ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ КЛЫКОВА

№43 (675) от 25 октября 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Анатолий Яковенко
ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ КЛЫКОВА

Не нам, Господи, не нам,
Но имени Твоему.
Псалом 113
ВЕСТЬ О КЛЫКОВСКОЙ КОНЧИНЕ повергла в скорбь чуть ли не каждого… ведь его труды и радения по сплочению русского народа были давно известны миллионам. И с каждым новым созданным им памятником всюду крепло и нарастало патриотическое движение. В то же время было у Клыкова и много разных противников. Слишком, видно, их задевало пробуждение нашего национального самосознания.
В эти первые июньские дни как в Славянском фонде, так и в особенности при отпевании в Сретенском монастыре, чувствовались потерянность и смятение. Тут собралось огромное количество людей, и среди них давно знавшие его писатели, артисты, учёные. Всех объяло в эти минуты одно внезапное горе. Непоправимость случившегося… утрата, которую ещё не все смогли до конца осознать.
…В катафалке, у гроба Клыкова, с несколькими его самыми близкими друзьями, я оказался почти в последнюю минуту. С Вячеславом Михайловичем меня тоже связывало многое, что заставляло всегда поддерживать его и даже писать о нём. Поэтому непременно хотелось проводить его в последний путь. Побывать вместе с ним на его родине… увидеть самое близкое и дорогое ему.
Мы проехали вместе с двигавшейся за нами вереницей машин четыре области. Московскую, Тульскую, Орловскую и почти всю Курскую. А в Клыковские Мармыжи добрались только к двенадцати часам ночи. Но нас всё ещё поджидали стоявшие здесь, у слегка освещённой церкви, многие земляки его с родственниками.
— Вот и явился, — подходя к нам, и глядя на то, как мы стали поднимать гроб с горевшим над ним в фонаре благодатным огнём из Иерусалима, заголосили разом несколько из них. — Теперь уж навсегда… как будто бы и не уезжал никуда отсюда!
А потом всех прибывших с ним отправили к станции. Туда, где находился дом Клыкова и где нас сразу же разместили в его новой просторной мастерской.
— Ведь у него было ещё столько замыслов, — не удержался брат Игоря Талькова Володя. — Собирался перебраться сюда… он же такой оптимист был и труженик! Глина у него не выходила из рук и только когда уж устанет накидывать на каркас, присядет в изнеможении, слегка передохнёт и снова принимается за своё.
Сам Володя был одним из помощников Вячеслава Михайловича, обсуждал с ним новые проекты, подыскивал место для установки и даже нередко брался лепить некоторые несложные детали с барельефами.
Уснуть в эту ночь мы так и не смогли. Ибо здесь тоже будто продолжалось некое бдение. И через распахнутые окна доносились и также бередили душу лишь гулкие переливы соловьёв. А перед глазами вставали и Клыковские образы воителей и святых угодников, коих ему удалось запечатлеть и возвести по всей русской земле.
В камне, бронзе ли.., Ильи Муромца, Сергия Радонежского или даже царя-мученика Николая II, призывающего нас к покаянию за содеянное некогда отступничество.
И думалось: "Всё это никогда уже не сотрётся из памяти народной. Как и само имя Вячеслава Михайловича Клыкова…"
А НАУТРО УЖЕ ПОГРЕБЕНИЕ… Вырытая перед церковью могила, обложенная со всех сторон кирпичом… вынос гроба и множество собравшихся сюда с разных краёв соратников, друзей и всех пожелавших отдать дань своему великому сподвижнику.
Последние прощальные слова и клятвы казаков, молитвы и громкие раскатистые песнопения священнослужителей Курской епархии. Их выделяющиеся золочёные облачения, длинные ризы и высокие клобуки на головах. И сливающееся море людских лиц… всё это скорее напоминало посвящение в князья, победное возвращение и торжества, кои происходили в их уделах особенно во дни всеобщего подъёма.
