КОМУ МЕШОК РОССИЙСКИХ ПРОБЛЕМ?

№34 (666) от 23 августа 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Шамиль Султанов
КОМУ МЕШОК РОССИЙСКИХ ПРОБЛЕМ?
Этюды системного кризиса
В истории системные кризисы в тех или иных странах — не такое уж редкое явление. Многие закономерности и черты при этом повторяются. Но каждый такой кризис уникален, в том числе и сроки переходного периода.
Послевоенные Германия и Япония преодолели свои системные кризисы всего за 5-7 лет. Но перед этим они проиграли войну, были оккупированы, затем форсированно встроены в глобальный западный проект, потеряв в значительной степени свою традиционную национальную идентичность.
После Октябрьской революции переходный период, связанный с системным кризисом, продолжался в Советском Союзе приблизительно 12 лет: с 1917 по 1929 год, когда летом была разгромлена "правая, бухаринская оппозиция". С этого момента началу практической реализации "красного проекта" — принципиально нового цивилизационного сценария в человеческой истории — в концептуальном плане уже никто не мешал.
В кемалистской Турции, которая в это же время возникла на руинах бывшего Оттоманского халифата, переходный период затянулся гораздо дольше — почти на полвека. Своего нового цивилизационного проекта у Ататюрка не было. Эффективно и быстро интегрироваться в иную цивилизацию не позволяли внутренние социальные, экономические, культурные и религиозные причины. Когда же эти факторы в значительной степени были перемолоты, в результате насильственной вестернизации, Турция стала интегрироваться в западную цивилизационную модель. Но по мере такой интеграции внутри страны вновь ожил и стал стремительно набирать силу альтернативный исламский проект. Не случайно ведь, что свыше 90% турецкого студенчества на выборах голосуют за исламские партии. Кризис национальной самоидентификации в Турции постепенно обостряется.
Для позднего Советского Союза, а затем и возникшей на его обломках "демократической" России проблема национальной и державной самоидентификации в течение всего системного кризиса подспудно также остается одной из ключевых и принципиальных. "Кто мы?" — часть процветающего Запада, продолжатели некой исторической традиции, наследники советского "красного проекта", удобрение для некой новой цивилизации или еще что-то?
Как бы ни хотелось, но есть факты, от которых не уйдешь. Даже при всей остроте геополитического противостояния во второй половине ХХ века постепенная интеграция СССР в западный цивилизационный проект, начавшаяся еще при хрущевском режиме, активно продолжилась в период Брежнева—Андропова. Горбачев и Ельцин в действительности только довели до логического конца то, что начали их коммунистические предшественники. То есть надо прямо признать, что по целому ряду параметров сегодняшняя Россия — уже часть Запада.
Системный кризис в России, продолжающийся уже свыше тридцати лет, — совсем не случайность и не следствие только неких отдельных субъективных или объективных факторов. Это результат исторической катастрофы "красного проекта" как одного из вариантов материалистической, технологической цивилизации в двадцатом веке. Этот кризис — важнейший показатель резкого обострения противоречий в рамках самого западного цивилизационного проекта, индикатор надвигающегося драматического глобального системного кризиса.
Не случайно ведь для Запада сохранение слабого, стратегически управляемого Советского Союза было жизненно важно. В мае 1991 года тогдашний госсекретарь США Дж. Бейкер топал ногами, размахивал руками и на повышенных тонах требовал от министра иностранных дел СССР А.Бессмертных, чтобы Москва срочно ввела танки на Украину, объявившей о своей государственной независимости. И сейчас для обеспечения геополитического баланса Запад крайне заинтересован в сохранении слабой, жестко управляемой извне России, но способной за счет своих ресурсов смягчить драматическую динамику глобальных кризисных процессов.
Нынешняя фаза российского кризиса — это результат постепенного нарастания в последние несколько десятилетий системы патологических дисфункций, не решаемых привычными способами противоречий во всех сферах советско-российского социума.
В социальной сфере поразительными темпами развивался процесс отчуждения государства от общества. Он привел, с одной стороны, к небывалой деградации государства (в начале 2000 года Путин даже конфиденциально заявил, что "у нас вообще нет государства"), а с другой стороны, к тотальной расконсолидации общества. Сегодня только личная популярность Президента России внешне скрывает факт такого критического отчуждения, но сам-то опасный процесс продолжает развиваться.
Когда государственные институты, по мере развития системного кризиса, уходят из-под контроля общества, то такое общество объективно начинает платить настоящую коррупционную дань корпоративным группам, действующим от имени государства. В России эта ситуация настолько обострилась, что здесь уже больше десяти лет существует фактическое двоевластие. С одной стороны, официальный режим, с другой стороны — "коррупционная властная система", включающая в себя, по некоторым данным, почти 2,5 миллиона членов и контролирующая финансовые потоки, адекватные госбюджету и тысячами нитей связанная с госорганами.
