№31 (663) от 02 августа 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Дмитро Корчинский — Алина Витухновская
«У РЕВОЛЮЦИИ НЕТ ЗАДАЧИ...»
Алина ВИТУХНОВСКАЯ. Какая Идея, даже Сверхидея, вами движет? Менялась ли она на протяжении жизни? Каковы вы сейчас по сравнению с тем, каким вы были десять лет назад?
Дмитрий КОРЧИНСКИЙ. Я принадлежу к породе людей, которых один мой долго сидевший знакомый назвал "процессники". Это люди, которые тащат процесс. Процесс для меня интереснее, чем результат. Понятия более важны, чем цели. Некая экзистенция, наполненная, напряжённая форма жизни — это самое главное.
А.В. То есть у вас нет сверхзадачи? Революция — это просто проявление жизненной силы?
Д.К. У революции нет задачи. Потому что революция — сама по себе благо, и ожидать блага после революции не имеет смысла. В жизнь приходят некие пиковые состояния. Пиковое состояние, что бывает самое интересное с человеком или с человечеством — это революция, участие в революции. Вот это пик. После этого начинается спад.
А.В. А разве кровавое диктаторство — не наивысший пик? Или вы говорите о вещах, возможных в современном мире? Ведь революция ещё более-менее возможна, а диктаторство — так, детская утопия, что ласково маячит где-то пред недостижимой Вальхаллой воина-тирана?
Д.К. Вот я не знаю, когда Сталин был счастливее — где-нибудь в 1950 году, в Кремле, где он видел соратников, которыми можно было помыкать, но при этом он имел отношение только к бумагам, или же когда брал Тифлисский банк…
А.В. Вы имеете в виду, что реальность ограничивает этот безумный порыв, свойственный революционерам, пассионариям? Но мне кажется, что у Гитлера, например, было не так. Он всё же осуществил нечто невозможное. То есть это был такой запредельный, дикий, иррациональный, короткий всплеск. Воспалённое цветение Иного. Пожар кровавых астр…
Д.К. Всплеск был. Но есть два типа диктаторов. Вот есть диктаторы вроде Наполеона и Гитлера. Это люди экстенсивные, которые после прихода к власти не останавливают революцию. Гитлер же продолжал делать революцию, будучи рейхсканцлером. Он хотел распространить революцию на весь мир. И был, например, Франко, который закрылся у себя в Испании и сидел там хрычом. И это было скучно. То есть революцию нельзя останавливать, она должна идти до тех пор, пока не сгорит сама. Хусейн или Милошевич тоже были скучные диктаторы, неправильные.
А.В. Здесь вам тоже важен процесс, а не результат?
Д.К. Главное — процесс. Потому что результат прячется в процессе. Вот болото живёт дольше, чем молния. Но это же не значит, что болото важнее молнии. Молния — более величественная вещь, чем болото, хотя она мгновенна. К этой мгновенности и стоит идти. Всё идёт, накручивается к молнии, накручивается к максимуму, а потом, конечно, всё падает. Такова жизнь.
А.В. Такие понятия, как "патриотизм", "Россия", "Украина" имеют для вас какое-то значение, или они превратились даже не в "постмодернистский штамп", а скорее в некие кусочки экзистенциальной головоломки, которую вы собираете, дабы прийти к тому результату, к экзистенциальному пределу, к тому, о чём вы говорили выше?
Д.К. Патриотизм имеет, конечно, большое значение, но, естественно, это уже не патриотизм девятнадцатого века. Мы понимаем, что патриотизм французских революционеров совсем не тот, что патриотизм русских черносотенцев. Разные формы существования, разные формы осознания. Нам на Украине легче, чем в России. Потому что мы можем себе здесь придумывать Украину. Мы — патриоты придуманной Украины, Украины наших планов. Мы находимся в некоем пограничье. А пограничье — самая продуктивная территория, самое продуктивное состояние, оно прозревает некие откровения. В пограничных территориях поспевают зёрна будущих Империй. Украина удобна тем, что она имеет сфантазированное прошлое, и, соответственно, сфантазированное будущее.