Поэтому именно здесь, в Мармыжах, хотелось ещё больше узнать об истоках, питавших и взрастивших талант Клыкова. И мне будто тоже была дарована встреча с его родным дядей. Ещё довольно крепким подвижным стариком, позвавшим меня сразу после поминальной трапезы к себе домой.
— У нас тут тянется целая родословная, — улыбаясь и присаживаясь на скамейку, начал не спеша Виталий Степанович. — Три-четыре поколения я только помню… и один из дедовских братьев Вячеслава Михайловича жил в Курске, а второй же был монахом в Киево-Печерской Лавре. И когда случалось ему приезжать домой — больше всего любил с пчёлами заниматься! Вырубал для них серёдку в дуплах, ставил дверцы ("леток") и потом уж скачивал мёд для своей братии.
— И мне сдаётся, — вздыхая и ещё больше отчего-то выпрямляясь, поделился и сугубо личным Виталий Степанович. — Что, может, Слава потому и вновь о Сергии Радонежском вспомнил! Ведь он говаривал и раньше о нём. А тут Преподобный сам стал являться к нему даже во сне. И Слава после этого так возгорелся, что уж решил поставить ему памятник любой ценой.
А отсюда и желание Вячеслава Михайловича восстановить у себя на родине церковь. На том месте, где она возвышалась раньше и где всё было ему так близко с самых детских лет.
Церковь вышла просто на загляденье. И очень сильно походила на знаменитый храм Покрова на Нерли, стоящий неподалёку от Боголюбского монастыря во Владимире и построенный ещё Андреем Боголюбским в честь разгрома булгар.
Здесь же, на самом водоразделе между Доном и Днепром, он поставил и огромный крест прямо на степном открытом холме. Куда некогда прибыла ногайская орда из ста тысяч, но была остановлена курскими порубежными ратниками. Предками Клыкова…
А ведь ордынцы стремились на помощь к шведскому королю Карлу XII. И никто не знает, чем бы могла закончиться битва при Полтаве в 1709 году, не перехвати их куряне и не уничтожь!
А ведь именно отсюда берёт отсчёт весь жизненный путь Клыкова. Здесь он родился, любовался на тот самый откос, сразу же начинавшийся у них за огородом. А затем спускавшийся к мосткам, где протекала небольшая речушка и где до сих пор пролегает твёрдая неровная дорога. По ней-то и ходил до четвёртого класса Слава Клыков в стоявшую тут, у бывшей церкви, начальную школу. В войну в церковь попал снаряд, и её потом так постепенно и растащили по разным колхозным нуждам.
Тут же, совсем рядом с церковью, располагалось и их деревенское кладбище, на котором возлегло всё большое родовое гнездо Клыковых и где за невысокой железной оградкой и среди таких же окружавших её могил, покоятся и родители Вячеслава Михайловича.
— Спрашивают его как-то тут у нас, — оживляется вновь Виталий Степанович. — А ты чего это всё старину лепишь? Разве некого из нынешних управителей?
— Глину ещё портить, — ответил жёстко Вячеслав Михайлович. — На временщиков всяких! Негоже им с нашими великими предками на одной земле стоять!
— А то было так, — вставляет дочь Виталия Степановича Ирина. — Приходит в белых брюках и такой же белой нарядной рубашке. "Ты чего это? — вырвалось у меня. — Разве сегодня праздник?" "Слава Богу, — обронил своё любимое присловье Вячеслав Михайлович. — Начало страды… так уж было заведено в эту пору!"
— Да, да, — поддержал её Виталий Степанович. — Всё это у него что-то крестьянское! Вот и когда церковь строил, то часто приезжал к нам сюда. Бывало, подойдёт ко мне, обнимет и обязательно скажет: "Ты у меня один остался самый близкий". А для колокольни специальные деревья привёз с севера, чтобы звук не поглощали. Делал основательно… как будто бы на долгие века.
Покидал я их с каким-то смешанным чувством. Больше всего боясь вдруг забыть и расплескать всё услышанное.
А когда же добрался вновь в усадьбу и получил разрешение остаться на этот раз в одинокой небольшой кухоньке, то долго стоял в углу и молился.
