РЕПОРТАЖ ПОД КАПЕЛЬНИЦЕЙ

№48 (680) от 29 ноября 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Юрий Макунин
РЕПОРТАЖ ПОД КАПЕЛЬНИЦЕЙ

Осенний день так радовал обилием солнца, теплом и цветным листопадом, что я, забросив письменный стол — вышел на улицу. Да не с пустыми руками, а с моющими средствами. Живу на первом этаже, внешние стёкла окон крепко запылились: не оставлять же "затемнение" на зиму. Обещавший помощь родственник не приехал, и я в одиночку зависал на оградительных решетках, смывая въедливую грязь со стёкол. Уже два окна блистают чистотой, а перед третьим присел на лесенку: колени подкашивались от небывалой слабости, на сердце словно бы надавила чугунная гиря, а проходивший мимо сосед молвил: ты чего позеленел?
Таблетка нитроглицерина и часовая лёжка дома приглушили боль в сердце, и я еле-еле, но своим ходом добрался до поликлиники.
...Дежурному терапевту моя электрокардиограмма указала: инфаркт миокарда. Врач принял решение о немедленной госпитализации и вызвал "скорую". Принять меня согласилась 1-я Градская больница. Я впервые оказался в беспомощном состоянии. Зная о нищенском содержании нашей медицины и ее работников, стал мысленно готовить себя к тому, что в больнице мне придется иметь дело с недовольным жизнью раздражающими и даже озлобленным персоналом, а кругом видеть грязь и дефицит всего и вся.
Крупная вывеска "Приёмный покой" в 1-й Градской покоя в душе не прибавляет. Но в унылых стенах меня вежливо раздели до трусов и уложили на катафалк, застланный чистой простынею.
Реанимация — изолированный бокс в закрытом кардиоотделении. Здесь меня перекантовали с катафалка на большую, удобную, белоснежную спецкойку. Подкатили высокий кронштейн с закрепленным вверху сосудом (вниз горлом). Под контролем миловидной докторицы слишком, как мне показалось, юная сестра проколола вену моей левой руки, вставила катетер, заклеила место ввода пластырем. Повёрнутый краник у бутылки открыл доступ в мою кровь к сердцу капелькам какого-то раствора, По первости показалось, что капли эти — горячие. Правую мою руку обтянула повязка для измерения давления. Ещё к моей волосатой груди присосались датчики, уточнявшие частоту пульса, иные параметры сердца. Всё это медички в стерильной форме делали сноровисто-молча, но заглядывая мне в глаза. Окуклив меня до типичного инфарктника, врач посоветовала:
— Без нужды не двигайтесь. От движений катетер на левой руке может сместиться, что недопустимо, а остальными членами пошевеливайте слегка. Закапывается же в вашу кровь нитроглицерин.
Я не сказал доктору, что первоэтажная моя квартира — холодильник даже при пике отопления, что сплю сильно утепленным, а здесь, в трусах, опасаюсь закоченеть. И правильно не сказал. Больница оказалась с очень комфортной температурой.
Подобных мне — под капельницей — в реанимации было шестеро. Экипировка для всех едина. Осциллографы давления, пульса мерцали своей молниеобразной графикой: если их линия выпрямляется, то это последнее путешествие — в морг. Наша же бригада рвалась к жизни, то есть к лечебной палате.
Мою капельницу сняли уже через два дня, иные подпитываются ею и четверо суток, а наименее задетые инфарктом сутки. По-разному образуется и поток новичков: день и два не поставляют их "скорые", а то вдруг набирается до восьми душ. Около десятка врачей и сестёр обслуживают реанимацию. И без преувеличения — это "горячая точка" кардиоотделения 1-й Градской. Сюда частенько наведывается руководитель отделения, зрелый и энергичный кардиолог Константин Вадимович Разумов. Часто он возглавляет обходы специалистов, при которых инфарктник имеет право высказать любые претензии.
