территории, которые при русских были безопасны для сербов, перешли под контроль албанцев. Не стало и госпиталя.
17 марта 2002 года албанцы налетели волной, добивая последние сербские села, храмы.
Средневековый монастырь Святой Троицы возведен в XIV веке — разрушен до основания. Средневековая Церковь Успения Богородицы (с фресками), 1315 год, — разрушена до основания. Средневековый монастырь Святого Марка, село Кориша — полностью разрушен. Средневековый монастырь Святого Архангела Гавриила (с фресками), село Бунач, район г. Витине, XIV век — разграблен и сожжен. Средневековый монастырь Девич Святого Йоаникия — разрушен. Монастырь Святого Архангела, XIV век, район села Горне Неродимле — подожжен и заминирован; кладбище разрушено, сосновый бор, посаженный в XIV веке, вырублен и сожжен. А сколько их... XV, XVI, XIX, XX века, новые и старые, имеющие художественную ценность или являющиеся лишь символом веры. Слово разрушен — не страшное слово. Разрушен — предполагает наличие руин, по которым храм восстановить можно. А если "разрушен" — это гора битого камня, щебенки, где невозможно найти целый кирпич или камень больше кулака? А если "разрушен" — это экскаваторами выкопана яма на месте, где был монастырь, а на его месте сделана... мусорная яма? Так, говорят, выглядят места, где стояли храмы в Метохии. Полное название края — Косово и Метохия — сейчас звучит редко, а именно так называется край еще с XIV века. Метох — греческое слово за монастырские земли. Албанцы территорию называют только КосовA... а Метохию предпочитают забыть, называя эти территорию — Дукаджинит или Проклетие. Проклетие — горы, разделяющие Албанию и запад Косово. Было 130 сербских сел на территории Метохии. Осталось одно.
Возможно ли решить проблему Косово? Даже не знаю. Это ведь не просто спорный кусок земли. Косово занимает значительное место в культурном коде каждого серба. Поэтому никто из политиков не смеет поставить подпись под договором, отдающим Косово албанцам. Если этот некто собственноручно подпишет сдачу Косово, то впишет свое имя черными буквами в сербскую историю. К тому же все опасаются популярной, еще с Гаврилы Принципа, балканской традиции политического отстрела. Судьба Джинджича говорит об этом. Никто пока не готов подписать сдачу Косово. С другой стороны, никто не знает, что делать.
СЕРБЫ В КОСОВО
У нас все документы тамошние, косовские, хотя мы уже седьмой год живем в Нише. Если Косово отделится, то получится, что муж и дети — иностранцы. Многие косовские сербы так же живут: на два дома. Т.е., если остался дом и его не продали, потому что он либо на территории, которая албанцев не интересует, либо за него дают символическую цену. Значит, надо его охранять, дабы не разграбили. Получается такой вахтовый метод — неделю сидит один, следующую — брат, на третью приезжает сторожить кум.
В центре Приштины у меня была квартира. В ней живет, можно сказать, коллега, преподаватель албанской литературы из местного университета. Я его просила хоть книжки мне отдать, но впустую. Так что сейчас собираю третью библиотеку в своей жизни. Кстати, когда я приезжала к себе с представителями миротворцев, то он совсем не отрицал, что занял чужую квартиру — да, но таковы обстоятельства, мне сербы дом сожгли. Вы, конечно, лично не виноваты, но…
Интересное обстоятельство: я должна была доказать, что это моя квартира. И то, что у меня были все документы на квартиру, — суд не устроило. Я недавно получила решение, окончательное, что служба ХАБИТАТ, занимающаяся проблемой оккупированных сербских квартир, не признает за мной право на мою квартиру. Аргументы? Недостаточно документации, доказывающей, что это была моя квартира. При этом документы на квартиру не брались во внимание. Потребовали оплаченные за год счета — свет, телефон и т.д. А откуда мне было их взять, когда я из квартиры вынуждена была выселиться за полчаса. Секундомером служил Калашников.
Мне разрешили прийти в квартиру и забрать вещи, которые я определю как свои. Но своих вещей я в квартире не нашла. Такая ситуация — это не моя персональная беда, это правило.
