АПОСТРОФ

№29 (661) от 19 июля 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Сергей Угольников
АПОСТРОФ

Мартин ХАЙДЕГГЕР. "Ницше и пустота" . О. В. . — М.: Алгоритм; Эксмо, 2006, 304с., 3000 экз. (Философский бестселлер).
Современный кризис самоидентификации, выражающийся у его самых истеричных объектов в попытках изложить представление о множественности самости, перевести качественное состояние (вернее его отсутствие) — в количественные единицы измерения, требует вноса изменений в понятийный аппарат. Несмотря на всю сложность коммуникации с теми, кто с придыханием, без тени иронии произносит оксюмороны типа "немецкий гуманизм", и даже подразумевая некоторую степень обусловленности такой реактивности, пропорциональное возрастание интереса к творчеству немецких мыслителей, не числивших себя в ведомстве гуманистов — безусловно.
Концентратом немецкого негуманизма (в данном случае невозможно употребить приставку анти-, ввиду отсутствия объекта противопоставления), традиционно считаются интерпретации Хайдеггером произведений Ницше. Но слово "традиция", как прилагательное к негуманной философии, — уже несёт в себе часть той "ценности", которую европейский нигилизм подверг категоричному и тотальному обесцениванию. Субъективное установление категории для "ничего" (nihil), и такая же воля, предписывающая "ничему" — наличие территориально-исторического контекста, позволяет провести иерархию географического восприятия. Трактовка нигилизма (пустоты, ничего) Тургеневым и Достоевским — оказала столь заметное влияние на европейское стремление (волю) к экспансии, что для обозначения "отрицательного типа, в родную почву и родную силы её неверующего", был принят термин "позитивизм". Классический нигилизм в трактовке Хайдеггера гораздо шире, нежели примитивное "отрицание всего, что основано на традиции, власти и каком-либо ином авторитете", ибо власть это нечто, прилагаемое к воле, к "ничему". "Ничто" это — субъективная ценность, искусство, а под искусством можно подразумевать и прусскую армейскую муштру, но одновременно не подразумевать музыку Вагнера (как незавершённый нигилизм). Позитивизм вне европейского контекста не имеет субъективной западной ценности, "западник" вовне (тот, кому ценности ре-презентованы), с точки зрения нигилизма — это идеальный раб. Эта идеальность не зависит от вектора репродукции ценностей: либерализма, коммунизма или фашизма, тему репродукторам определили вовне. Правом на самостоятельность (что можно даже осязать) те, кто подразумевается под западниками вне его территории, не обладают, она право тех, кто презентует самость — Западу. Ямщик, выкинувший на крутом повороте прусского милитариста Бисмарка, отряхивая ему шубу от снега, властвует над ним: "ничего, барин, ничего". Произвол ямщицкого определения отсутствия, пустоты, настолько поразил будущего канцлера Германии, что он заказал себе с перстень с надписью "ничего". Русский ямщик в своём праве творить произвол, его "ничего", оно в то же время "всё": сабля, пули, штыки, размах чапаевских атак в борьбе за всеобщее равенство и отрицание всеобщего равенства. Не создающие колейности розвальни — идентифицировали волю к установлению колеи вплоть до руин множественности идентификации.
Поэтому Хайдеггер любил жить не в городе, а в горной деревне, и по той же причине он не любил горнолыжников. Конец метафизики для него ни в коей мере не означал "конца истории", его творчество по отношению к множественности нигилизма вне новоевропейской самости — определяюще. Столь же категорично, концентрированно он определяет тот компонент наследия Ницше, который сделал субъективность неполной, позитивистские руины, статику, влияющую на динамику: "Ницше на помочах английского эмпиризма проваливается в "психологическое объяснение". Эти обусловленные помочи (благодаря которым проваливался не один только Ницше) настолько диссонируют с отсутствием дорог (при наличии направлений), что восприятие его сущности теми, кто задаёт направления вне Европы — субъективно оценивается чрез их нелепый вид, который препятствует переходу (мета), удерживает связь с предельной метафизикой.
И, конечно, только благодаря экзистенциализму Хайдеггера, можно понять, насколько определяющей для Ницше была метафизика Лейбница. Ось, сделавшая всё "субъектообразным", определившая немецкий "гуманизм" и идеализм, определила в то же время и новоевропейский нигилизм. Гуманизм всегда абстрактен, нигилизм — предметен. Отсутствие конкретности, растворённой во множественности инертности — привела Европу к "ничему без воли". Определение ей задают извне. Новый Свет, обустроенный теми, кто убежал от Декарта и не добежал до Ницше (а значит, ещё находится в процессе перехода), не мудрствуя, определил "новоевропейское сознание" не как философскую категорию, а как реактивное безвольное пространство, зависимое от чужой субъективности. С их властной позиции это вполне праведно и морально, и совпадает с позитивистской общечеловеческой моралью, имеющей исключительно пропагандистскую ценность. Эта ценность приводит к распаду (множественности) самости, вводя, однако, критерии субъективной оценки для тех, кто сомневается в возможностях познания мира через так называемую философию.
Словосочетание "немецкий гуманизм" Хайдеггер берёт в кавычки, а идеализм — нет. Он математик, и это многое определяет.