Праздник, когда с тебя сняли реанимационную кольчугу. Ты в широкой койке, где можно вертеться хоть шилом. Но фантазии о прежней физкультуре, о возвращении в альпинизм, к горным лыжам — всего лишь мечтания. Реальность же — тихие шажки вдоль стенки по длинному коридору. И различные процедуры, лекарства: на утро, день, вечер. На утренних осмотрах лечащий врач Наталья Викторовна Заикина похваливает мои сердечные шумы, давление, пульс. Она очень хороша собой. Четвёрка больных в палате выказывает ей явные симпатии. Заикина терпеливо отвечает на все вопросы, но только медицинского профиля.
Изо дня в день убеждаюсь, что лечение в 1-й Градской мне по душе. Медсестры, красиво обтянутые снежно-белой или синеватой униформой, всё время что-то делают. Они вежливы и обходительны. Часты проветривания, мытье полов. Особый же шик — обилие различных цветов на широких подоконниках при высоких окнах. Фикусы, кактусы, пальмы, герани и дюжина иной флоры как бы радуются отменному за ними уходу, а потому умиляют и больных.
В питании здесь исключены все виды пищи, способствующие образованию холестерина, сгущению крови от жирного. Зато на тарелочках есть всё, что подпитывает организм, не способствуя лишнему весу: вкусные каши, картофельное пюре с красной рыбой, а то и с сосиской, ломтик сыра, яйцо, омлет. С поварами отделению явно повезло.
Мне, одинокому пенсионеру (родные есть, но живём врозь), дома приходится всё закупать и готовить самому. Ежу ясно, что больничная система питания мне не по карману. А потому 1-й Градской — отельный поклон за разумную диету. Да плюс ещё вечерние кефиры. Да плюс доставка питания в палаты наиболее слабым…
При долечивании я созрел до того, что стал восстанавливать традиционную для меня физзарядку, ранними утрами, в просторном боковом холле.
Ясное дело, что друг с другом больные общаются и больше и активнее, чем даже с медиками: днём и ночью. Личная моя статистика такова: основной возраст инфарктников 60-70 лет. 40-ка и 80-илетние тоже прибывают, но много реже. Как любви все возрасты покорны, так и инфаркту. Профессии ужаленных в сердце самые различные.
Наше мужское отделение раза в три многолюднее женского. Всего же отделение выхаживает до 50 душ при 40 врачах и сёстрах. Порядок в этих кардиовойсках во многом зависит от старшей медсестры Валентины Степановны Тутыхиной, дамы представительной, строгой, но справедливой.
1-я Градская подчиняется московскому правительству. А в нем, видно, есть руководители, которые помогают больнице поддерживать приличный уровень из уважения к ее традициям. Открывшись в 1833 году, 1-я Градская никогда и не снижала планку качественного выхаживания пациентов. Не снижает и сейчас. И не потому, я полагаю, что имеет повышенное финансирование. В старинной больнице, на мой взгляд, действует старинный принцип отбора кадров: привечают здесь тех, кто верен всегда врачебному долгу. Меня удивляло, что персонал больницы относился одинаково радушно к разным пациентам. А они на самом деле очень разные.
Вот по коридору прогуливается мужичок с острым, длинным носом и маленькой головой. Через десяток шагов он приостанавливается, вытягивает шею и "обстреливает" всех встречных лающим кашлем. Народ прозвал его "петухом" за вытягивание шеи перед резким звуком.
Двое инфарктников сдружились на общности профессии — преподаватели ВУЗов. Смотрят новости, и подобно кумушкам, громко обсуждают всё подряд. И если не болтают друг с другом, то обзванивают пол-Москвы со своих "мобилов": их нарекли "дятлами". За старческие странности и слабости, за рассеянный склероз, за дефекты движения и речи здесь не высмеивают.
В палате дефекты каждого выявляются ещё быстрее, чем в коридоре. Вот пенсионер Николай. Встаёт только в туалет. На обратном пути проходит мимо палаты. Забывает, что говорил минуту назад. Увы, к сердечным его неладам прицепился и рассеянный склероз. Бедняга…
Другой сосед идёт на поправку, но едва прислонится к подушке, выдаёт многотональный храп. Даже тренированный на децибелах слесарь-сантехник, тоже выздоравливающий, не смыкает глаз. Его технически заостренная смекалка выдала сенсационное средство подавления торжествующего храпа: металлические постукивания по ободу кровати типа азбуки Морзе. Храпун стал как бы к стукам прислушиваться и возникали часовые паузы без сотрясения воздуха. Мы посоветовали слесарю-сантехнику запатентовать открытие и стать миллионером.
