ХОДОКИ НЕ В МОДЕ

№15 (647) от 12 апреля 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Юрий Макунин
ХОДОКИ НЕ В МОДЕ

Русский человек с фамилией знаменитого писателя — Алексей Фадеев — потомственный пролетарий из поселка Пролетарский близ подмосковного Серпухова. Здесь Фадеев родился и учился, здесь после армии стал кузнецом, здесь вышел на пенсию.
У кузнеца-пенсионера Фадеева достойное прошлое. Но особо он интересен своим настоящим. Интересен тем, что не только сам не сломался при нынешнем похабном строе, но и другим помогает в нем выжить.
Рыночные реформы разгромили экономику Пролетарского и посеяли в поселке бедность. Демократия оплевала все прежние ценности и нанесла моральный удар по ветеранам войны и труда: вы прожили свою жизнь напрасно и уважительного внимания общества и власти к вам быть не может.
Сей принцип торжествовал в Пролетарском до тех пор, пока должность председателя поселкового Совета ветеранов не занял Алексей Иванович. Общественная, никчемная вроде, эта должность позволяла Фадееву действовать от имени 28 воинов Великой Отечественной и 560 ветеранов труда. И он начал действовать. И его вынуждены были принимать в кабинетах районной власти и вынуждены были там с ним считаться.
Активностью Предсовета Фадеева зажглось в поселке кабельное телевидение. Теперь ветераны по Красным дням календаря и памятным для них датам могут услышать добрые слова в свой адрес и получать всю необходимую им информацию, не выходя из дома. Деньги на оплату кабельного телевидения Фадеев находит сам. Как? Тема для отдельного исследования.
Опять-таки активностью, напором Фадеев "выбил" помещение под музей ветеранов и истории поселка. А история у него богатая. В середине XIX века купец Демид Митрофанович Хутарев основал здесь суконную фабрику. При СССР она превратилась в мощное предприятие по производству материи для армии и флота. И не случайно уже в июле-августе германская авиация пыталась стереть поселок Пролетарский с лица земли. Ныне, увы, процветавшая ранее фабрика, отмеченная в Англии 8 медалями за качество сукна, влачит жалкое существование.
В крохотном музее Фадеева выставлены крупные фотографии поселковых фронтовиков. Многие опоясывает черная ленточка — уходят из жизни воины-победители. Но каждый из них перед смертью знал: память о нем в музее вечна.
Привёл меня Алексей Иванович в гости к Кузнецову Владимиру Алексеевичу. Уже с улицы видна табличка: здесь живёт фронтовик-орденоносец. — Наши школьники смастерили, — с гордостью констатирует Фадеев. — Мы с ними всегда находим общий язык.
Беседуем в гостях. Стол к чаепитию накрывает Татьяна Махайловна — супруга Кузнецова с военной поры. Хозяин всю войну пропахал — сначала пехотинцем, разведчиком, потом командиром T-34. В какие только переплеты ни попадал. Танк подрывался на минах. Больно клевала вражеская артиллерия. На привалах иногда извлекали убитого члена экипажа. Сам же командир получал только ранения. В разведрейдах не раз Кузнецов схватывался в рукопашной. Но как бы ни припекало — не курил и не пил фронтовую чарку, получая компенсацию сахаром до самой Победы.
"Нынешний мир в стране, — вдруг обронил командир РТ-34 Кузнецов, — очень напоминает войну. Взять наш поселок. Полезная во всех отношениях, в том числе и для ветеранов, суконная фабрика уничтожена не бомбами, а акционированием, съедена перекупщиками. Колхозы, совхозы порушены. Альтернативное фермерство в конкуренции все с теми же перекупщиками пахотных земель, с застройщиками на них коттеджей. Всем ясно, что незаконное хозяйствование возможно лишь при коррумпированных чиновниках. Но попробуй ухватить их за продажную руку! Тут можно лишь посочувствовать честным работягам в правоохранительных органах.
В ходе беседы выяснилось, что супруги Кузнецовы — заслуженные учителя СССР. Отвоевав, закончив вуз, они десятилетия преподавали в поселковой школе. И сотни их выпускников, раскиданных по стране, с благоговением отзываются о мудрых наставниках.
