ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

№18 (650) от 03 мая 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Владимир Личутин
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

В молодости, когда работал журналистом в Архангельске, снимал я угол в старом доме. Была комнатенка выгорожена на чердаке, вид имела убогий, но это была своя крыша над головою и первое время после общежития казалась мне раем. И досталась-то даром: редакционный шофер по доброте сердца впустил к себе с одним уговором, чтобы не сжег во хмелю избу. А радости-то, помню, сколько, ой! Имелись при вышке печка-столбушка, подобие сеней, и люк в потолке, куда я спускался по шаткой лесенке, а главное — свой ключ. Что еще надо беспечному молодому человеку, не обремененному семьею, у которого ветер в голове?! И всё бы ладно, да только каждую ночь повадилась к помойному ведру ходить крыса; и такая касть, такая паскуда на мою голову привелась — все очистки на пол выроет. И хоть бы съела чего: знать, вкусненького искала, по своему желудку. Крышкой закрою — ведро опрокинет и мусор по всему чердаку растащит. Тогда я дыру заколотил березовым поленом. Ночью проснулся от мерного скрежета, будто половицу пилят ножовкой: вжик-вжик. И час пилят, и другой, не стерпел, включил свет, вышел в сени. В березовом полене уже дырочка с палец. Я нагнулся посмотреть — там злой, пристальный враждебный взгляд. У меня даже в груди захолонуло. Плюнул в дырку — крыса исчезла. Только лег спать и снова: хр-хрр… Согрел чайник, пошел нору заливать. Пролил кипятком, под полом только простонало что-то, заскрежетало — и пропало. Даже жалко поначалу стало животинку: эх, думаю, обварил, мучается, несчастная, шерсть клочьями выдирает, по живому ведь попало. А ведь если одной крысе больно, то неведомым образом эти страдания передаются на другой конец света, и там тысячи крыс жалеют подругу и замышляют отмщение… Эх, думаю, сейчас созовет свою орду, и мне вовсе не станет житья.
Но следующей ночью опять пила запилила, вот будто лесорубы елину в два обхвата валят. Вышел в сени, а в березовом полене дыра уже с рюмку будет, и крыса, не боясь шума, торжествующе, не мигая, смотрит на меня. Ткнул ножом — она неуловимо отшатнулась, ударил молотком — даже не отстранилась, словно бы ждет, когда палец суну, чтобы оттяпать. Оскалилась, огромные желтые зубы, как у бобра, только попадись — и шею перережет. А может, почудилось спросонья? Ей-богу, даже суеверно стало мне от подобной наглости вражины. Вылезла из аидовых теснин в чужой мир, да еще и грозит, сулит напастей мирному человеку… Поплелся я в комнату, чувствуя свою беспомощность, завалился в кровать, с головою укрылся одеялом, но вскоре скрежет оборвался, и я с облегчением уснул. Наутро ведро было вновь опрокинуто, а капустные и картофельные очистки были распотрошены по полу. И тут меня осенила мысль, совершенно простая и очевидная. Я буду ужинать в общепите, а не в своей каморе, и, порыскав, крыса уйдет сама собой. Так и случилось. Через неделю крыса пропала и больше не появлялась, и только черная дыра в потолочной балке постоянно напоминала мне о странной пришелице из чужого мира.
Крысы есть везде, но живут ли они в Китае, иль их уже давно съели под острыми восточными приправами? Может, они для того и обитают в подземном мире, как "провиант" на будущее, как "стратегический запас", когда "последняя сосна засохнет на корню и пищи никакой не станет": так рассуждают деревенские. Эти зверюшки любят жить в зловонных пространствах, где прело, смрадно, как при вратах ада, где витают призраки, где зарождаются хвори и обитают отверженные; крысы едят ржавь, резину, пластиковые обмотки, в чем, казалось бы, нет ничего от матери сырой земли, словно бы приготавливают себя к обитанию в безмолвном бесчеловечьем мире. Жертвой их может стать и слон, если он потерял способность сопротивляться и угодил в подземелья Москвы; если прислушаться, то можно расслышать под ногами их гнусавые торжествующие хоры на пире победителей. Крысы живут, где есть достаток, где перепадают крохи от господского стола, где полнятся отбросами помойные ямы, где вавилонские горы отходов подпирают небеса, отчего ангелам грустно и туго приходится над русской столицей в клубах злосмрада. В коренной русской вотчине, Рязанщине и Твери, Ярославщине и Вологодчине, — крыса уже за редкость, потому что за диковинку скотинка в хлеву, нет ни коровенки, ни лошаденки, ни свиньюшки ни овчишки; пустые стойла и ясли не завлекают не держат в деревне упрямого обитателя подземелий, увы, нечего промыслить; гриб да огурец в брюхе не жилец. Нынче вся крыса подалась в большие города, где сытно и пьяно, и гадко; следом и тараканишко направил свои стопы, клопишко и комаришко. Есть у кого кровцы испить. Крыса — существо холодное, целеустремленное, по неслышному зову вмиг сбивается в стаи, а по следующей команде распыляется, как и не было; у крыс можно учиться приемам партизанской войны.
