ТВЕРДЫНЯ ПОДНЕБЕСНОЙ

№26 (658) от 28 июня 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Владимир Бондаренко
ТВЕРДЫНЯ ПОДНЕБЕСНОЙ
Путевые заметки о современной жизни и культуре КНР
Слово "Китай" в русском языке появилось от тюрок и обозначало племя северных кочевников "киданей", в девятом веке нашей эры завоевавших северный Китай и впервые сделавших столицей завоеванного государства захолустный Пекин. В общем-то, это всё равно, если бы китайцы до сих пор называли Россию "Золотой ордой". Мы, наверное, обижались бы. А китайцы ко всем обозначениям относятся по-даосистски, спокойно, у них другая мера измерения. Правили Китаем и кидани, и чжурчжени, и монголы, и маньчжуры, и англичане, и японцы, но всё проходит, а Поднебесная остается. Щедро отдавая всему миру свои изобретения: и бумагу, и компас, и порох, Поднебесная также щедро берёт у своих завоевателей все полезные для империи изобретения. Они по-своему благодарны завоевателям, у них нет бессмысленной мстительности. Из всех колонизируемых народов, пожалуй, китайцы наиболее щедро использовали опыт колонизаторов во благо Поднебесной.
К примеру, они благодарны монголам за то, что те жесточайшим образом объединили все китайские провинции, готовые уже разлететься навсегда по разным углам. Южный Китай, до которого не доходили ни кидани, ни чжурчжени, уже готов был обособиться в отдельное независимое царство, но и до них добрались монголы. Благодаря им сохранилось централизованное государство. Сравнивая монгольское нашествие на Китай с монгольским нашествием на Русь, остается пожалеть, что монголы "недозахватили" нынешнюю Украину — все нашествия проходят, а единая Россия остается. Была бы Украина под монголами, так бы и осталась до сих пор неотъемлемой частью России. Вот мы имеем сегодня Россию в границах монгольского ареала. Но без Украины. Я понял, почему китайцы так терпеливо ждали присоединения Гонконга и Макао. Что для них лишние 50 или 100 лет? Так без всяких войн присоединят они и Тайвань.
Мои заметки не столько о Китае, что увидишь в этой имперской Твердыне за две недели? Сколько о своих впечатлениях и о Китае и о России на фоне Китая, в отражении Китая. Китай — это упущенные возможности России. Не пойму, какими незрячими глазами смотрят на тот же Шанхай все наши путины, грефы и прочие кудрины? Как можно, увидев наяву реальные пути развития, шанхайские дорожные развязки, небоскребы и новейшие научные центры, врать с телеэкранов о стабильном росте экономики России? Сырьевую колонизацию умело назвали энергетической экономикой, но даже нефть гоним в необработанном виде, лес отправляем бревнами, даже алмазы не научились как следует обрабатывать, доверив это "Де Бирсам". Ни одного завода высокой технологии не построив, с чем мы едем на шанхайский форум, — всё с тем же необработанным сырьем?
Когда мы подлетали к Харбину, Валентин Распутин говорит мне: "Володя, ну это захолустный провинциальный город, интересный разве что своим русским прошлым". И на самом деле, по сравнению с Даляном или Шанхаем, с промышленными гигантами юго-востока, Харбин далеко не на первом месте. Но вот мы прилетели, едем от аэропорта в гостиницу, мимо — громадные стройки, мосты, небоскребы, уникальные дорожные развязки, до которых нашему Лужкову с его тремя кольцами далеко, как до Луны, новейшая инфраструктура. Современный, многомиллионный, динамично развивающийся город. Я спрашиваю Валентина Распутина: "Хоть в чем-нибудь с твоим разрушающимся Иркутском можно Харбин сравнить? А ведь когда-то были похожи друг на друга: и архитектурно, и по количеству населения, и по объему экономики". Можно находить минусы и в Харбине, и в Шанхае — они есть всегда и везде. Но Иркутск или Красноярск, Владивосток или Хабаровск сегодня неконкурентоспособны по сравнению даже с Харбиным.
Вот и осталось нам разве что ностальгировать на русском кладбище, у памятников русским воинам или бродить по харбинскому пешеходному Арбату, оставленному сознательно, как кусочек "руссейшего Харбина" для наезжающих туристов.
