«МЫ ГОВОРИМ И ДУМАЕМ ПО-РУССКИ...»

№22 (654) от 31 мая 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Рустам Арифджанов:
«МЫ ГОВОРИМ И ДУМАЕМ ПО-РУССКИ...»
С шеф-редактором радиостанции «Говорит Москва» беседует зам. главного редактора «Завтра» Владислав Шурыгин
Владислав ШУРЫГИН. Рустам, как вдруг получилось, что ты, газетчик с почти тридцатилетним стажем, вдруг ушёл на радио? Что за странный поворот карьеры? Разве тебе мало было газет и журналов? С чего вдруг радио?
Рустам АРИФДЖАНОВ. По крайней мере, для этого есть несколько причин.
Почти всю свою жизнь я сначала писал в журналы и газеты, а потом издавал журналы и газеты. Я был и журналистом, и человеком, который отвечает за издание, — главным редактором. Был период, когда я работал на телевидении. Я, хотя и довольно непродолжительное время, занимался и Интернет-проектами. А вот радио для меня в журналистике это была "терра инкогнита". Я никогда не занимался радио.
Но я очень любознательный человек, и мне это интересно. Это один ответ на вопрос. Но он не самый полный, а, может, и не самый честный.
Вторая причина — мне уже почти пятьдесят, и у меня сформировались некие свои жизненные принципы. Я уже сложился как человек правых убеждений. Я консерватор, верящий в то, что нация — это важно. Что страна — это важно. Что патриотизм — великое и прекрасное чувство. Я — "правый". И в какой-то момент я понял, что на политическом радиорынке правой идеологии нет вообще. Есть "Эхо Москвы" — высокопрофессиональное радио. Одно из лучших в нашем эфире. Но оно либеральное по своему содержанию и исповедуемым принципам. Либеральное до мозга костей. Их точка зрения на всё — либеральна. Даже если они приглашают Проханова и других оппозиционеров, они все равно ставят свою точку. Они показывают этих людей на своей площадке. А вот посмотрите, у нас Проханов — видите, какой он. А вот у нас Доренко. Вот он такой. А вот Анпилов… И делают это очень профессионально. Но, повторюсь, на своей площадке, перед своей аудиторией и, оставляя за собой право последней точки.
И я на своем радио "Говорит Москва" готов приглашать Радзиховского, Политковскую, Третьякова. Готов точно так же предоставлять им слово и точно так же оставляю за собой право ставить точку. Это абсолютно правильная идея — использовать толерантность, как оружие. Ты заманиваешь на свою площадку самую разную аудиторию, и уже здесь, в своих стенах, начинаешь с ней работать.
Я пришёл на радио, чтобы запустить в радиоэфире профессиональный правый проект...
В.Ш. Но у большей части нашего народа слово "правые" всё же ассоциируется несколько с иными ценностями. Ты говорил о державности, патриотизме, нации, консерватизме, но для тех, кто слушает тебя, "правые" — это всё же несколько иное. Это ультралибералы типа Немцова, Кириенко, Хакамады, Борового. Ты не боишься, что запутаешься в терминологии и попросту не сможешь переломить в общественном сознании негативное восприятие слова "правые"?
Р.А. Вот перед тобой сидит, можно сказать, один из тех, кто стоял у истоков СПС. Я был с теми, кто десять лет назад создавал Союз правых сил. Та организация, которую я со своими друзьями возглавлял — Движение нового поколения, была одной из учредителей СПС. И я лично убеждал своих товарищей вместе с Немцовым и Кириенко вступать в СПС. А они не слишком, кстати, хотели туда вступать. Не верили, что из этого проекта что-то получится. Но тогда СПС задумывалась совсем иной. Не такой, какой она стала при её нынешних лидерах. Это должна была быть консервативная партия среднего класса.
В.Ш. Получается, что в ультралиберальную партию её превратили Немцов, Кириенко и Хакамада?
