Авторский блог Евгений Маликов 03:00 19 сентября 2006

АЛХИМИЯ, КАСТАНЕДА И НОВАЯ ОПЕРА

№38 (670) от 20 сентября 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Евгений Маликов
АЛХИМИЯ, КАСТАНЕДА И НОВАЯ ОПЕРА

О том, что Большой открыл сезон премьерой "Евгения Онегина", не писал только ленивый. Но начало сезона в Новой Опере, отмеченное премьерным показом еще одной русской оперы, оказалось менее заметным. Хотя, на мой взгляд, более значимым для развития русского музыкального театра.
Опера "Руслан и Людмила" в музыкальной редакции основателя Новой Оперы Евгения Колобова не стала абсолютным новичком для публики — именно с нее началась история театра в 1991 году. Тогда эта "фантазия на тему" шла в полусценическом варианте, получив полнокровное воплощение лишь в прошлом сезоне.
Я не имел удовольствия увидеть полуоперу. Но о продукте Ивана Фадеева, предложенном 7 сентября, могу судить, исходя, правда, из околомузыкальных соображений.
В любом оперном спектакле нас интересуют две вещи: а) насколько музыка соответствует литературной основе и б) насколько музыкальная драматургия адекватна мусическому решению действия в той его части, которое подчиняется Полигимнии, Терпсихоре и Талии.
На мой взгляд, "Руслана и Людмилу" поэмой назвать сложно, сказкой — еще сложнее. Действие у поэта развивается в неведомом месте и в неведомое время. Но это намекает и на глубину замысла, превосходящего литературную (а тем более народную) сказку. Да, Пушкин камуфлирует поэму под фольклор, он даже следует морфологии, вскрытой позже Проппом-Греймасом. Посудите сами: есть герой, стремящийся к цели, враги (Черномор, Наина), помощник (Финн), бенефициарий (загадочная Голова, о которой позже). Есть даже трикстер, пародийно копирующий поступки героя (Фарлаф). Убери Голову — и всё станет волшебной сказкой. С Головой — нет.
Словом, "Руслан и Людмила" представляется мне произведением, еще ожидающим серьезного исследования, я же хочу поговорить о данной конкретной постановке.
Сложность и множественность смыслов Пушкина я упомянул. Текст мог быть решен в рамках "готического романа ужасов", героической холодности, романтической сентиментальной жестокости и даже буффонады. Всё это заложено в "жгучем глаголе" поэта.
Теперь о музыке. Известно, что "Руслан и Людмила" М.И. Глинки всего ВТОРАЯ русская опера. И в силу отсутствия у Михаила Ивановича каких-либо рамок музыка безупречно легла на литературную ткань. Тоже формализованную "не очень". Глинка не застыл в формах: его музыка подойдет и для "демонического байронизма", и для "готичненькой страшилки", и для площадного действа. Школа придет в русскую музыку позднее и, например, со "Снегурочкой" Н.А.Римского-Корсакова обойтись "авторски" куда как труднее.
Стихия площади, народного театра, пародии и гротеска захватывает нас в Новой Опере с самого начала. Условно-сказочные декорации, будто созданные возлюбившим "хай-тек" Иваном Билибиным, прячут за своей изогнутостью неевклидовой геометрии фиктивную "неправильность" и легкую "бездушность" конвейерного производства. В сравнении с Билибиным костюмы и декорации Виктора Герасименко выглядят подобно "дюзенбергу" (очень роскошное авто из времен Первой мировой) рядом с каретой в стиле рококо. Но и этого мало: на их фоне — ужас! — двигаются фигуры, одетые в прет-а-порте, будто созданные Джоном Гальяно, живи он в Петербурге XIX в.
Царство преизобильности плодов земных и простоты немыслимо ярких туалетов, ярость глубинного русского колорита обрамляется серостью "партикулярности питерского Гальяно", и становится ясно, что история Черномора, его заложницы, витязей, колдунов и ведьм разыгрывается для них, сирых. А мы смотрим, как это было "тогда". Когда создавалась собственно русская культура в ее петербургской версии. Прямо скажем, нетривиальный ход, требующий расшифровки. Два мира, которые еще окончательно не разделились. Кстати, смешно, что "петербуржцы" время от времени превращаются в "функционеров" — рабочих сцены, персонажей для допетровской Руси немыслимых.
Экзотично на сцене выглядят иноземцы: варяжский витязь Фарлаф и хазарский князь Ратмир. Последнего, кстати, исполняет женщина. Оно и понятно: Восток — дело тонкое!
Условность обстоятельств места и времени дает не только богатую возможность для эксперимента. Она пародийно оттеняет метафизический пласт повествования. Главным "дарителем" для Руслана является уже упомянутая Голова. Именно она дает русскому витязю меч, способный сразить Черномора. Но сама Голова должна быть уничтожена. Любой дилетант в алхимии найдет здесь аналогию с "великим деланием" — вот почему можно упомянуть инициатический пласт поэмы. Но и здесь автор "шоу" слегка "улыбнулся": не копьем в нос поражает Руслан Голову, а "вырвав грешный ей язык". Полноты же смеховой стихии Иван Фадеев достигает в сцене со скандинавом Фарлафом. Тот "теряет голову" так, как положено двойнику-трикстеру. Способом, привычным для окруженного мухоморами викинга. Ну и убивает, конечно, затем этот берсеркер Руслана. Привет от Кастанеды!
Однако алхимия надежней наркотиков, и победа будет за нами. Нити первого пункта свились воедино.
Ответ на второй вопрос легок. Фадеевские Терпсихора, Полигимния и Талия чувствуют себя в пространстве Глинки как дома. Даже их нарочитость — оттуда.
Немногим произведениям удается выдержать анахронично-анархические проделки режиссеров. Тут мастерство в угадывании. Колобова, а затем и Фадеева вкус не подвел. И Глинка, и Пушкин склонились бы перед Новой Оперой в почтительном поклоне. Хаотично-пышное зрелище предложило нам взглянуть на то, с чего началась "русская классика". Без морализаторства нам показали историю этого зарождения, а потому и увертюра, перенесенная Колобовым в финал, отсылала к хрестоматийному: "принесли его домой — оказалось, он живой".
Живой, дерзновенный, stainless-театр Новая Опера!
1.0x