Маршрут нашей писательской группы заранее прокладывался живущей ныне в Пекине известным критиком и журналистом Светланой Селивановой, а вся поездка стала возможной благодаря помощи Внешэкономбанка и его главного представителя в Китае Петра Селиванова, включившего в программу года России в Китае и русско-китайские литературные встречи. За две недели мы объехали почти весь Китай, с севера на юг. Пекин, Харбин, Нанкин, Ханьчжоу, и, наконец, Шанхай. В Шанхае как раз попали на репетицию встречи членов ШОС, видели небесный огонь и все волшебство древней китайской пиротехники. Видели доброжелательность и приветливость большинства китайцев. Это и поразило даже больше, чем промышленный размах. Доброжелательная атмосфера, радушие и настроенность на сотрудничество. После нашей нынешней российской озлобленности, от которой устаешь, хоть и понимаешь, что она — результат безысходности и безнадеги, эта китайская всеобщая (не только на официальном дипломатическом уровне) приветливость кажется восточной загадкой.
Скажу честно, Китай меня поразил гораздо больше, чем Нью-Йорк или Сан-Франциско, Мюнхен или Кёльн. Там всё было ожидаемое. Ну да, вы такие, а мы другие. Китай показал, как можно становиться другим по экономической и державной мощи, не уничтожая своего национального лица. Китай — это вечный упрек разрушителям СССР. И прежде всего либеральствующей элитарной своре, когда-то громко провозгласившей: "Иного не дано". Вот оно — иное. Ещё каких-то 20-30 лет назад, учившееся всему у Советского Союза. А сегодня уверенно ощущающее себя "Твердыней Поднебесной".
Думаю, прагматичные китайцы прокручивали для себя и либеральную модель развития, осознали, что за ней последует развал страны на десять-пятнадцать частей, развал экономики и еще большее обнищание, и успешно отказались от нашего перестроечного опыта. Под руководством КПК как государствообразующей структуры они успешно строят самый развитой капитализм с китайским лицом. Думаю, новейшие системы развития они заимствуют у столь же коллективистских по менталитету Японии, Южной Кореи и даже Тайваня, но не у индивидуалистического Запада. Нам, с нашей остаточной соборностью, тоже не мешало бы перенимать опыт у таких же соборных стран, но, увы, наша интеллигенция неизлечимо больна западнизмом, и до возможностей народа ей никакого дела нет. Вот и будем прививать западнизм до гибели последнего русского.
И нечего винить в этом евреев, тоже вполне коллективистский и религиозный (судя по Израилю) народ, — сами рвёмся в смертельную для нас петлю индивидуализма. Не Запад, а Китай — наша последняя возможность выхода из кризиса. Оказывается, и в наше время за 15-20 лет можно преобразовать всю страну.
Ездили мы на автобусах и по северным провинциям, и по южным. Видели и крепкие деревни с кирпичными домиками хозяев, видели и лачуги, с которыми когда-то позиционировали весь Китай. Пока еще в деревнях живет до 80% населения. За последнее время промышленного бума, как в сталинские годы индустриализации, из деревень в город переезжает до 100 миллионов человек. Живут в общежи- тиях, по 20 человек в комнате, но строят и строят, вкалывают на заводах по 10-12 часов, и за четыре-пять лет собирают деньги на квартиру. Видели нищету тела, но не видели нищеты духа. Самый бедный китаец уверен в себе и своём будущем, знает, что если не он, то дети его будут жить благополучно.