Р.А. Пусть обо мне говорят что угодно, но я до сих пор сохраняю товарищеские чувства к Сергею Кириенко. Когда-то мы вместе с ним и еще с целой группой наших ребят придумали проект "Сургутская инициатива", который имел своей целью реанимацию комсомола. Это было в 1989 году. Мы собрали ребят, которые думали, что комсомол еще можно как-то сохранить, реформировать, придумали целый план, как его реанимировать. Хотели отшелушить всю мёртвую шкуру идеологической схоластики, бюрократическую кору и оставить главное — работу с молодёжью. И Сергей Кириенко был в этом проекте, активно его принял, хотя и не был в нём главным. И я отношусь к нему, как очень умному человеку. У него есть очень многое, чему стоит поучиться. Но это моё уважение к нему — не повод для всепрощенчества.
Именно в моей газете "Версия", которая входила в холдинг "Совершенно секретно", и было придумано прозвище "киндер-сюрприз". Надо сказать, что Кириенко — человек сдержанный, и к этому термину отнёсся без видимой обиды. Только сухо поправил, что правильнее было бы его называть не "киндер-сюрпризом", а "фаустпатроном" — оружием одноразового действия. Потому что, как потом стало ясно, по задумке Бориса Николаевича Ельцина, который убрал премьера Черномырдина и назначил Кириенко, Кириенко должен был сыграть свою "одноразовую" роль именно "фаустпатрона", провести дефолт и уступить место другому. Как ты помнишь, после снятия Кириенко в Государственную думу была вновь внесена кандидатура премьера Черномырдина. И во второй раз Ельциным была внесена кандидатура Черномырдина. Ельцин его буквально танком продавливал. Вопрос тогда стоял уже просто революционно — разгонит Ельцин Думу или уступит. Ельцин уступил…
Но после той встречи наши отношения с Кириенко сошли на нет, и мы несколько лет не виделись.
В.Ш. Я, честно говоря, не вижу большого простора для оправдания Кириенко. В конце концов сегодня уже известно, что у Кириенко был выбор в проведении дефолта? На кого переложить основную его тяжесть: на богатых, что в принципе было бы оправдано на тот момент, ведь именно они, собственно, и раздули ту финансовую пирамиду, или со всего размаху вмазать по среднему классу. От Кириенко как от премьера зависело то, по кому этот удар будет нанесен. И он прикрыл олигархов и вмазал по народу.
Р.А. Владислав, но "фаустпатрон" не выбирает, куда ему лететь…
В.Ш. Зачем же тогда он согласился на эту должность, которая сожгла его репутацию на много лет вперед?
Р.А. Это вопрос к Сергею. Знаешь, у меня есть хороший знакомый в Азербайджане, откуда я родом. Он там много лет занимает различные государственные должности. Причём то в одной сфере, то в другой. Я однажды спросил его, почему ты так часто меняешь сферы работы? Тебе это интересно? Знаешь, что он ответил? "Мне всё равно, где быть, главное — быть начальником, руководителем!"
Власть — это огромное искушение. Я вот за себя не отвечу. Если меня завтра вызовут и скажут: "Рустам Мустафаевич, а не хотите ли вы стать министром иностранных дел России или министром культуры?" Я знаю, что не справлюсь. Я никогда не занимался внешней политикой или, допустим, организацией работы учреждений культуры, я всю жизнь писал и делал новости. Но вот честно скажу: не знаю, откажусь или нет.
Кириенко до назначения премьером был министром топлива и энергетики. И тут вдруг предложение стать премьером. Не устоял, а потом уже было поздно…
Самое великое искусство в политике — это умение правильно оценивать свои силы и в хорошем смысле знать своё место. Вот, к примеру, возьмём ещё одного моего знакомого, Бориса Немцова, человека, которого я тоже знаю с той же своей комсомольской поры. Поверь, это был вполне успешный губернатор Нижегородской области. И чтобы ни говорили, он много сделал для Нижегородской области. Он многое сделал того, что не делалось до него.
Я хочу отдать должное Борису. Я помню, как еще в позднем Советском Союзе мы бились за "советскую полуторку", автомобиль для горячо мною любимого среднего класса. И не получалось. Именно Немцов волевым решением вернул на ГАЗ — Горьковский автомобильный завод Николая Пугина, бывшего министра автомобилестроения, инициатора идеи полуторки. Именно при Немцове фактически была создана "Газель"-полуторка — машина, которая может перевозить небольшой груз, сверхнужный для города автомобиль. По-настоящему всенародная машина для мелкого и среднего бизнеса.
