ТЕАТРАЛЬНАЯ КОСМЕТИКА

№20 (652) от 17 мая 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Елена Антонова
ТЕАТРАЛЬНАЯ КОСМЕТИКА

Современный театр следом за эстрадой всё больше становится коммерческим, а, следовательно, и буржуазным. Но надо знать, что эпитет "буржуазный" везде и всегда в применении к культуре и искусству имеет негативный оттенок. Деньги театру, конечно, нужны, но они не должны быть самоцелью. Это — как принцип материальной заинтересованности: его следует выполнять, но не делать лозунгом, иначе всё летит "верхним концом вниз".
Театр перестает быть проблемным, перестает просвещать. Чуждаясь возвышенного, он опускается до уровня зрителя, ждущего лишь развлечений. Трагедия сменяется триллером, психологическая драма — примитивным детективом, комедия — фарсом, и всё это приправлено немалой толикой эротики. Как заметил один из серьезных актеров и режиссеров театра и кино, ученик Олега Ефремова, Дмитрий Брусникин: "Мы переживаем не лучшие времена. Исчез серьезный глубокий театр. Сейчас он робко возникает какими-то микросекундами то здесь, то там. Но до явления ему далеко. В советское время театр был явлением. Он был частью общественной жизни. Со сцены при существующей цензуре можно было услышать то, о чем люди думали. Выбирался такой способ, чтобы это проходило".
В последнее время ситуация начинает меняться в лучшую сторону. Тем не менее, даже в известных театрах, при хороших актерах и режиссерах можно оказаться на спектакле, вызывающем недоумение, чтобы не сказать сильнее. Об этих постановках и пойдет речь.
"Мастер и Маргарита" — вольная композиция Юрия Любимова и Владимира Дьячина по одноименному роману Булгакова — идет в Театре на Таганке с 1977 года. В те далекие от сегодняшних времена я уже видела этот спектакль и не могу сказать, что была в восторге. Тогда на Таганке шли более сильные и цельные спектакли: "Добрый человек из Сезуана", "Десять дней, которые потрясли мир", "Павшие и живые", "Жизнь Галилея", "Пугачев", "А зори здесь тихие", "Гамлет". "Мастер и Маргарита" была, пожалуй, одной из первых постановок, которые начали вызывать недоуменные вопросы к режиссеру. Я не пошла бы на повторный просмотр, если бы, презентуя билет, мне не сказали, что это новая версия. Но оказалось, что нет. Версия старая, с некоторыми изменениями и добавлениями. Более вольными. В духе времени. Так, доктор, давая лежащему на каталке поэту Бездомному телефон, достает старую черную телефонную трубку с обрезанным шнуром из своей ширинки, предварительно развернувшись передом к нам и расстегнув молнию на джинсах, проделывая все это нарочито медленно и со смаком. Таких скабрезностей в спектакле — навалом (здесь нелюбимый мной жаргон как раз уместен). Но не в этом суть. Главное, постановщик не любит своих зрителей, прямо-таки презирает их. Это демонстрирует весь строй спектакля, все его сцены, все уничижительные булгаковские реплики, которые бросают в современную публику артисты. И совсем уж безобразный эпизод — когда Коровьев, подойдя к самому краю сцены, снимает джинсы, и, оставшись в длинных до колен трусах, на вытянутых руках начинает вытрясать свои штаны буквально перед носом зрителей. И это — никак не импровизация артиста: режиссерская строгость Любимова хорошо всем известна. Да и его "новации" с подвешенным под потолком огромным раскачивающимся маятником, который кого только на себе не носит, с огромным пыльным "живым" занавесом, делящим сцену то вдоль, то поперек, сделаны лишь в расчете поразить зрителя.
Следующий спектакль — "Косметика врага", премьера, идущая сразу на сценах двух театров — "Сатирикона" и имени Пушкина. Пьеса написана в 2001 г. бельгийской писательницей французского происхождения Амелией Нотомб, которой через год исполнится сорок лет. Она известна на Западе с 1999 г. после опубликования книги "Страх и трепет". Бойкое перо, немалые знания и хороший стиль — любимое качество профессиональных литераторов, пишущих по-французски, дает артистам весьма выигрышный материал… Только вот содержание ее книг несколько удивительно для далеко не старой и внешне благополучной женщины. Обратимся к пьесе. Два действующих лица — Жером Ангюст и Текстор Тексель, встречаются в зале ожидания аэропорта. Между ними завязывается разговор. Вернее, говорит один — Текстор Тексель, в то время как другой всячески стремится этого разговора избежать, пользуясь всеми средствами, включая и нарочитую невежливость. Но ничего не получается, и он вынужден слушать назойливого собеседника. Оказывается, тот — дважды убийца и насильник. Смакуются все подробности переживаний жертвы и собственные. При этом изрекаются сентенции вроде той, что любви без насилия нет. Этакий физический и моральный садомазохизм. При хорошо выписанном тексте и великолепной игре смотреть и слушать это — испытание тяжелое. Тексель — извращенец, больной человек, жалкий и злобный одновременно. Однако, по мере рассказа прежде сопротивлявшийся Ангюст начинает всё более и более заинтересовываться беседой. И тут мы постигаем, что оба они — один человек, его белая и черная ипостась, мистер Джекил и мистер Хайд. И то, что нам рассказал черный, проделал в мыслях или на самом деле белый. Действие заканчивается объявлением по динамику о том, что один из пассажиров, ожидающих отложенного рейса, вдруг начал биться головой об стену и бился до тех пор, пока не убил себя. Спектакль поставил главный режиссер и художественный руководитель Театра имени Пушкина Роман Козак, который и играет Ангюста, а Текселя сыграл художественный руководитель и главный режиссер Константин Райкин. Потому этот спектакль идёт сразу на двух площадках — в "Сатириконе" и в Театре имени Пушкина. Мой вопрос к этим уважаемым мною крупным артистам один: "Не приходила ли им в голову мысль, что чем талантливее он поставлен и сыгран, тем сильнее его вред? Причем вред многоплановый?" Во всяком случае, сидящие рядом со мной парень и девушка, которые вначале держались за руки, под конец безуспешно пытались спрятать друг от друга глаза. Эта пьеса так же вредна, как фильм "Покаяние", христианством пытающийся одобрить одно из самых страшных святотатств: многократное выкапывание усопшего из могилы. Кто бы ни был покойник — поступок этот, ох, как далек от православия.