Как раз напротив двух старых потемневших икон. Доставшихся, очевидно, Вячеславу Михайловичу от родителей и сохранявшихся посему в столь сокровенном для них месте.
И просил Господа лишь о том, чтобы он дал и нам всем сил, которые бы могли повести нас и дальше по тому же, столь самозабвенно и свято наторенному Клыковым пути.
НАУТРО, ПОСЛЕ КРАТКОЙ ЛИТИИ НА ЕГО могиле и поездки к роднику, я вновь оказался в Мармыжах и уже среди собравшихся в Клыковской усадьбе нескольких его однокашниц.
И они с особым теплом, участием и довольно частыми нелёгкими воздыханиями принялись вроде бы как досказывать многое о нём. Как ездили уже после седьмого класса за целых двенадцать километров в Кшень, где была десятилетка… брали с собой всегда недельный паёк: четыре килограмма картошки, буханку хлеба и бутылку растительного масла. Складывали всё это богатство в корзины и отправлялись к поезду.
А оттуда по субботам чаще всего возвращались на товарняке. "Зимой мороз, а мы стояли по несколько часов и ждали его. А когда уж доезжали до своих Мармыжей, то прыгали прямо с поезда на ходу. И хорошо помним, как Слава всегда прыгал первым и подавал девчонкам руку. Он и тогда очень добрым был, делился всем, помогал…
Весной ходил также с нами в лес за ландышами. Постоянно рисовал кого-то и был всегда в школьной редколлегии. С мальчишками тоже часто катался на коньках, лыжах. А однажды набрал в фуражку смолы… хотел что-то вылепить, и у него все волосы были в смоле".
Возле дома, где он родился и где всё ещё сохранились всякие старые пристройки, мне тоже довелось познакомиться с тремя очень близкими ему соседками. И они точно также все сразу оживились, поправили сбившиеся на головах платки и припомнили уже всё то, что знали о нём ещё с самой войны. "Ведь тут у нас кругом полыхало от огня и снарядов. А уцелевшие распухали от голода, картошку морозевую ели. И с одной деревни перебирались в другую. С Переволочной в Горяиновку… дальше Нижинская. А чуть левее уж Муравка… и мать Славы также мыкалась вместе со всеми, прятала его и спасала".
Антипова Валентина Егоровна показала и его любимое место во дворе, на скамейке возле кустов… и когда он приезжал к ним сюда, то обязательно собирал их всех и просил спеть ему какую-нибудь старинную песню. Особенно ту, которая больше всего нравилась его матери Лидии Тимофеевне.

Ни тучки, ни хмарки.
Чай, дождик идёт.
Казак до дивчины,
Чай, вечера ждёт.

Земля здесь действительно непростая. Казачья! И Вячеслав Михайлович прикладывал все силы, чтобы не дать угаснуть тут их духу былому. И помог созвать даже казачий Круг как раз у своего же вознесённого на холме креста. А для всех оставшихся соседок купил новый трактор "Беларусь". Да и списки всех желающих переселиться сюда тоже подготовил.
— Но вот не успел всё-таки, — взглянув на меня и словно желая что-то ещё добавить, произнесла под конец Валентина Егоровна. — На него же после памятника Святославу пошло такое, что… никак нигде не давали поставить. И даже пытались сбить машину с Вячеславом Михайловичем после Белгорода! И он тогда к себе на станцию не поехал, а завернул среди ночи к нам вот сюда.
Ну, что ещё можно сказать после этого? Ведь в словах Валентины Егоровны выражалась вся тревога, признательность и та любовь, которая всегда ощущалась к нему тут в их сердцах и была точно также разлита в эти дни во всех других краях.
Так воскреснет ли былая Русь? Опамятуется ли? И сумеет ли, подобно Святославу Храброму, вновь вымести со своей земли всяческую нечисть?
Именно ради этого Клыков, не устрашась ничего и создавая сей памятник, бросил вызов всем нашим недругам и вступил с ними в смертельную схватку.
Это было его самое последнее творение… и он словно указал — отступать нам уже больше некуда.
Село Мармыжи, Курская область