Именно Немцов, как бы над ним там ни смеялись и ни иронизировали, требовал, и правильно требовал, чтобы наши чиновники ездили на наших автомобилях. Он, конечно, по менталитету своему человек театральный, но он говорил правильные вещи. В США члену конгресса или министру не придёт в голову приехать на работу в немецком или японском автомобиле. Это неприлично и негативно для репутации. Даже в той же Индии, где коррупция не в пример нашей, чиновники ездят на маленьких, некрасивых машинах индийского производства. А бизнесмены и прочие могут ездить на чем хотят. Но чиновник должен пользоваться отечественными автомобилями. Разве это неправильно?
Даже на бытовом уровне он немало сделал для своей области. Например, при нём была запущена программа "Пиво". С пивом, если ты помнишь, тогда в России было плохо. А в Нижегородской области при Немцове с пивом было хорошо. Там на главной улице через каждые два дома стояли барчик или кафе, где можно было вдоволь попить пива. Я летал иногда на Нижегородчину — просто пива попить.
Немцов был хорошим губернатором. Но он не устоял перед искушением и принял предложение, стал вице-премьером. И в этом качестве полностью себя дискредитировал. А ведь рейтинг его как потенциального претендента на президентский пост в ту пору, когда он был губернатором, был очень высоким…
В.Ш. Его пребывание на губернаторстве было действительно неплохим. Но было это во многом связано с особенностями того периода. Так же, как, кстати, и взлет Лужкова. Это был постсоветский период, период полного коллапса. Громадные горы мусора на улицах Москвы, города, превратившиеся в огромные "блошиные рынки", тысячи людей вдоль дорог, торгующих всем, что можно продать. В тот период любое движение вперед рассматривалось как прорыв и верх управленческого гения.
Кроме того, тогда, несмотря на внешний хаос, экономика сохраняла огромные резервы прочности. Ещё не прошла приватизация, и в распоряжении любого губернатора были довольно приличные ресурсы. И губернатор 1991 года очень сильно отличался от губернатора 1999 года.
Ну и, наконец, он имел личную протекцию Ельцина, карт-бланш, который развязывал ему руки и открывал любые двери и кошельки. Но как только он выпал из этой "парниковой зоны", он стремительно зачах. Мое ощущении, что Немцова погубили его политический авантюризм, тяга к революционности, пафосность.
Р.А. Это так. Но на должности губернатора эти его качества не находили развития, или наоборот — развивались в допустимых рамках, шли на пользу. Но как только он из этих рамок вырвался, он просто стал сжигать самого себя и свою репутацию.
И в этом, собственно, главная слабость всех лидеров СПС. В неумении правильно соизмерять свои силы и в хорошем смысле знать своё место. Их губят эгоизм, политический авантюризм, тяга к революционности, нежелание жить интересами своего народа, своей страны. В определённом смысле их губит отсутствие того самого здравого политического консерватизма, который я провозглашаю принципом своей жизни. Они называют себя "правыми", но, конечно, они не правы, извини за каламбур…
В.Ш. Ты говоришь о "здравом консерватизме". Но кого же ты тогда назовёшь сегодня по-настоящему "правым", кто сегодня для тебя олицетворяет консерватизм в политике?
Р.А. Скажу откровенно, среди многих политических фигур настоящего и прошлого для меня был и до сих пор остается очень симпатичным человеком Евгений Максимович Примаков. Я уважаю его и считаю настоящим "правым консерватором". Сегодня, безусловно, таковым можно считать Путина.
У Путина большие актерские достоинства. Но все должно быть сочетаемо. Когда что-то переваливает через край, то это идёт и во вред самому человеку и тем делам, которые он делает. Это погубило многих в политике.
Но сила Путина в том, что он полностью адекватен стране. Он сбалансирован так, как это нужно стране. Он настолько русский, насколько русский человек ощущает себя русским, ни больше и ни меньше. Он настолько либерал, насколько элита или часть элиты ощущает себя либеральной, ни больше и ни меньше. И настолько же консервативен. Он ведь и православный, и чекист, но опять же насколько это положено по балансу. Не думаю, что его этому учили. Баланс — это талант Путина. В политике это большая редкость.