О Фёдоре Петровиче Козлове, а именно так зовут слесаря-сантехника, — разговор особый. Доставили его, сорокалетнего, в 1-ю Градскую с обширным инфарктом: таскал тяжеленные трубы. Не курит, спиртное если только чуть-чуть. Но лишний вес нарастил непредсказуемым рабочим графиком. Начальство его, безотказного, кидает туда-сюда, где копай глубже, кидай дальше, а завтрак-обед, как правило, компенсируются обильным ужином с мясом. Вот и накопил холестерина до сужения сосудов, до обширного рубца на сердечной стенке. Еле откачали капельницей.
Мне любопытны были наблюдения сантехника сферой его службы. Он служит в фирме коммунальных услуг, которую арендует ДЕЗ. Получает до 14 тыс. руб. в месяц. Стаж на трубах уже 22 года. Сравнивает советскую ЖКХ с россиянской. Первая была честнее, богаче, профессиональнее, при штатах в разы меньших. Сегодня же сантехник обязан добывать запчасти сам. Где? Да хоть воруй.
ДЕЗы, РЭУ перегружены инженерами, а толковых работяг раз-два и обчёлся. Верхние чины получают от 20 тыс. руб. и выше. Но линия столичного правительства такова, что ЖКХовцы состязаются в придумывании всё новых способов "рубить бабки". Вот почему система столичных дворников перегружена азиатами: приезжие махатели метлами "отстёгивают" от зарплаты прямым начальникам и нижним чинам милиции, их крышующим. Из той же оперы — аренды помоек, подвалов, чердаков, где делают фальшпродукты.
Фёдор сослался на слухи, циркулирующие в их среде: до 500 тыс. руб. в месяц "срубают" ЖКХ-руководители на таком бизнесе. У рядовых москвичей подобное предпринимательство ускоряет инфаркты.
Ей-ей, жаль, что бумажная площадь не вместит все впечатления о других колоритных инфарктниках. Мне же надо было собираться в дорогу — в реабилитационный загородный филиал кардиоотделения, что у деревни Лунёво.
Отлежав три недели в 1-й Градской, я услышал от Натальи Заикиной: буду рекомендовать вас на реабилитацию в Лунёво на пару недель. Возникла ведомственная заминка: мне следовало оформить путёвку через свою, военную поликлинику, поскольку реабилитация в Лунёве стоит 17 тыс. руб. Но как в моём состоянии дефилировать по городу? Уж не знаю, каким макаром, но доктор Заикина сняла эту проблему. С вещами на выход я стал дожидаться больничной "газели". Сообщение тут отлажено: туда везут долечиваемых и документы на них, оттуда — отдохнувших по домам.
Единственной моей спутницей оказалась Парамонова Анастасия Фёдоровна. Слабое сердце и другие болезни буквально согнули её, двигалась тихо и с костылём. Первый удар нанесла смерть любимого мужа Василия Тимофеевича, агроученого с Кубани. Второй удар — наводнение, смывшее всё нажитое, в т. ч. редкий виноградник. Дочка переманила в Москву, но столица более чем прохладно приняла русских переселенцев. Землю кубанскую, остатки подворья пришлось уступить за бесценок.
— Смотрю на Москву и диву даюсь, — сокрушается Анастасия Фёдоровна, — русские здесь вроде нежелательного элемента, а кавказцам, азиатам —льготы и привилегии. Вижу по московским соседям: мы крохотную площадь не можем расширить, а они в элитных квартирах, при нескольких иномарках жируют. Да ещё и свысока поглядывают на русскую рвань. Помню, ещё при СССР по Кубани ездили кавказцы, скупали задёшево укроп-петрушку, яблоки-груши и везли на север сбывать по немыслимым ценам. Мы тогда легкомысленно на это взирали, а теперь вот расплачиваемся.