Этой уверенностью наполнена и современная китайская литература. Она благополучно пережила период увлечения разоблачениями культурной революции. Так называемая "литература шрамов" дала немало первоклассных произведений. К примеру, повесть Шэнь Жун "Средний возраст", повесть Фэн Цзицая "Крик", книги Ай Цина и Лю Биньяна, рассказы Ван Мэна и Чжан Цзе. Эти произведения охотно переводились на Западе и долгое время как бы представительствовали от имени всей китайской литературы. В конце концов, и Нобелевскую премию по литературе за 2000 год дали китайскому прозаику Гао Синьцзяню, живущему в Париже, за его в каком-то смысле разоблачительный роман "Гора души". Так же и мы в России в те же годы были увлечены рыбаковскими "Детьми Арбата", гранинскими "Зубрами" и дудинцевскими "Белыми одеждами". И где это всё? Вот так и в Китае и читателям, и писателям надоело украшать себя шрамами — тем более, на дворе стояло уже совсем другое время. Появилась новая китайская литература. Начались поиски нового героя. Сегодня в Китае резкий раздел между литературой среднего и старшего возраста и литературой молодых. Писатели от 50 лет и старше страшатся тотальных преобразований, ищут незамутненные корни где-нибудь в горах Тибета , как Гао Синьцзянь,или даже в непроходимых лесах Латинской Америки, как Чжан Цзе. Молодые вовлечены в проект переделки Поднебесной. Они предлагают свои технократические идеи, но всё с той же тонкой мистической китайской чувственностью. Свои природные оазисы они устраивают где-нибудь на крышах высотных зданий, внутри техносферы. В Нанкине я познакомился с одним из лучших писателей Китая Су Туном, его рассказ будет опубликован в одном из ближайших номеров газеты. В Ханьчжоу беседовал с Ванг Лимином, по его роману был поставлен фильм, который взял "Золотого льва" в Венеции. В Шанхае меня заинтересовала проза Сунь Ганьлу, сравнимая с прозой наших "сорокалетних". Появились и совсем молодые лидеры, в силу молодости пытающиеся по извечной традиции сбросить всех стариков с корабля современности. Они, подобно нашим молодым, уже не рвутся в союзы писателей, зарабатывают на жизнь на стороне, но активно завоевывают книжный рынок. К примеру, в Шанхае живет молодой , 1978 года рождения, Цай Цзюнь, писатель, успешно сочетающий приемы западного мистического триллера и китайской исторической мифологической прозы. Древние китайские сказки времен династии Тан или Сунн он перекладывает на современный язык, следуя примеру того же Борхеса или автора "Рассказов о необычайных людях" Пу Сунлина. Как считает Цай Цзюнь, китайской литературе сегодня нужны смелые и умные молодые герои. Думаю, нужны они и России. Как и Цай Цзюнь через Интернет вошла в литературу и популярная ныне Аньни Баобэй, с её романами о духовных поисках молодых деловых людей, разрывающихся между скоротечным бизнесом и традиционными буддистскими медитациями. Как соединить в себе древнюю китайскую неспешность в делах и тотальную компьютеризацию, бешеный ритм жизни с желаниями души?
Поразительно, но мы в России до сих пор не спешим оглядываться на Китай, который на глазах становится ведущей мировой державой, никак не спешим избавиться от былого пренебрежения бывшим "младшим братом". Места-то давно поменялись, и не за Западом нам надо спешить, безнадежно отставая и уничтожая остатки традиционного русского менталитета, а за развивающимся Востоком. А то и Казахстан скоро придется приводить в пример. Вот и китайскую современную литературу мы пока и знать не хотим, поспешно переводя достаточно пустых и художественно неубедительных Бегбедеров и Уэльбеков. Даже Нобелевского лауреата 2000 года Гао Синьцзяня до сих пор не перевели. Для нас до сих пор современная китайская культура —" терра инкогнита".
Китайцы к 2012 году всерьез хотят избавиться от нищеты. Не по-хрущевски и не по путински, "торжественно обещая" и ничего не делая, а шаг за шагом, квартал за кварталом, снося разваливающееся старье и застраивая все города и посёлки новыми зданиями, развивая разом все отрасли промышленности. У них бы стабилизационный фонд не залежался в западных банках. Весь бы пошел в дело развития. Кстати, с бесплатными подачками населению Китай не спешит, он создает рабочие места и предлагает каждому встраиваться в ритм развития. Этому преображению ежедневному всего Китая мы и были свидетелями. Впрочем, также когда-то строился и весь Советский Союз. Куда ни приедешь, везде комсомольская стройка, то новый научный центр, то суперзавод, то стадион. Любители экологии всё ворчали, зато теперь они довольны. Чистота запустения, скоро и человека ни одного не останется. То-то Владимиру Крупину в радость. Природа в России торжествует! Ни одного нового завода, никакой химии, никаких новых самолетов. А вот еще и нефть с газом кончатся лет через 20, совсем хорошо будет: девственно пустая Россия. Только , думаю, не оставят её пустой ни мусульмане, ни те же китайцы, свято место пусто не бывает.
В Китае с природой плохо, весь центральный Китай — сплошное вспаханное поле, лишь оазисы таких же искусственных озер и парков. А в городах с севера идут промышленные гиганты, с южной части наступают небоскребы. Небоскребы в Китае возлюбили не потому, что так им понравилась американская новинка, места в Китае мало, новое со старым рядом не построишь. Почти 20-миллионный Шанхай занимает по площади раз в пять меньше места, чем Москва. Он устремился в небо.