У меня складывались довольно непростые отношения с ним и его командой. Был период, когда мы в "Версии" сильно критиковали Путина. Это был период, когда ещё существовал, по крайней мере внешне, "тандем" Путин—Березовский. И мы искренне считали, что этому страшному периоду истории нужно как можно быстрее положить конец. Потому что это была эпоха полного беспредела БАБа и его команды. Приведу пример, до чего всё дошло. Николай Ковалев, бывший директор ФСБ, рассказал мне, как к нему приехал Березовский и с ходу потребовал назначить кого-то из своих протеже заместителем директора ФСБ. Ковалёв ему ответил: "Заместителя директора ФСБ может назначать или снимать только президент России, а вы, Борис Абрамович, не президент…" И ровно через десять дней Ковалева сняли с директоров ФСБ.
"Версия" целый год вела рубрику, которая называлась: "Березовский должен сидеть в тюрьме".
В.Ш. Это было при Путине?
Р.А. Это было еще при Ельцине, задолго до Путина. Мы "долбили" Березовского тогда, когда поняли, насколько это зловещая и страшная фигура для России. Мы "долбили" Путина, пока он не порвал с Березовским. Мы "долбили" и Ходорковского, и Фридмана... Дело не в национальностях — от нас доставалось и, к примеру, Потанину, дело даже не в личностях, как иногда некоторые из них пытаются всё выставить: вот, мол, такой-то проплатил мою критику. Дело в простой житейской, понятной каждому человеку истине: своровал — отвечай! У нас были факты, которыми, к нашей радости, Генеральная прокуратура Российской Федерации хоть и поздно, но все-таки воспользовалась.
Вообще, наша Генеральная прокуратура — это ещё та организация. Доходит до них как до жирафов — очень долго. Если не сказать слишком долго. Помню, был забавный случай. Мы почти в каждом номере что-то давали по Березовскому. Тут же писали письмо в Генпрокуратуру: "…вышла статья в газете "Версия", уважаемый генеральный прокурор, просим обратить внимание". И, как в болото — никакого ответа. Но вот однажды у нас вышла заметка, называлась смешно "Пушкин forever" — Пушкин навсегда.
Мы написали о том, что до сих пор с Александра Сергеевича Пушкина не снята уголовная ответственность за участие в дуэли. И вдруг буквально через неделю пришло письмо из прокуратуры. Мне секретарша приносит конверт, на нем написано: "Генеральная прокуратура Российской Федерации". Я думаю: "О! Наконец-то, что-то по Березовскому сделали!" Вскрываю конверт, а там написано: по поводу опубликованной вами статьи приняты меры. Военным судом прекращено дело Александра Сергеевича Пушкина... Вот так мы Александра Сергеевича из-под следствия вытащили. Читали, значит, нашу газету. А вот по Березовскому никакой реакции не было до некоей команды.
В.Ш. Ты сам вспомнил свою работу в "Версии". Давай вернёмся к этому периоду. Ты был более, чем успешным редактором газеты расследований, газеты детективов в хорошем, высшем понимании этого слова, газеты, которая почти постоянно находилась в центре скандалов. Период "Версии" — каким он был для тебя? Какую ты принял "Версию", какую ты хотел сделать "Версию", какой ты ее оставил?
Р.А. В "Версию" я пришел из газеты "Известия", где был заместителем главного редактора. Это был 1998 год. Но в 1997 году, даже еще до "Известий", я с группой друзей-единомышленников делал журнал "Столица". Тогда в стране только-только нарождался средний класс. А я считаю, что средний класс — это остов любой страны, любого общества и любой цивилизации, в том числе и в России. Россия всегда была сильна не аристократией, которая ездила и ездит в Канны и Ниццу, а именно своим средним классом — купцами, заводчиками, директорами, инженерами — который на своих плечах Россию нёс и несёт через историю. И этот "средний класс", после всего воровства, тягот и безумий начала девяностых годов тогда начал формироваться. Где-то в девяносто шестом-девяносто седьмом годах мелкие и средние предприниматели уже начали зарабатывать больше, чем могли просто проесть в ресторанах, уже стали журналисты побольше получать. Уже стали получать нормальные зарплаты многие ученые, управленцы, директора. Я тогда придумал даже такое ироничное название: "русский мидл"...