А.В. Некоторое время назад мы с Гейдаром Джемалем говорили о том, что такое Россия, что такое патриотизм, и сошлись на том, что Россия — это единственная сакрально правильная территория, на которой могут произойти какие-то подлинные события. Россия — некая чёрная дыра, которая засасывает в себя энергетику редких великих личностей, воинов, пророков, пассионариев, мамлеевских шатунов, просто мутных безумцев, что валятся сюда под разухабистые трели демонически-индустриальной и в то же время лубочно-отчётливой, убийственной гармони. И вот из этой черной дыры после магических алхимических мутаций неизбежно должно возродиться Нечто, например, "Другая Россия", пользуясь терминологией Эдуарда Лимонова. Мне кажется, вы говорите об Украине похожие вещи. Но встаёт вопрос: не идёт ли речь о внутренних проекциях "обособленных личностей", которые имеют в виду некую другую реальность, нежели та реальность, которая нас окружает? Не являются ли "Россия", "Украина", "патриотизм", "революция" лишь символами, которыми мы пытаемся активизировать сакральную энергию, которой так не хватает в данной реальности?
Д.К. Мы, конечно, должны наделять свои территории какой-то особенной сакральностью. Хотя, например, Ливан по сравнению и с Украиной, и с Россией — территория, намного более способная продуцировать личностей, продуцировать события, и этим она, в отличие от нас, постоянно занимается.
А.В. Быть может, когда мы сакрализуем наше пространство, в этом есть доля инерциального лукавства? Мы — как авторы последнего бессмысленного слова. И в конце было слово. Слышит ли его народ?
Тускнеет краденое солнце.
И мародёрствуя, с ленцою,
На Родине моей народцем
Сосётся леденец покоя.
Д.К. Я отношусь к этому по-донцовски, был такой деятель Дмитро Донцов. Он использовал метафору Шевченко — о том, что люди делятся условно на два психологических типа: на казаков и свинопасов. Развивая эту метафору, можно сказать, что современный мир устроен в интересах свинопасов, а казаки дискриминированы. И смысл Революции в том, чтобы стало наоборот.
А.В. То есть восстановление некоей подлинной иерархии?
Д.К. Не сказал бы, что это подлинная иерархия. Просто считаю, что свинопасы должны пасти свиней, а вопросы культуры, войны, политики, основные вопросы бытия они не должны решать со своей свинской позиции. Знаете, когда народность имела какой-то смысл… Во времена, когда ещё сохранялась некая ландшафтная составляющая, по Шпенглеру... Какой-нибудь крестьянин начала двадцатого столетия имел глубину ассоциаций в тысячу лет истории народа. Например, конструкция крестьянского дома сохранялась веками. Но всё это исчезло. Соответственно, нет народности в том смысле, в котором это понимали, например, русские народники в девятнадцатом веке. Это население, лишённое глубины ассоциации. Его ассоциации диктует уже не история народа, не ландшафт, а латино-американские сериалы, голливудские фильмы, негритянская музыка.
И, соответственно, обращать внимание следует только на тех людей, которых ты уважаешь "по понятиям", на тех, кто придерживается с тобой одних понятий.
А.В. А кого вы уважаете по понятиям? Какие группировки вы могли бы обозначить как перспективные?
Д.К. Как-то мы беседовали с Гейдаром Джемалем, и он сказал правильную, хотя и обидную для всех нас вещь: "Вот смотрите: взять убогий Казахстан или Узбекистан. Как только там случилась перестройка, там сразу мгновенно возникла вооружённая оппозиция. То есть какое-то количество людей ради своих идей решили взять автоматы в руки". А у нас — что в России, что в Украине — вот уже пятнадцать лет всё больше помидорами кидаются. Дело вовсе не в том, что вооружённая оппозиция — это так уж хорошо. Но её отсутствие свидетельствует о глубине болезни.
А.В. Мы находимся в ситуации завершения подлинных событий. Остались персонажи, в которых сконцентрированы сверхчеловеческий потенциал и запредельная крутость, но эти свойства, похоже, невозможно более спроецировать на мир. Ибо мир — разноцветные галлюцинаторные конфеты, мутная явь, дурная суета. Одинокие "монстры", гениальные пророки, вещающие на несуществующих языках, герои внутренних битв, нездешние великаны не нужны кружевной тле масс, творящей анекдоты вместо истории. Что делать? Набить карманы взрывчаткой, ядом, как степной волк Гессе, или как Мисима, заполнить тяжёлые минуты досуга изучением техники харакири, дабы возникнуть в предельный момент чужой истории если не победителем, то сверхчеловеческой инсталляцией, несущей тотальную абсолютную ответственность за свои слова, за свои цели, за свою внутреннюю сущность?..
