АПОСТРОФ

№24 (656) от 14 июня 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Фёдор Бирюков
АПОСТРОФ

Cергей Шаргунов. "Как меня зовут?" — М.: "Вагриус", 2006, 288 с.
Настоящая литература близка музыке. Тексты имеют свою ритмику, неплохо было бы издавать книги в комплекте с соответствующим компакт-диском. Читай и слушай! Поэзия, та вообще изначально пелась — вся; слово родилось раньше письменности, и слово было песней.
Хорошо читать Чарльза Буковского под запись концерта Паганини. Ницше любил Вагнера, но его лучшие тексты — античные вакхические пляски, пьяная арфа и сопелки. Луи-Фердинанд Селин писал в ритме распущенно-нервического бордельного канкана. У Достоевского много от сентиментальной и лукавой цыганской гитары-семиструнки. Почти виртуальный Виктор Пелевин — кислотный DJ.
Сергей Шаргунов — "композитор" в поиске. Его книги (чуть не написал: "диски") — эксперименты. Меняются и перемешиваются стили и направления, ритмы и инструменты. Шаргунов "аранжирует" тексты с азартом отвязного рокера, закончившего консерваторию по классу фортепьяно.
"Малыш наказан" — громкий рэйвовый микс. "Ура!" — бравурный марш и чуть-чуть попсы типа "Руки вверх!". А вот теперь новая вещь. "Как меня зовут?" — наверное, ближе всего к салонному вальсу: энергично, но строго. И немного деревенского хоровода, народных распевов посреди душистого свежескошенного поля. Как будто бы дамы и господа, устав от нарочитой условности вальса, сбрасывая с себя дорогие наряды, устремляются на рассвете в туманный русский простор и пляшут среди темнеющих на фоне первых алых отблесков солнца стогов. Падают на них в изнеможении, травинки в волосах… Засыпают, изможденные, зарывшись с головой в колкую сыроватую массу ароматного сена…
А еще — звуки большого города, конечно. Индастриэл. Гремучая смесь, крепкая. Как у Кинчева — "автомобильный шок". И снова прочь из города — в сено!
За окном трещали соловьи и гудела дорога.
— Надо спасаться! — грохотало снаружи.
— Но как?
— Трудами! — взвизгнули тормоза, и дал истошную ноту соловушка.
Здесь, на окраине, обитали грузовики с соловьями, хотя и в пользу грузовиков.
Кто кого: соловушки или тяжелогрузы? Войну против машин начал еще Герман Гессе. До сих пор идут бои.
Сергей Шаргунов, ненавидящий постмодерн в любом его проявлении, антиэклектик по определению. И его тексты рождают новый стиль, цельный. И брутальный. Вот промаршировал же он уже, скандируя громкое "Ура!". А скоро, уверен, мы услышим ША!-музыку. Ох, кому-то и врежет по ушам!
С каждой книгой Сергей Шаргунов, как автор, все больше растворяется в своих героях. Осознавая самого себя, писатель приближается к уровню Все-Я. Четкие границы собственного имени тяготят, становятся тесны. "Как меня зовут?" — обращается автор к читателю, словно бы видя в зрачках другого — отражение самости.
Жизнь так многолика. Хочется вдребезги разбить зеркало кулаком! И быть разным. В многоличии обретает себя подлинная личность. Егор Летов спел:
Я не настолько нищий,
Чтобы быть всегда лишь самим собой.
И меня непременно повсюду
Несметное множество,
Целое множество.
Но это долгий и трудный путь. Большинство людей предпочитают те аляповатые маски, которые им нацепили на лица еще родители. Или школа. И никогда не видят собственных лиц; зеркала тактично лгут. Многие не ведают подлинного имени.
Герой повести "Как меня зовут?", студент журфака МГУ, начинающий журналист, ищет себя. Интуитивно, не отдавая в этом отчет в полной мере — понимает, что имя собственное надо еще заслужить. Поэтому пока что живет без оглядки.
Он ленился разобраться в жизни. И даже не помнил рост свой — метр семьдесят или… потому что, если честно, недоумевал: метр — это сколько? И не мог описать свой крестик, не знал, что на нем выгравировано, хотя носил с купели. Еще не понимал в стрелочных часах: надо было, нахмурясь, изучать циферблат. Предпочитал часы электронные. А такое заграничное слово "смерть"? Учишь французский, наткнулся на незнакомое, неохота искать в словаре, годы идут, ты уже не школьник, а словцо при тебе.
Преодоление смерти — всех писателей всегда волновала эта проблема. Как проскочить? Да еще не отдать душу дьяволу, не стать Фаустом или Дорианом Греем?! Литература — один из легальных способов достижения бессмертия. Что останется после физической кончины? Вот текст — останется! А если не писать, то что? Коленные суставы?
…А когда людей кремируют, остаются исключительно колени. В крематории — коленок свалка! Ты только представь, в час воскресения они вдруг как чокнутся заздравно!