И мы с моими друзьями, Сергеем Мостовщиковым, Володей Яковлевым, Дуней Смирновой — да много там было интересных людей, даже Иван Охлобыстин, начали издавать "Столицу". За короткий период это стал один из самых модных журналов, самых продаваемых. Меня и пригласили в "Известия", как "певца среднего класса". Вместе с Валерой Фадеевым и Сашей Приваловым, которые сейчас руководят журналом "Эксперт", мы тогда пытались сделать "Известия" рупором среднего класса. И вроде бы уже потирали руки, мечтая о дальнейшем развитии проекта, как грянул тот самый дефлот, о котором мы уже говорили выше. Больше всего ударил он не по бедным и не по богатым.
По бедным ударили "гайдаровские" реформы 1991 и 1992 годов. В 1998 году им уже было особо нечего терять. Сверхбогатые свои капиталы просто вовремя вывели из-под обвала. Дефолт августа 1998 года был ударом по среднему классу. Средний класс, который я пестовал и до сих пор отношусь к нему с уважением, потому что сам себя отношу к среднему классу, тогда фактически прекратил своё существование. Он умер в один день. И с ними умер журнал "Столица". И "наши” "Известия".
К этому моменту газета "Версия" уже существовала, но выходила исключительно как светский "таблоид". Светские новости, сплетни, дела тусовки. Издавалась она в течение двух месяцев в июле и августе 1998 года. Понятное дело, что после дефолта тираж той "Версии" упал фактически до нуля. И её выпуск был остановлен. Вот тогда мы и встретились с Артёмом Боровиком. Долго говорили о том, что происходит в стране, сравнивали наши оценки, соглашались, спорили, а потом Артём предложил мне её возглавить.
Концепция новой "Версии" была проста: после того, как наши читатели лишились не просто огромного количества денег, что само по себе очень болезненно, но лишились фактически будущего, оказались на обочине мира, без ясных перспектив и надежд, у всех возник главный вопрос, “кто виноват”.
И мы с Артёмом решили выпускать газету для рассерженного среднего класса.
Первая наша рекламная акция была проста — мы вывесили желтые рекламные щиты по Москве, на которых был написан один вопрос: "Кто виноват?". А внизу: "Читайте в газете "Версия".
Я пришел на работу туда в сентябре. До декабря продумали, какая должна быть газета, и в январе мы запустились. Это было попадание, что называется, "в яблочко". За месяц мы догнали тираж со ста тысяч до двухсот.
Мы нашли свою аудиторию и поняли, чего она хочет. И это был успешный проект.
Мы первыми рассказали стране, кто такой Роман Аркадьевич Абрамович. Сегодня — это известный персонаж, а тогда он был неизвестен никому. Все знали Дьяченко, Юмашева, Черномырдина, Березовского, а кто такой был Абрамович — не знали. Более того, мы даже объявили конкурс: человек, который пришлет фотографию Абрамовича, получит большой приз в деньгах. Нам прислали около ста фотографий. Фотографии приходили самые разные, там он выглядел то как человек, похожий на мудрого цадика из еврейского предместья, то как былинный Добрыня Никитич. Реальная пришла только одна. Хитрее всех оказался, если я не ошибаюсь, начальник саратовского паспортного стола. Паспорт Роман Аркадьевич получал в Саратове, и он просто сделал ксерокс учётной карточки и получил премию.
Мы первые сказали об Абрамовиче, мы стали бороться с Березовским. Мы открыто назвали тех, кто был виноват в дефолте…. Тогда же мы и разошлись с Кириенко. Но тогда я ещё не знал, что он был лишь исполнителем, а не автором дефолта.
В.Ш. А что была за история с изъятием компьютеров в "Версии" сразу после катастрофы "Курска"? Как ты сам оцениваешь эти события? Вы действительно нащупали некую информацию о причинах гибели "Курска"? Или вы просто нарушили какую-то государственную тайну?
Р.А. Это сложный вопрос. Хотя бы потому, что уголовное дело по этому поводу до сих пор не закрыто, а лишь "приостановлено", и в любой момент его могут запустить по новому кругу. Поэтому я отвечу только фактами, без каких-либо выводов.