В Лунёве нас с Парамоновой разместили на разных этажах. Я попал в двухместный номер, куда заглядывали космы зеленой ещё гигантской лиственницы. По балкону прыгали прикормленные синицы. Какое же это наслаждение — вдыхать озонированный древними деревьями воздух, разглядывать доверчивых пичужек, элегантно раскрашенных природой. Столь отменно я чувствовал себя лишь в горах Памира, Тянь-Шаня, куда приглашали друзья-альпинисты.
Наряду с больничными процедурами, главной терапией в Лунёве являются прогулки по лесу, вообще по местности. И если бы не чумовые новострои "новых", то быть бы сим местам редчайшим заповедником. Судите сами. Речка Клязьма, когда-то обласканная канальным внимание Петра I, течёт здесь средь высоких берегов, образуя широченную пойму. На холмах — леса, в основном хвойные, есть и смешанный, в т. ч. с дубами. Ещё росли опята, и я погорячился, оценив лес как благополучный. Иллюзия развеялась от нагло-вычурных дворцов в сердцевине зарослей. Заныло сердце: ну можно ли так валить зелёного друга в угоду толстому кошельку? Открытия такого рода поджидали и впереди. Глубокий овраг, например, с родниковым ручьём и деревами: опутан полукилометровой сеткой-рабицей с таблицами: "частная собственность". Дальше — больше. Стояла тут деревня Лунёво, крестьяне которой трудились в совхозе и на гигантской птицефабрике. Фабрика накрылась перестройкой, расползлась по карманам жулья, а земелька колхозников-совхозников по бросовой цене перешла в собственность "новых". Вместо деревни ныне тут поле чудес: особняки столь дорогущие, что десяток миллионов — уже не серьезно. Бабульки из больницы проложили спецэкскурсию к дворцу Регины Дубовицкой. Оказывается, при диктатуре шоу-бизнеса коровье му-му — тьфу в сравнении со смехаческим гы-гы.
Доконала же меня информация местных мужичков о "новом" обладателе дворца, который оттяпал овраг с очистными сооружениями больницы. Утверждают знатоки, что одно из гражданств этого ресторанного предпринимателя — израильское. Если так, то хотелось бы посмотреть на русского богача в Израиле, балущего себя подобной агрессией.
Филиал 1-й Градской в Лунёве — градообразующий центр для остатков деревень: Поярково, Владычино, Лунёво и других. Люди боятся потерять тут работу, стараются услужить больным. Честь им и слава за это. Но побеседуйте с каждым в отдельности тружеником: полная неуверенность в дне завтрашнем, боязнь потока протоколов о намерениях, составляемых московскими вождями. Думающие работяги вновь и вновь вопрошают: неужто правда на стороне наглых "новых"?
В Лунёве мой лечащий врач — Лина Васильевна Савина. Дочь репрессированного генетика Федорина, она прошла всевозможные лишения и унижения. И уже 30 лет, как врачует в Лунёве. В отличие от коллеги Разумова, она жаждет высказать наболевшее:
— Со всеми моими выслугами-коэффициентами я получаю около 20 тыс. руб. в месяц. А мои медсестры, пчёлки-работяжки, рады и пяти тысячам. Да разве ж это достойно человека? Демократы изобрели новую — блошиную бухгалтерию. Нам блошиную, а себе слоновью. Никакие их проекты даже до нас не доходят. Это русский человек терпит блошино-слоновую бухгалтерию. Цивилизованный Запад такого не стерпел бы.
Наталья Николевна Самушкина не знакома с Линой Васильевной, но, работая в столичной военной поликлинике терапевтом, мыслит с провинциалкой в унисон. 4-5 тыс. "рэ" в месяц платит ей Минобороны. Подрабатывала на трех должностях, но две сократили. Молодая, элегантная, Наталья Николаевна толкует о "блошиной бухгалтерии" чуть не со слезами. Что делать? Бросать военную поликлинику по примеру иных?
Я, пациент Натальи Николаевны, не уверен, что застану её при очередной просьбе о помощи.
Спасибо 1-й Градской и Лунёву за бесплатное лечение. Но очень уж тёмные тучи зависают над этим небосклоном. Но, может, хоть здесь помогут национальные проекты Кремля, дойдут до реального здравоохранения?