БЕЖЕНЦЫ
Из Боснии, из Хорватии, из Косово — три разных категории беженцев. Из Хорватии люди уходили, взяв, что успели, просто покидав в мешки. Их заселяли в пансионаты, санатории, которые тогда уже перестали использоваться по своему прямому назначению. В Сербии до сих пор есть гостиницы, которые полностью заселены беженцами.
Люди жили общей коммуналкой довольно долго, потом государство как-то начало разруливать ситуацию. Часть беженцев уехала на Запад. Когда начался процесс возвращения, многие старики поехали обратно в Хорватию: "умру, но в своем доме". Небольшой процент вернувшихся в Хорватию набран как раз за счет стариков.
Остальные более-менее устроились. Значительная часть подалась в сельские районы; вообще, "хорватские" беженцы в основном очень хорошие крестьяне.
С "боснийцами" — другое дело. Покрутившись в Сербии, большинство беженцев вернулось обратно. Но там очень сложная ситуация — людей много, работать негде.
С косовскими — ситуация хуже всего. Мы не беженцы, уехать никуда не можем. Официально мы — переселенные лица. Многие живут на два дома, такими челночными набегами. По документам он живет в Косово, на деле — вне Косово, но надеется, что, может быть, вернется. С другой стороны, есть некое негативное отношение к косовцам, сумевшим продать свои дома. На территориях, которые албанцев интересовали стратегически, дома или квартиры покупались ими за очень хорошие деньги. Один знакомый продал маленький дом с участком так, что сумел купить две квартиры в Белграде и еще осталось. Люди в Сербии начинают ворчать: мол, продают сербы Косово за большие деньги, а еще и жалуются. Увы, государство не выработало никакой стратегии, когда речь идет о продаже сербской земли. Поэтому фактически хозяевами на Косово и тех земель, которые им не принадлежали, стали албанцы. Купили.
НАРОДЫ ЮГОСЛАВИИ
Отношение сербов к другим народам исходит из одной простой вещи: с кем воевали — плохие, с кем не воевали — хорошие. Подход, как правило — стереотипный. Заблуждений — много. Даже свежее еще событие — распад СФРЮ и начало войны в Югославии — уже обилует неточностями. Часто говорят, что, мол, Словения отделилась совсем спокойно. Хотя первые жертвы войны, два солдата ЮНА (один черногорец, другой македонец), были убиты словенцами. И именно Словения и инициировала процесс выхода республик из состава Федерации. Хотя сейчас именно словенцы — экспортеры югоностальгии. Очень любят вспоминать Югославию, Тито. Если провести аналогию, представьте, что прибалты начнут страдать о Советском Союзе. Например, на Новый год восемьдесят процентов туристов в Белграде — словенцы. Для них знаково встретить Новый год в столице бывшей Югославии.
Что касается хорватов. Сейчас более-менее идет обмен на академическом уровне, профессора приезжают в Сербию. Половина попсы на нашей эстраде — хорватские певцы. Но на бытовом уровне напряжение, конечно, живо.
С мусульманами отношения не то что лучше, но — иные. Сейчас их называют боснийцы/бошняки/босанцы. Это потомки когда-то принявших ислам сербов или хорватов. Сейчас их всех называют боснийцами, хотя многие дальше Санджака или Рашки (сербских территорий с наибольшей концентрацией мусульман) — не выезжали. Думаю, что демографический изыск Тито, который всех их, не мудрствуя лукаво, назвал — мусульмане, более логичен, чем нынешний. Они ни видом, ни языком особенно не отличаются. Известный писатель Меша Селимович себя считал сербом, хотя по происхождению он из боснийских мусульман.
С албанцами, понятно, любви особой никогда и не было. Между мусульманами и сербами или хорватами браки не редкость. В то же время брак между албанцами и сербами — уникальный случай, можно описывать по отдельности. И то скорее албанка выйдет замуж за серба, чем албанец женится на сербке. Таких вариантов почти нет.