В распоряжение редакции попали фотографии американской подводной лодки, которая зашла на ремонт в один из норвежских доков. Фотография была сделана со спутника, спутник был российский. Претензии, которые к нам предъявляла ФСБ, были простыми: как к вам попала эта фотография?
Я и тогда и сейчас отвечу честно: не знаю. Одному из руководителей отдела безопасности и расследований, которые тогда этим делом занимались, эту фотографию принесли. Заведение уголовного дела — лишнее подтверждение того, что фотография была реальная. Более того, через три дня после публикации этой фотографии командующий военно-морским флотом Норвегии подал в отставку и подтвердил факт захода американской лодки на ремонт в Норвежскую военно-морскую базу…
А 20 ноября 2000 года, в самый разгар скандала вокруг гибели "Курска", в Москву совершил совершенно неожиданный и незапланированный двадцатичасовой визит премьер-министр Великобритании Тони Блэр. Суть этого визита, если анализировать хронику, свелась лишь к тому, что он попил с Путиным пива в моем любимом ресторанчике "Пивнушка" на Ленинском проспекте и улетел обратно.
А ведь визиты премьер-министра Великобритании планируются заранее. Есть специальный график таких визитов. Но мы так и не обнаружили ни в каких планах этот визит. Зачем же премьер-министр Великобритании прилетал, пива выпить с Путиным?
Поэтому я считаю, что в истории с "Курском" далеко не все еще понятно, не все объяснено. Может быть, когда-нибудь, лет через 50-60, мы узнаем правду. И то, скорее всего, не из наших архивов. А от тех же британцев. У них вроде бы принято через 60 лет рассекречивать данные…
В.Ш. Вернёмся к самому началу беседы. Как же так вдруг получилось, что старый товарищ Кириенко и Немцова, человек, горячо любящий средний класс, вдруг занялся радио? Причём не просто радио, а политическим радио, исповедующим консерватизм и державность?
Р.А. Это потому, что к своим пятидесяти годам я пришел вполне к конкретным убеждениям. Кроме того, путем собственных проб, ошибок и наблюдений я вдруг заметил, что в нашей российской журналистике есть некая тенденция.
Наша журналистика — она по большей своей части, как бы это сказать точнее, не совсем национальная. Упаси Бог, думать, что я говорю о каком-то национальном аспекте. С фамилией Арифджанов получить обвинение в русском национализме просто смешно. И говоря о "национальной журналистике", я говорю не о фамилиях журналистов. Это не важно, какие фамилии в нашей журналистике. Арифджанов, Проханов, Ганапольский или Вацуева. Просто наша журналистика — она по большей своей части какая-то однобокая. Освещающая всё исключительно с одной точки зрения. С позиций просвещенного европейского либерализма, который к России, при всём к нему уважении, имеет очень малое отношение. И если в прессе еще существует некий интеллектуальный баланс других точек зрения и идеологий: допустим, ваша газета, или "Литературная газета", и даже на телевидение есть программы и каналы, представляющие традиционную и консервативную точку зрения — тот же Пушков на ТВЦ, Миша Леонтьев на ОРТ, телеканалы "Спас", "Звезда", то на радиопространстве ничего подобного не было и нет. Есть только точка зрения "Эха Москвы" со своей понятной либеральной позицией, которую можно принимать или не принимать, но надо отдать им должное — они четко и талантливо выражают свою позицию, свои взгляды.
Так вот, в какой-то момент я чётко понял, что на радиорынке, на радиопространстве нет этой точке зрения реального противовеса. И это вторая причина, почему я пришел в радиожурналистику.
Ну и третья причина, она, наверное, самая простая, банальная. Мне предложили. И когда поступило это предложение, я все-таки думал два дня, потому что радио для меня — это действительно новая страница в профессии. А я увлекающийся и весьма любопытный человек. Вот три причины.
Конечно, пришлось очень серьёзно менять формат радио. Ведь "Говорит Москва" существует с 1998 года, и это было хорошее муниципальное радио, которое уже имело аудиторию. Оно звучало в квартирах москвичей, которые сохранили у себя муниципальные кнопочные радиоприёмники. В основном это были пожилые и небогатые люди. Это и сейчас часть нашей аудитория. Но теперь только часть. Вот уже больше месяца мы работаем в FM диапазоне — 92,0 FM в Москве, а это уже качественно иная аудитория.