Отдаляясь от своего героя, Андрея Худякова, в ритме вальса, Сергей Шаргунов, тем не менее, намеренно автобиографичен. Имя персонажа демонстративно условно. Ну, как его зовут на самом деле? Кто угадает?
Кстати, сам Шаргунов все-таки появляется на страницах книги. Эпизодически, в сцене съемок телепрограммы, некий "литератор лет двадцати".
Что ждет нашего героя? Отошлет ли он однажды письмо? И кому? Родит ли ребенка? Завтра Худяков может стать совершенно другим. Каким? Террористом? Самоубийцей? Чертом лысым? Эх, Андрей! Я жду от тебя вестей.
А кто из нас знает свою судьбу?
Отдельная линия повести — любовная. Андрей и Татьяна. Почти по Пушкину — "та самая Татьяна". Ситуация повторяется. Измена, ревность… Но Худяков, конечно, не Онегин. Времена меняются. Реальная жизнь против романтических фантазий, все проще. И честнее. По-настоящему. Ну, как у нас в Москве случается, сами знаете…
Стал ли мстить Андрей? При случае он приляжет с другой. Но Таню он оправдал. У такой измена — шанс убедиться: ты в обольстительном обличье, притягательна. Это выход в свет.
Но Худяков не циничен. Нормальный молодой парень, горячий. Эмоции бьют через край. Шабаш! Достало все!
Андрей ревнует. Ревность аукается злобой. Злоба становится потребностью, нуждой. Гнев глазаст. Яростный Худяков выговаривает ей, грызя глазами. Она вдруг хорошеет, озаряясь. Чем сильнее ругань, тем она ненагляднее.
Ревность мучительна, но сладка. Как первый в жизни глоток крепкого алкоголя. Задыхаешься, глаза слезятся — но тянет еще. Истинная любовь невозможна без ревности. Чем сильнее — тем слаще! "Он полюбил, как только заревновал".
Отличная глава — "Таня разоблачилась"! Когда Андрея "озарило", он все понял — на рассвете, терзаясь бессонницей. И потребовал объяснений. Андрей и Таня пили коньяк в кафе "Славяночка" близ Киевского вокзала. Правильно: вокзал, дорога… Как дальше идти по жизни вместе? Андрей, влюбленный и злой, требует от Татьяны сказать всю правду!
Он настаивает: внутри же у Худякова — похоть, лавочный интерес, вылущить бы семечку — прав или нет? В каких позах и в каких вздохах?
Таня удовлетворяет любопытство Андрея. И горько-сладкий обжигающий глоток ревности:
— В ванной? — Андрей испускает сладостный дух.
Всё честно.
Сергей Шаргунов — не только писатель, но еще и политик, лидер молодежного крыла партии "Родина". И политику, естественно, он не обошел стороной в своей новой книге. Вот только названия глав: "Старый либерал", "Молодой патриот", "Долой коммунистов!", "Долой демократов!", "НБП".
И август девяносто первого. И огненные дни 1993 года, например. Или — саратовский процесс над Эдуардом Лимоновым; главный свидетель обвинения Артем Акопян выведен под именем Игорь. И движение "Идущие бестии" — тут уж всем понятно. Андрей Худяков ни к кому не примыкает, он журналист. Зато картина есть, такой справочник по русской политической жизни.
Сообщу по секрету, что совсем свежий роман Шаргунова — с пылу, с жару! — полностью посвящен именно этой теме — современной российской политике. Пока это лишь рукопись. Но, друзья мои, следите за рекламой: "Птичий грипп"" — настоящая бомба!
Русская литература сейчас все еще переживает ночь. Но рассвет уже чувствуется. Горизонт окрашен — пока только оранжевым, а не алым. Небо сковано доспехами туч. Облака рассекаемы тонкими лезвиями слепящих молний. Весна. Без грозы — никак. Кто боится, лучше заранее укрыться с головой под одеяло, вздрагивая при первых, еще далеких, раскатах неизбежного грома.
Никакой громоотвод не поможет. Все равно вдарит! Но после грозы — всегда такой чистый воздух, торжество озона! Разве плохо?
Все мы любим электричество: лампочки, телевизоры, микроволновки. Молния — то же электричество, только в первозданном, необузданном варианте. Хватать молнии руками — вот истинная власть! А лучше, подобно олимпийцу Зевсу, метать их палящими стрелами, разя наповал врагов.
У немцев была литература "бури и натиска". Русский "Большой Стиль" гораздо брутальнее, громоподобнее. Гоголь, Достоевский, Толстой, Шолохов — ух, лютовали, Перуны! И Лимонов! А Проханов вообще — терминатор! Шаргунов продолжает традицию писателей-молниеметателей, огненных снайперов.
"Как меня зовут?" — удар молнии в засохшее дерево псевдокультуры конца XX века. Вихрь, огонь, посмертный треск расщепленного надвое ствола, разлетающиеся в стороны сучья.
Пораженное молнией дерево "культуры"… разбитые скрижали "добродетели"… Об этом говорил Заратустра.
Грозовые бушующие небеса розовеют. Гроза стихнет, солнце взойдет. Будет весна. А всё начиналось с молнии.