— Запуталась власть в нынешней реформе школьного образования, — обмолвилась Татьяна Михайловна, — чехарда с программами и учебниками. А главное, русской-то школы у нас нет! Русская культура в школах урезается, русская история извращается. Русским детям вроде бы и нечем гордиться.
...Покидая гостеприимных хозяев, я подумал: шли к фронтовикам, а попали к государственникам, радетелям за судьбы русских.
В другом конце поселка, точнее, в примкнувшей к нему деревне, живет сержант сталинской артиллерии Дроздов Владимир Михайлович. Идём к нему километра полтора. Последний, наверное, в этом году мороз крепок. Так и норовит ущипнуть за нос, уши, кончики пальцев даже в перчатках. Снег скрипит, словно капуста под разделочным лезвием. Воскресное утро. Народ идёт на базарную площадку. Председателя Совета ветеранов Фадеева знают все, обмениваются с ним приветствиями.
— Народ у нас в основном толковый, мастеровой, не отлынивает и от тяжелых работ, — толкует мне Фадеев. — Но вот неразбериха. Порушенная суконная фабрика давала заработок 1700 мужчинам и женщинам. Приватизация и временное управление при банкротстве оставили 30-40 душ. Да и те не уверены в дне завтрашнем. Куда деваться? К деревенским фермерам? Смехота. Которые и есть — на ладан дышат, им не до наёмных рабочих. Вот и ринулись наши поселковские в города: там дешевая рабсила. Утренние и вечерние электрички лопаются от нашего люда, даже травмы дорожные появляются. Но заработки нашим сбивают приезжие азиаты, молдаване, кавказцы.
Слушать Фадеева одно удовольствие: наблюдательный, рациональный, он не сгущает краски, но и не лакирует негативы. Вот проходим мимо больницы. Была крупным лечебным центром союзного значения, с дорогой аппаратурой с докторами мед.наук, с детским отделением санаторного профиля, автопарком. Реформаторы опустили на больницу тёмную стаю саранчи. Похрустела и улетела. От больницы же остались объедки. Что суконная фабрика, что больница — одинаково глубокие инвалиды. Они уже не для людей.
Проходим мимо трансформаторной вышки: неогороженное, сиротливое, почерневшее сооружение.
— Вместо 220, — сообщает Фадеев, — накачивает лишь 180 вольт. Портятся холодильники, телевизоры и прочая электротехника.
Спрашиваю: ну навести порядок с электроснабжением сами жители разве могли бы. Самоуправлению-то сейчас зелёная улица открыта?
— Это теоретически так. У нас даже поселковый парламент имеется. Но люди настолько обезденежены, планка их уровня жизни столь низка, что на совещания их не заманишь, гоняются за приработком. Та же причина тиражирует мелкое воровство: поставь заборчик — ночью уволокут для печки.
Привычное для всякой экскурсии "слева от вас, справа от вас" в поселке Пролетарский звучало болезненно-монотонно.
А природа здесь живописная. Река Нара с высокими берегами. Леса дубовые, смешанные, хвойные. На одной из красивейших полян жители издавна собирались на праздники. С особым подъемом отмечали тут фронтовые даты, с ветеранами в орденах и медалях. И вот одним черным утром жители увидели на Поляне ветеранов бетонный забор, возведенный ночью. Администрация не стала новостройку засекречивать: залетный предприниматель-кавказец обещал много рабочих мест, ибо здесь планирует возвести конфетную фабрику. Но почему именно на Поляне ветеранов? Вокруг земель ещё много. Да потому, что рядом заброшенная двухэтажная школа, местное население сокращается и все коммуникации под рукой. Коммерческая выгода прёт носорогом, попирая интересы коренных жителей.
По-тихому, тайком спущен был и фабричный пруд, образованный в овраге речкой Нарой. И купались люди там в жару, и рыбку удили, да и просто любовались родными красотами. Теперь кукиш вам, и спросить за безобразие не с кого.
— Советскую власть я не идеализирую, — замечает Фадеев. — И тогда, особенно при позднем Брежневе, хватало того, что раздражало. Но тогда же не существовало таких чинов, которые бы откровенно поплёвывали в лицо народу. Допущена несправедливость, пойди в райком, пожалуйся — и возмутившего общественное мнение негодяя всенепременно накажут.