Поэтому, плохо или хорошо, но во всех городах, кроме выделенных кварталов старины, всё остальное безжалостно сносится. Почти нет уже русского Харбина, русского Даляна. Почти нет французских кварталов в Шанхае. Почти нет старых китайских переулочков и хутунов в самом Пекине. Конечно, для туристов оставлены и пара храмов в Харбине и улица Гоголя, и извозчик в металле, и девушка с гармошкой, есть и памятник Пушкину в Шанхае. Сохраняют и зимний дворец императоров в запретном городе Гугун, (там заодно и нынешнее руководство Китая находится), и летний дворец Ихэюань с огромной мраморной лодкой, построенной во времена императрицы Цыси. Но это лишь малая частичка великого древнего прошлого. Большая часть и дворцов, и пагод, не говоря уже о глиняных лачугах бедняков, пошла под снос.
Меня удивило столь безжалостное отношение китайцев к своему прошлому. Думаю, в таком массовом сносе районов, будь то русской застройки, английской или же старокитайской, нет какого-либо национального фактора. Так же ожесточенно и безжалостно сносят многие исторические китайские здания. Можно осуждать, привлекать внимание ЮНЕСКО или любителей старины, но у китайцев нет времени на ностальгию. Когда у общества, у нации всё вновь в будущем, нация и строит этот новый лик будущего. Так когда-то в XIV веке китайская династия Мин выветривала из Пекина дух Чингизхана, уничтожая дотла все монгольские постройки, в эпоху Мао Цзедуна крушили все храмы, что православные, что католические, что буддистские. Так католический Рим безжалостно уничтожал все памятники древнего Рима. А на Руси уничтожали языческие капища.
Новая китайская цивилизация, оставив наиболее ценное и древнее из памятников всех веков, воссоздает себя заново, нарушая все европоцентричные теории о жизни наций и государств. Если вспомнить, что китайской цивилизации уже пять тысячелетий, что Поднебесная — современник и древнего Рима, и древнего Египта, и древней Персии, единственная из древних цивилизаций, которая не только сохранилась, пройдя сквозь уйму и поражений, и побед, но сегодня всё больше определяет мировую политику, — можно увидеть в этом феномене чудо из чудес. Восхищаются евреями с их способностями выживания, Но им: и по времени, и по значимости в современности, — далеко до Китая.
В Пекин мы вылетели группой из 10 человек. Собрались достаточно сильные писатели нашего патриотического Союза. Из тех, кого не посылают Швыдкой и Сеславинский ни в Париж, ни в Франкфурт-на-Майне, не пошлют они нас и на августовский книжный фестиваль в том же Китае. Валентин Распутин и Леонид Бородин, Валерий Ганичев и Александр Сегень, Николай Дорошенко и Виктор Гуминский, Николай Лугинов и Олег Бавыкин, Елена Родченкова. Ну что же, китайцы и сами знают, кто чего стоит. Как бы каждый писательский союз, каждый клан не позиционировал себя, как ведущий в современной русской литературе, китайские русисты всё читают, составляют свое мнение и отбирают наиболее интересных для них. В отличие от нынешнего Запада, китайцы следят за литературным процессом куда более объективно. Лучшей иностранной книгой года они выбирали за последнее время и Валентина Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана", и Александра Проханова "Господин Гексоген", и Людмилу Улицкую "Искренне ваш Шурик", и Михаила Шишкина "Венерин волос", и Юрия Полякова "Замыслил я побег…". Только за последнее время вышли и "Генерация П" Виктора Пелевина, и "Русский ураган" Александра Сегеня, "Бермудский треугольник" Юрия Бондарева и "Андеграунд…" Владимира Маканина. За неделю перед нашим приездом в ведущей китайской литературной газете вышли две полемические статьи — Владимира Бондаренко и Натальи Ивановой. Так что как бы каждый из нас ни опровергал своих оппонентов, китайцы и сами знают неплохо положение дел в русской литературе. К нашему приезду вышла достаточно емким тиражом и уже получила хорошую прессу антология современной русской литературы. Томина на 730 страниц, куда вошли, пожалуй, самые лучшие современные русские писатели патриотического направления. Как нас заверяли издатели, книга пользуется большим спросом, в Китае пока ещё читают, как в былые времена в Советском Союзе. Среди авторов Александр Проханов и Василий Белов, Станислав Куняев и Владимир Личутин, Олег Павлов и Леонид Бородин, Борис Екимов и Алексей Варламов, Сергей Сибирцев и Юрий Мамлеев… Так что пусть либеральствующие писатели, приехавшие в августе на книжный фестиваль (а я уверен, опять никого из нашего направления псевдопатриотическое правительство не допустит), смотрят и завидуют. Я, не скрывая, горжусь, что послесловие к этой антологии, наверняка предложенной и старшим школьникам и студентам, написано мною.
