№20 (652) от 17 мая 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Владимир Личутин
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
Прочитал замечательный рассказ Эдуарда Алексеева "Пасека" и вот смеялся-то я до слезы середка ночи, заново проглядывая страницы, и умилялся, и восторгался чудесному письму и таланту писателя, что из житейской, вовсе непримечательной (на первый погляд) деревенской истории, из этой бытовой залоснившейся "раковины", куда безо всякого-то интересу погружен всякий человеченко, добыл сверкающую душевным юмором и народной философией жемчужину… И тут захотелось и мне посмотреть на пчелок со своей колоколенки, пусть и шаткой, невзрачной, сколоченной кое-как, — но откуда всё в округе глядится со своим особым интересом.
…Выйдешь весенним утром в сад, когда уже солнце распалится, яблони невестятся, принакрытые белыми пеленами, и еще на подходе вдруг услышишь небесную музыку: то пчелы ведут радостную согласную песнь, подгуживают в лад друг дружке, иная тенорит, другая в подголосок уйдет, а та вдруг и в дискант порою сорвется, зацепившись случайно крылом за сухой яблоневый отросток, иль завязнув носом в хоботке цветка, иная хриплым дрожливым басом ведет на низах, — но так, братцы мои, получается всё слитно, ладно, душевно, что-то похожее на "Вечерний звон". Сначала-то и не поймешь, с какого дерева хоры льются, но присмотришься сквозь бело-розовую кисею и увидишь не бездельную толкотню медовых мух, но сотни неистовых трудниц, поглощенных одною неизбывной вековечной заботою, — добыванием нектара, того хлеба насущного, коим и живут пчелы, эти Божьи угоднички.
Я шутейно говорю соседу, что ульями занимается: "Васёк, ты мне по осени медом отплати. С моих яблонь кормятся". А он мне: "Будет, Владимирович, всё тебе будет. О чем вопрос!" — Обещает торопливо с тоскою, ибо невтерпеж, у него "трубы горят": "Но сейчас за моих работников бутылёк бы поставил. Без них у тебя яблока не будет".
Васёк сулит медку уж который год, как завел пасеку, но к той поре, когда надо медогонку направлять и нести мне гостинец на пробу, все колоды уже выкачаны и мед разнесен по деревне вместе с сотами на опохмелку. Я, поддерживая старую игру, направляюсь в избу за "беленькой": мужика жалко, надо выручать, пока не лопнуло сердце. Васёк ополовинивает стакан, и тут же бронзовое от вешнего загара лицо, уже нащелканное по скульям пчелами, отмякает, сплывает серый налет, глаза наливаются голубым огнем, он оживляется и снова строит планы, как в этом году он не упустит рои, но обязательно посадит в новые ульи, клеща изведет, во мшаник колоды перетащит вовремя, не подморозив, а следующей весною, наняв машинёшку, отъедет с пасекой в приокские луга на цветущие липы, а по осени накачает пяток бидонов меда, свезет на базар, а там… И так всё это похоже на русскую сказку про мечтательного мужика, который понес на базар на продажу дюжину яиц… Васёк допивает стакан, закусывает листиком кислушки и вдруг посветлевшим, смущенным лицом зарывается в яблоневый цвет под поющее пчелиное облако.
Пасечники бывают трех видов. Те, кто ударились в пчеловодство, как в промысел, жизненный интерес, через пчел добывая семье нажиток, — те всё умеют, всё знают не столько из книг, сколько из опыта, по наследству, они знают цену своей работе, их на мякине не проведешь, и чтобы иметь доход и не прогореть, они и сахарку подсыплют для подкормки пчёлы. Есть романтики, кто видит "в мухе" божественное назначение, необыкновенность; они свой прибыток достают на стороне, и пасека им нужна лишь для сердечной радости, для ощущения своего вечного, неиссякаемого родства с матерью природой. И есть пчельники третьего сорта, кто ульи заводит случайно, между прочим, и присматривая за пчелою с восхищением, однако относятся к ней абы как, главный интерес находя в рюмке. Вот к этому виду беззатейливых пчеловодов и относился мой сосед Васяка...
Сергей Фонин (царствие ему небесное) никогда не держал улья, но коли он умел делать решительно всё, то при случае взялся и за пчелу. Однажды к нему в сад прилетел чужой рой, мужик не растерялся, накрыл его ведром, прикормил сахаром, а потом на скорую руку сбил ящик с летком. И вот однажды в конце осени я прихожу к ним в гости и вижу чудесную картину, которая и поныне стоит у меня перед глазами. Сидят за столом хозяева, как старосветские помещики, полные сердечного счастия, раскрасневшиеся, удоволенные, будто им при жизни удалось угодить в райские кущи. У Сережка правый глаз закрылся от пчелиного укуса, у жены Зины (и она нынче преставилась) заплыл левый, и светится под ним синюшная желва с детский кулачок. Перед ними на столе большое блюдо с медом, и супруги усаживают мед столовыми ложками, подставляя под солнечный душистый янтарь кусок хлеба. Первый мед едят, свой, не покупной, а у своего-то и вкус иной, так кажется пировникам.
…Пчелы — существа удивительные, благодатные и благодарные, живущие в услугу другим и во спасение. "Пчела" — несущая небесный огонь, жар, пек, ярь. В древности Бер — "ведмедь" — был у русов-славян Богом, он ведал, распоряжался мёдом, этой небесной ярью, силой, и бортники служили у Бера в его лесных бортях в работниках, и божий дар распределяли меж сородичей, давая душевное и телесное здоровье. Они были не только целители, знахари, но и волхвы, учители, колдуны, считались людьми особого лада и склада, как бы от мира небесного. Пчела своим крохотным чутким жальцем как бы вписывает человека в круговорот природы, создавая замкнутую энергетическую систему: космос, солнце, растение, пчела, человек, мать сыра-земля. Бортников уже нет, они навсегда покинули леса, растворились в человеческой гуще, потеряли свое прежнее магическое назначение, да и сам Бог Бер, Батько, Лесной архимандрит, Топтыга утратил ярильные свойства, своё всемогущество, — но пчелочка, медовая муха, по-прежнему витает средь нас, зарывается в цветы, подгуживает в лад небесной музыке, помогая нам в жизни, напоминая нашему черствеющему сердцу о непростой человеческой истории…
…Под осеня, когда идет варка варенья, в нашу избу слетается множество ос. И вот однажды зачерпнул я ложечку брусничной пенки и что-то на зубах сначала захрустело, я решил, что это ягодка, прижаренная в сахаре. И тут меня щелканула медовая муха в язык. Я возмутился такой наглости, воскликнул: "Ах ты, негодница, чужое варенье жрёшь, да еще кусаться?! Тогда я тебя сьем!"
С этими словами я мстительно разжевал пакостницу — и проглотил…
1.0x