Системный кризис полностью уничтожил то, что называлось "советской элитой". Но без элиты, осознающей себя именно единой элитой, стратегически структурировать общество практически невозможно. Особенно в нынешних условиях, когда самодостаточный, самовоспроизводящийся и значимый по своим масштабам российский средний класс практически отсутствует.
Несмотря на все попытки нынешнего режима, продолжается региональная дифференциация российского общества: житель Москвы и житель условного поселка Запредельное в Читинской области принадлежат не только к совершенно разным странам, но и к разным вселенным и по уровням доходов, и по социальной психологии, и по культурной идентификации и т.д.
Никакая официальная пропаганда не может скрыть того, что региональная дифференциация объективно усиливает такую социально-экономическую многоукладность, дополняемой в российских условиях этнокультурной многоукладностью.
В условиях расширяющейся системной многоукладности, естественно, происходит воспроизводство анклавов "запертой бедности", которые, в свою очередь, тянут целый шлейф других проблем, в том числе и проблем безопасности. Например, в целом ряде депрессивных районов Северного Кавказа безработица доходит до 80-90% от всего местного трудоспособного населения.
По мере развития в России потребительской модели общества, потребительских настроений в стране продолжается процесс неуклонной и тотальной партикуляризации интересов — личных, групповых, региональных, корпоративных и т.д. Нынешняя Россия — это самая "мелкобуржуазная" страна в мире! Здесь негласные принципы "Мой личный интерес превыше всего!" или "Каждый за себя, один Бог за всех" господствуют во всех, без исключения, социальных стратах — начиная от олигархов (шире класс крупного капитала, включающего в себя свыше 50 миллардеров и около 100 тысяч долларовых миллионеров) и кончая бомжами (и другими ультрамаргинальными слоями общества).
Воспроизводящиеся социальные противоречия питают и питаются ключевыми проблемами в государственной сфере. Поскольку произошло и постоянно происходит взаимопроникновение государства и общенациональной коррупционной системы, то сохраняющееся высокое недоверие социальных и корпоративных групп к большинству государственных институтов крайне высоко.
По-прежнему в российском государстве нерешенной остается одна из главных проблем — создание и запуск общенациональной кадровой системы. Усиление межнациональной напряженности в стране, и шире отсутствие государственной национальной политики вообще, связано, в первую очередь, с отсутствием государственной кадровой системы.
Для нынешнего российского общества крайне острой остается проблема безопасности. Большая часть населения на личном опыте убеждена в неэффективности государственных институтов в сфере личностной и общественной безопасности. Более того, десятки миллионов россиян считают именно эти институты одной из главных угроз в сфере безопасности.
В ценностной сфере российского социума самым драматическим, на фоне деградации государства и государственной идеологии, следствием системного кризиса стало размывание традиционного ценностного ядра общества. Именно такое ядро определяет, что "хорошо", а что "плохо", что "можно", а что "нельзя" в мышлении и поведении.
По мере форсированной интеграции в мировой рынок в 90-е годы объективно происходило и включение России в ценностное поле западной цивилизации. Так же, как во многих развитых западных странах, в России обостряется проблема смысла жизни: десятки миллионов людей в той или иной форме задают вопрос: "есть ли смысл в моей жизни? зачем я живу?". Страна стала одним из лидеров в мире по числу самоубийц (почти 60 тысяч только в 2005 году) во многом по этой причине.
В ценностной сфере нынешняя Россия представляет собой беспрецедентную мозаику самовоспроизводящихся ценностных анклавов. Крупнейшие мегаполисы интегрированы в "золотой миллиард". Есть районы, где культивируются шаманские и анимистические традиции. Возрастает количество людей, которые идентифицируют себя в качестве православных. Миллионы людей живут по понятиям криминального мира. Растет количество сторонников молодежных, языческих и других изощренных культов. В регионах традиционного распространения Ислама резко усиливается влияние мусульманских ценностей. И т.д. и т.п.
В этих условиях особенно симптоматичным становится болезненная ситуация в идеологической сфере. В переходный период крайне сложно по объективным причинам сконструировать принципиально новый общенациональный идеологический каркас, разработать некую работающую общегосударственную идеологию. Нынешняя Россия этому — блестящий пример!
Конечно, можно написать десятки книг и сотни статей по вроде бы идеологическим вопросам. Можно даже развернуть дискуссию по вопросу значения термина "суверенная демократия". Но на самом деле никакой реальной общенациональной консолидации, тем более по мобилизационной модели, происходить не будет.
Именно по причине системного кризиса, который, гнусно ухмыляясь, потребует, прежде всего, выработки собственного цивилизационного проекта или по крайней мере собственных цивилизационных критериев, или уж на самый худой конец, четкой позиции к обостряющейся межцивилизационной конкуренции.