Отчего-то крысы любят трюмы кораблей, морскую качку, они первооткрыватели новых земель, ездят по океанам "зайцами", и никакой адмирал им не указ. Почуяв беду, они первыми покидают судно; чужую землю они мигом обживают, как свою. По своей неприхотливости, неистребимости, непонятности — они словно бы совершенные космические существа, прибывшие к нам с далеких планет, чтобы разведать все земные тайны; по живучести с ними поспорят лишь клопы.
У каждого человека в природе есть тотем, двойник, прикрытие: у одного — жираф, у другого — тюлень, слон, медведь, кошка, свинья, крыса и т.д. Эти тотемы широко обыграны в народном фольклоре, каждому человеку свойственны черты своего животного. Вот, к примеру, взять крысу… Много крыс при банковском деле, где делят ежедень чужой пирог, считая его своим, где много крох и тленный воздух, густо пахнущий банкнотой. Здесь "крысы" сбиваются в стаи, визжат иль радостно притираются шерсткой, оставляя мускусный запах, когда удалось ловко объегорить ближнего, снять процент, но и загрызают соперника; где много денег, там много грязи, склоки, обмана, цинизма, душевной немоты. Много подобных людей и при власти, при Думе, где снимается прибыток с ловкого слововерчения, где капиталом считается сама должность.
Вдруг отчего-то вспомнился записной русофоб думец Исаев с бабьим бледным лицом и крысиным недвижным взглядом из-под очечков. В сущности пустой и никчемный человеченко, способный лишь громко сотрясать воздуха; подобных людей Пушкин называл "чернью", толпящейся у трона. Ему бы вопить с думского амвона, что русский крестьянин вымирает, что пустеют пажити, что мертвое молчание наваливается на Русь, и недруги уже мстительно потирают руки, видя, как русский народ сживают "кремлевские очарователи" со света, — так нет же, Исаев, выпучив глаза, что-то гнусавит о русском фашизме и национализме, хотя каждое его бессмысленное слово заведомой неправдою вносит сумятицу, раздрай, волнение и вражду на коченеющие пространства. И так пылко говорит, словно когда-то он уже живал при "русском шовинизме" хотя бы один час. Господин Исаев, так может пора уже и философа Ивана Ильина, теоретика просвещенного русского национализма, доставать из могилы Данилова монастыря и в гробишке, пока тот не сопрел, отправлять в радиационную зону на Новую Землю?
Внушает Исаев недавно со своей враждебной "телекочки": де, русским националистам руки никогда не протянет, брезгует, презирает придурков. Ага, он руки не подаст! Да подумал бы поначалу, честолюбец, есть ли охочие хотя бы прикоснуться к ней. Дотронешься невзначай, а после пемзой оттирай ладони от проказы. Ему бы в церковь ползти на коленках, да там отмывать душу свою от черноты, так ведь и туда-то не угодить, проныре, ибо еще в притворе бесы прихватят за фалды и потянут за обман и фарисейство в преисподние палаты…
Но чем же так провинились перед народом крысы, если ни одного теплого слова о них? Гнус, твари, нечисть, касть, мерзость окаянная. Что-то я вдруг и прижаливать их стал, сравнив с "двуногими", ибо жители подземелий куда лучше, откровеннее, понятнее в своем поведении, не ухапливают, не загрызают за бесценок чужую жизнь, но исполняют свою, заповеданную бесконечную судьбу. Значит, для какой-то надобности Господь изнасеял этих детей тьмы?
Я догадался, но пока не скажу…