Кстати, сейчас все республики стали более-менее мононациональными. Сербия по большому счету — единственная многонациональная республика, где живут все: и сербы, и черногорцы, и хорваты, и макодонцы, и мусульмане. Живут в Сербии и албанцы. В одном Белграде около 25 тысяч. И ничего. Живут, работают и не пишут ночами скорбные объявления, орошая их слезами: "Меняю Белград на Приштину... Заберите меня отсюда, сил моих больше нет". И в составе Белградского университета есть кафедра албанологии, но в Приштине первое, что сделали албанцы, получив Университет в свое распоряжение, — закрыли кафедру сербистики.
Живут в Сербии и турки, и венгры. На территории Воеводины. Воеводиной когда-то назывался сербский край в Австро-Венгии, где, конечно, не запрещалось жить не венграм, а не венгерский край в Сербии, как почему-то принято думать. Да и венгров не так уж много в Воеводине — всего 14%. В Воеводине живут и словаки. Они третий по величине народ Воеводины. И чехи живут. Осколки австро-венгерского этнического зеркала, разбившегося на кусочки. Кстати, живут и украинцы — еще один осколочек. И русины живут — даже школы есть на русинском. И газеты. И ТВ. И город — Руски Крстур. Живут и румыны. Тоже имеют и школы свои, и газеты. Хотя вся Европа скорбно качает головой, когда речь идет об уровне национальной толерантности сербов. И болгары живут. И загадочные цинцари. И прозаичные словенцы. И буневцы, которые... говорят по-сербски/по-хорватски, но сербами себя не считают. И шокцы, которые тоже, хоть и говорят по-сербски/по-хорватски, отстаивают право называться шокцами. Маленькими, но гордыми. На Косово и Метохии, в регионе горы Драгаш, жили горанцы. Этническая группа, похожая на ту, которую болгары называют помаки, а македонцы — торбеши. Говорят они на смеси балканско-славанской (болгарско-македонско-сербской), а вера у них— мусульманская. Хоть и приняли они ислам, но отказались признать себя албанцами. Остались верны они своему славянскому происхождению. И вынуждены были покинуть Космет, как сербы и "другие неалбанцы", поскольку виноваты в том, что — неалбанцы.
В Боснии же национальные регионы строго очерчены, в Хорватии уровень сербов минорен. В Косово сербы сидят в этнических гетто. Только Сербия и дальше остается отечеством для всех, не только для сербов. Но только Сербию почему-то упорно обвиняют в нетолерантности по отношению к национальным меньшинствам.
РОССИЯ
Россия не всегда помнила, что где-то на Балканах есть близкая для них Сербия; только в последние годы проявился интерес. Россия же в сознании сербов присутствует всегда. Россию как старшего брата любят и ревнуют, равняются на нее и соревнуются с ней, ревнуют, спорят с ней, гордятся ею, зовут на помощь, считая: если старший, то — должен. Грозят обидчикам— Брата позову ! Он у меня ого-го! Он вам задаст!
Все отношения с Россией, все комплексы связаны с этим чувством. С одной стороны, старшего брата уважаешь, гордишься, когда он может защитить. С другой, если брат слабый, если брат меня не помнит, тогда начинаются жалобы.
У русского туриста больше преимуществ перед другими туристами. С другой стороны, всегда могут вспомнить, как в таком-то году чего-то не поставили, как не помогли...
Достоевский очень хорошо говорил, что всегда было две Сербии. Первая стремится на Запад, ей кажется, что Россия будет доминировать, обижать, будет наводить свои порядки. В последнее время много внимания уделяется конспирологии, особенно в свете похорон Милошевича: мол, Россия и Запад через нас решают свои проблемы, это плохо; и давайте всех пошлем и будем самостоятельно прекрасно жить. Но есть народная Сербия, которую политики изменить не в состоянии. И эта народная Сербия Россию любит. Любит так, как нас не любит ни один народ. Любит так, как мы сами себя не любим. И любовь эта— большая для России обязанность. Об этом нужно бы помнить политикам.
***
Сербия! Бисер твой
кто выметал перед свиньями?
Кто святыни твои,
кто святыни
отдал на растерзание псам?
Кто войну заменил на вой,
так что слёзы и кровь невинные —
это дожди твои, реки, ручьи,
море твоё отныне…
Кто это?! Кто?! Я сам…
Георгий Судовцев
Подготовил Андрей Смирнов