На другой день после нашего приезда, 22 мая в Пекине состоялся русско-китайский писательский форум "Литература — духовный мост между народами. Задачи на ХХI век". Начинался он как официозное мероприятие в рамках года России, но благодаря участию в нём крупнейших писателей, как Китая, так и России, очень быстро перешел в оживлённую дискуссию о будущем и литературы и человечества в целом. Конечно, в наших литературах много общих проблем, и более того, на мой взгляд, в отличие от промышленного, экономического и научного развития, русская современная литература по сравнению с китайской (в рамках моего знания) пока ещё явно лидирует в сокровенном понимании и человека и человечества. Но я обратил внимание на разные точки отсчета в нашей дискуссии. Известная писательница, двукратный лауреат премии Мао Дуня Чжан Цзе, оспаривая мои "чересчур смелые сравнения современной поэзии с классической поэзией", сказала, что она не уверена, возможно ли в современной китайской поэзии восхождение на вершины китайского восьмого века, времен царствования Сюаньцзуна, или же золотых времен династий Суй и Тан… А сколько у китайской цивилизации этих золотых времен? Семь или восемь, и между ними как минимум по пять столетий. Для них тысячу лет вперед, тысячу лет назад — не столь существенно. Мы всё сравниваем с совсем близким по времени золотым девятнадцатым веком. У китайцев любые параллели тянутся на тысячелетия. У нас и золотой-то век закончился всего лишь сто лет назад, А может быть, он и продолжается до сих пор? Ведь у китайцев их "золотые времена" в культуре обычно тянутся по два-три века. Может быть, Чжан Цзе и права, таких поэтов, как Ли Бо или Ду Фу из её любимого восьмого столетия, сегодня в Китае нет. Но есть новый Китай, и есть новые поэты. И, может быть, спустя столетия нынешний Китай назовут новым "Золотым временем", девятой великой династией?
Неожиданно ностальгическую ноту Чжан Цзе поддержал Валентин Распутин, переведя уже пессимистический взгляд на будущее России. В своем противостоянии и нравственному, и экономическому разложению страны, конечно же, Распутин был прав, и веры в нынешний путинский режим у здравомыслящих людей нет никакой. Но всё в руце Божией, быть России или не быть, не только нами или нашими врагами определено будет. Думаю я, что и русская литература сейчас накануне нового подъёма, а вслед за литературой, по традиции, и сама Россия, надеюсь, начнет выбираться из завалов.
Даже у Леонида Бородина с его достаточно трудной судьбой отношение к будущему и страны, и нации, и самой литературы гораздо более оптимистичное. Да и предлагаемая пессимистами, как с русской, так и с китайской стороны, маргинализация сознания, маргинализация литературы, а по сути тот же западный индивидуалистический тупик отнюдь не свойственна ни русской классической литературе, ни тем более китайской литературе "Золотых времен". Я постараюсь к следующему номеру расшифровать запись выступлений и более подробно представить читателям столь оживленный и дискуссионный литературный форум.
Валерий Ганичев с Олегом Бавыкиным за время поездки, пожалуй, переговорили с руководством китайского Союза писателей совместные планы на пять лет вперед. Дай Бог, чтобы они сбылись, и совместные поэтические фестивали, и регулярные поездки писателей, и публикации в газетах и журналах. По крайней мере, "День литературы" о Китае точно забывать не будет.
Нашими глазами и ушами, нашими окнами в Китай были русисты-переводчики. Прежде всего это Лю Сяньпин, заместитель Председателя Иностранной комиссии Союза писателей Китая и молодой ученый Ван Цзунху, недавно защитивший докторскую диссертацию по русской литературе. Сегодня быть русистом — это уже и быть обреченным на любовь к России. Китайские русисты нынче очень бедны по сравнению с американистами, испанистами или германистами. В престижный список занятий русистика уже не входит. И, очевидно, надо с детства так увлечься русской культурой, побывать в России, чтобы остановить свой выбор на этой профессии. Они все для облегчения общения с нами выбирают себе вторые русские имена. Лю Сяньпин стал Сашей, Ван Цзунху — Андреем.