Д.К. Не то чтобы ситуация очень плохая, нет. Я просто говорю о том, что нам, деятелям славянского мира, не стоит надувать щёки. Надо всегда чётко чувствовать свой масштаб.
У меня есть сверстники, знакомые, которые уже вошли в историю. Я вошёл только в газеты и воспринимаю это как трагедию. Это всегда меня останавливает от того, чтобы надувать щёки. Пока что мы ничего ещё толком не сделали. Об этом надо постоянно говорить и мучиться этим вопросом, вопросом: "Что делать"?
А.В. Как обращаться с зомбированными массами?
Д.К. Война, охота, торговля, искусство — это внутреннее дело пяти процентов населения на всей земле. Широкие массы это не интересует. Хотя нельзя пренебрежительно относиться к этим людям. Они производят материальные блага. Надо, чтобы они производили больше материальных благ, чтобы им было хорошо. Не надо пытаться втянуть их в процессы, которые им глубоко неинтересны.
Условно говоря, это внутреннее дело между вами и Путиным. При чём тут массы? Любой человек сегодня может нажать на спусковой крючок. Какова численность "Хезбаллы" или "Аль-Каиды"? Минимальна.
Пятьдесят человек, которые решили пожертвовать собственной жизнью, способны быть геополитическим центром. Радикальное исламистское сообщество, состоящее из небольшого числа людей, есть реальный фактор международной политики. Ни одна мусульманская страна таковым не является. А исламистское сообщество, несколько негодяев и бомжей, но которые искренне верят в Аллаха — с ними приходится считаться, против них организуют кампании.
А.В. А к Лимонову вы как относитесь?
Д.К. Хорошо. Но считаю, что сейчас он делает глупости.
А.В. В смысле объединения с либералами?
Д.К. Ну да. Но персонаж он симпатичный. Очень мало есть российских литераторов, способных отсидеть за свои фантазии пару лет в тюрьме и не перепугаться насмерть. Он доказал, что за свои фантазии готов отвечать. Потом ему удалось создать стиль. Если газета "Лимонка" попадает в какую-нибудь дыру, вокруг этого тут же появляется группа молодых людей. Им ясно, как быть лимоновцем — что кричать, что носить, как чувствовать. Создание стиля — это высший класс, это высший пилотаж. Нам пока создать такого не удалось.
Это как хиппи. Не было же никогда мирового заговора хиппи. Но хиппи были в каждом городе. Для того, чтобы стать хиппи, вам достаточно было потусоваться с пацанами месяц, не мыться, отпустить волосы, нацепить фенечку. Вот Лимонову удалось создать типаж. Это, конечно, не хиппи, но… это очень большое достижение для нынешнего времени. Что бы про Лимонова ни говорили.
Хотя, конечно, есть проблемы. Как-то мне довелось говорить с ним, и я спросил: "Вот происходит Национал-большевистская Революция в России, и что дальше? Кого мы вешаем? На кого идём войной?"
— Мы, наверное, изменим избирательный закон, — ответил Лимонов.
— Всё это варится для того, чтобы изменить избирательный закон?
— Тогда у нас будут, наконец, честные выборы, будут по-другому регистрироваться партии.
Кроме стиля, всё-таки нет еще соответствующих понятий.
А.В. Что вы думаете о перспективах 2008 года? О перспективах радикальных организаций?
Д.К. Революции всегда происходили спонтанно. Все большие события происходят спонтанно. На этот счет у меня есть теория. У Бога в ящике валяются ненужные территории, ненужные народы. Время от времени Он наугад опускает руку в ящик, выхватывает оттуда что-нибудь — и именно на этом куске делает историю.
Никто не мог бы предположить, что в Аравии возникнет взрыв, который изменит цивилизацию. Никто не мог предположить, что Монголия, — самая отстойная страна, в конце двенадцатого столетия…
Я считаю, что в ящике у Бога осталось не так уж и много территорий, в которых никогда ничего нового не происходило. Украина там валяется, какие-то области России. Не надо сильно мучиться, если мы этого не увидим. Карл Маркс и Фридрих Энгельс так и не дожили до революции. Но для всех остальных революций они остались с нами.
1.0x