Воскресная улица деревни Городенок пуста. Лишь стая собак носится в круговерти. В деревнях вокруг поселка предсовета Фадеев знает каждую хату, знает, кто погорел, кто умер, кто съехал к родне. На окраине деревни высятся несколько коттеджей с могучими заборами. Принц и нищий — таково сравнение новостроя с деревенской избой.
— И кто ж те богатые владельцы?
— Даже я не ведаю, — удивлён Фадеев. — Это секреты уровня главы управы. Землёй распоряжаются лишь там.
А вот старый-престарый, слегка вросший в землю дом старшего сержанта артиллерии Дроздова Владимира Михайловича. Еле достучались. Оказалось, жена фронтовика совсем плоха, и супруг задремал у её кровати. На вопрос предсоввета Фадеева: "Как сам себя чувствуешь, сержант?" — Дроздов извлёк изо рта зубные протезы и показал, как стёрлись они до дыр. Ему 81-й год. Пробовал сам добираться до поликлиники, но отказался от затеи: не по силам штурмовать кабинеты. А чтоб приехать зубным протезистам на дом — такой услуги нет. Бесплатные лекарства только копеечные, а специальные — гони монету. Из пенсии фронтовика ежемесячно уходит на это до 3 тыс. руб. ЖКХ взимает с фронтовика за обслуживание 50 процентов. Особой статьей проходит газ: за него, оказывается, выкладывай 100 процентов. Почему? Вместо разъяснения шлют штрафы, намекают на изъятие денег через суд.
— Мучился, мучился, просил помочь того-другого, а меня всё штрафуют. Плюнул на возню — уплатил 362 рублика.
— Вот наш спаситель, — дружески обнимает Дроздов председателя Совета ветеранов, — выхлопотал мне мобильный телефон, проводного-то нет и не предвидится. Без Фадеева ветеранам наступила бы хана.
Встретились мы и с бойцом войсковой разведки Василием Александровичем Шибановым, лишившимся ноги в 1944-м. Запомнились его слова.
— Раздуть барабанную шумиху по поводу очередного юбилея, выпятить себя на коллективном фото — вот чем занимаются начальники всех рангов. А давно пора фронтовиков после 80 лет избавить от всяких плат и бумажной возни. Не в бровь, а в глаз.
Законодателям РФ есть резон превратить мнение фронтового разведчика Шибанова в закон. Без промедления.
Темнело. Председатель Совета ветеранов пригласил переночевать у него, извиняясь, что на 3-м этаже его блочной пятиэтажки теплее 12 градусов не будет. Многие метры навесной отопительной проводки посёлка не имеют изоляционной обмотки. Денег нет, нет денег — это заклинание звучит всюду, где решается комфортность русской жизни. Сам Алексей Иванович пережил Великую Отечественную и льгот не имеет. От пенсии после выплат остается 400 руб, но ЖКХ всё равно мучает штрафами, таскает по судам. — Всё о грустном да грустном, расскажу-ка о забавном. Как-то посетила меня крамольная мысль: а подамся-ка я ходоком в Москву. Наши фронтовики защищали столицу в 1941 году. У них перед ней заслуги. Так пусть Москва, с которой жир капает, поможет нашим ветеранам войны. Бюджетом стольного града это не предусмотрено. Стало быть, подарок нашим воинам Великой Отечественной может перепасть только по распоряжению единоначальника — мэра Лужкова. К нему на прием я и решил попасть. В мэрии меня из одного кабинета отфутболивали в другой. Всего я обошел 13 кабинетов. Но колючую проволоку чиновного ограждения Лужкова не перекусил. Не допустили меня к нему. Ходоки нынче не в моде.
На помощь Лужкова предсовета Фадеев почему-то рассчитывал. Записываться же на прием к Кудрину и Грефу он даже и не помышляет. Ему известно, что они сотни миллиардов долларов, полученных Россией от продажи природных богатств, держат на Западе, и что их роботоподобные души рассказами о нищете воинов, спасших достояние страны, не пронять.
Но мир не без добрых людей. И я уверен: денег на зубные протезы бойцу войсковой разведки Дроздову предсовета Фадеев у кого-то все-таки найдет. Но не все же в России, как Кудрин с Грефом, потеряли совесть и чувство сострадания к соотечественникам.