Тем временем, как и везде в мире, посредником в общении уже становится английский язык. От русского Китай постепенно и верно отходит, лишь старики даже на улицах иногда останавливаются, и, вспоминая давно минувшие институтские годы в Москве или Питере, пробуют оживить свой русский. Эта поездка несомненно стала подарком и для всех русистов Китая, не так часто за последние годы к ним приезжает столько известных русских писателей. Да и посольство и консульства наши почему-то не спешат поддерживать русистов ни в Пекине, ни в Шанхае. А ведь это наши верные друзья. Я рад, что вновь удалось повидаться со многими крупнейшими русистами, в былые годы частенько приезжавшими в Москву, и, как правило, заходившими обязательно в редакцию "Дня литературы". Портреты русских писателей работы известного исследователя и художника Гао Мана давно украшают наш Союз писателей. Он рисовал, пожалуй, всех знаменитых русских классиков, рисовал и тех писателей, с кем довелось встречаться: Бориса Васильева, Виктора Астафьева, Егора Исаева… На этот раз Гао Ман во время русско-китайского форума нарисовал нашу поэтессу из Питера Елену Родченкову. Заметки Гао Мана о русских писателях мы собираемся опубликовать в одном из номеров газеты. К нам в газету не один раз заходил ученый и критик, переводчик и издатель Чжан Цзяньхуа. Прежде всего ему, а также "Внешэкономбанку" и Петру Селиванову, мы обязаны тем, что к приезду была выпущена в одном из крупнейших китайских издательств антология современной прозы. В издательстве "Народная литература" Чжан Цзяньхуа и подготовил самую полную антологию современной русской литературы. От него и его вкусов и зависит во многом, с кем из наших новых писателей познакомится китайский читатель. С Захаром Прилепиным или с Дмитрием Быковым, с поэтом Евгением Семичевым или с поэтом Дмитрием Приговым. Пока вкусы профессору не изменяли, он жадно следит за русскими новинками, читает всё, что выходит в журналах и крупных издательствах.
По мнению Чжан Цзяньхуа, "новейшая русская проза интересна по крайней мере тем, что она отражает время, показывает духовный облик русского народа, знакомит нас с тем, о чем задумываются русские интеллектуалы, как они пишут в новое время…" Профессор считает, что до сих пор в русской литературе сохраняется "красная мелодия", обозначающая не мировоззрение самих писателей, а их озабоченность человеческими судьбами, их сопереживание простому человеку.
В Шанхае нас встречал такой же молодой, такой же энергичный и такой же влюбленный в русскую литературу декан Шанхайского университета, вице-президент Всекитайского общества русской литературы профессор Чжэн Тиу, работающий сейчас над Большой энциклопедией русской литературы. Он тоже давний гость нашей газеты. Впрочем, я заметил, почти все русисты, побывавшие в России, — еще и члены тайного Валдайского братства, куда их отвозит на русскую рыбалку, экзотику и погружение в русский быт валдайский патриот Олег Бавыкин.
В Китае много городов-миллионников, бурно развивающихся, обладающих или редкими историческими достопримечательностями, или тысячелетними храмами, или изумительными природными особенностями. Но, на мой взгляд, как и в России, есть два центра, формирующих идеологию и курс развития страны, — это Пекин и Шанхай. Они дополняют друг друга, влияют друг на друга, соперничают друг с другом. Честно скажу, мне по первой поездке шанхайцы в массе своей понравились больше. Пекин и сейчас — это центр Поднебесной, он отягощен имперскими функциями, он озабочен и обликом своим и влиянием на весь мир. Шанхайцы ничем таким не озабочены. К месту вспомнить Иосифа Бродского : "Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…". Любая империя по Бродскому "…хороша окраинами. А окраина замечательна тем, что она, может быть, конец империи, но — начало мира. Остального мира…" Шанхай, конечно, сегодня не такая уж глухая провинция, но несомненно — это выход в остальной мир. И, наоборот, остальной мир заходит в Китай через Шанхай.
Полностью публикуется в газете «День литературы», 2006, №6