Я пришел с идеей, которая давно вызрела в моем уме и уме моих товарищей. Очень простая идея. Простая и толерантная. Россия всегда развивалась на двух полюсах. Даже наш символ, двуглавый орел, смотрит в две противоположные стороны. Были "западники" и "славянофилы", был "Октябрь" и "Новый мир", были "почвенники" и "горожане", державники и либералы.
Толерантность и открытый спор разных позиций — это всегда хорошо для России.
Любая односторонность, "уклонизм" это всегда перекос и, как следствие, кризис.
Я к идее толерантности отношусь с большим уважением, поскольку считаю, что это идея правильного цивилизованного общества. Не загонять пинками другую точку зрения в катакомбы, а вести открытый диалог. Уважать другую точку зрения.
А у нас как последние годы велась полемика?
Вот возьмём вашу газету — это же умная газета. Это газета для интеллектуалов и хорошо образованных людей. У вас печатается очень много аналитических и философских статей. Но целенаправленно было создано общественное мнение, что газета "Завтра" — это для отморозков, для тех тупых русских, которые щи едят и в лаптях ходят… И создавали это мнение не американцы, не ЦРУ, а такие же, как мы, русские люди. Не по национальности, а по менталитету. Тот же Венедиктов, может, даже более русский человек, чем я, потому что он в Москве вырос, а я в Баку. Но, тем не менее, и он и многие рядом с ним в своё время приложили немало усилий для демонизации своих идеологических оппонентов. И к чему это привело? К тому, что было потрачено почти 15 лет на гражданскую войну, которая всё равно заставила их признать право существования другой точки зрения. Но время это было, по сути, украдено у нации…
В.Ш. Ты объявил девизом радио "Говорит Москва" слоган: "Мы говорим и думаем по-русски!" Почему вдруг такой девиз? Это политическая конъюнктура, или нечто другое?
Р.А. Это просто продолжение моего человеческого пути. Я плоть от плоти нашего народа. Извини за пафос. Все те поиски и метания, которые были свойственны нашему, моему народу, я, как и ты, как и другие люди, испытывал на себе. Я не наблюдатель со стороны, не человек, который, как любят говорить наши либералы, живёт "в этой стране", не наезжающий из Сан-Тропе и имеющий на всякий случай французское, израильское или американское гражданство господин. Я, Рустам Арифджанов — человек, который просто живёт в России. В моей России. И, живя здесь, я испытываю те же чувства, что испытывает каждый человек. Заблуждаюсь так же, как все, радуюсь, как все, нашим успехам, скорблю по нашим трагедиям. Человек не может, родившись, сразу стать мудрым стариком. Он проходит длинный путь, как ты, как я, как Проханов, как читатели, как зрители, как слушатели. И то, что я делаю сегодня, это естественный итог моего долгого пути по моей жизни. Хочется верить, что, конечно, это не окончательный итог. Мой путь закончится, когда Господь меня приберет. Но до этого пусть он ещё поуправляет мной.
Все мы проходим свой путь. Мы меняемся.
Есть, конечно, вещи константные — я не изменю своей религии, это не от меня зависит. Хотя трое моих детей православные, жена православная.
Есть народ, этнос, из которого я родом — татарская и азербайджанская кровь, которой я никогда не изменю, даже считая себя русским человеком.
Есть дружба, которой я не изменю. Есть духовные ценности, которые не меняются. Но во многих остальных вещах человек меняется, он в чем-то разочаровывается, что-то открывает новое, чем-то увлекается, к чему-то стремится. Это и есть жизнь...
Как я пришёл к формулировке: "Мы говорим и думаем по-русски"? Это же очевидно. Я говорю и думаю по-русски. Ты говоришь и думаешь по-русски, мой друг Рустам Ибрагимбеков говорит и думает по-русски, Проханов говорит и думает по-русски, Венедиктов говорит и думает по-русски, Путин говорит и думает по-русски. Россия — наш ковчег, и мы все — её команда.