№15 (647) от 12 апреля 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Андрей Смирнов
UNDER PRESSURE
Рассматривать механизмы подавления русского духа в системе российской власти вне контекста глобализации бесполезно. Глобалистский проект, являясь очевидным порождением либерально-демократической идеологии, ныне, особенно после 11 сентября, характеризуется полным уходом от демократии. Либеральная система превращается в свою противоположность, становясь квинтэссенцией тоталитарного этатизма. Причем модель управления заметно упрощается. В такой системе будет существовать финансово-олигархическая сверхэлита; затем прослойка обслуживающего персонала и охраны; внизу — серая масса, низведенная до животного или растительного состояния. Ибо отсутствие любой вертикальной перспективы — непременное условие доведенного до логического конца либерального проекта. (Точнее, его версии, построенной на абстракциях). Для успокоения этой самой массы изготовлено огромное количество разнообразной жвачки, символизирующей грандиозную "свободу выбора" — "Пепси" или "кока-кола", Бритни Спирс или Кристина Агилера. Для особо несговорчивых предусмотрены национальные аналоги.
В такой перспективе целые регионы и народы становятся лишними. К власти в них приводятся кризисные менеджеры, работающие своеобразным вахтовым методом, ибо их основные личные ресурсы давно находятся, как правило, далеко за океанами.
Задача "менеджмента" — управление и контроль над населением в интересах "прекрасного нового мира".
Заметный механизм подавления сил народа в РФ — это тотальная коррупция. Здесь это не просто социальная язва или статья в уголовном кодексе, а пронизывающая все сферы общества логика — от власти и структур правопорядка до социальной сферы и культуры. Коррумпировано все: гигантский чиновничий аппарат подавляет, уничтожает любые инициативы; политическое пространство, в том числе оппозиционное, не дает появиться новым структурам и лидерам, а если они чудом и появляются, то сжираются с хрустом; сфера искусства заполнена такими понятиями, как "кураторы" или "формат".
Есть еще один чудесный механизм — создание общественного интереса. Мы погружены в непрерывное перекатывание событий и явлений. Мы спорим с друзьями, коллегами, соседями, идейными оппонентами. Если бы решались кардинальные вопросы национального бытия, принципиальные моменты развития страны. Но нет: жестокие дискуссии влипают в темы, сочиненные властью или просто не заслуживающие внимания.
Особенно ярко, зримо, наглядно механизм уничтожения "праны" явлен в области духа, в сфере культуры. Ведь "власть именуется не Парламент, не Жак Ширак, не Саддам Хусейн, не ЦРУ, власть — это Клаудиа Шиффер, это Николас Кейдж, Кортни Лав, Кальвин Кляйн и миллионы их неофитов и безымянных подражателей", — определял Александр Бренер.
В России она имеет свои образцы в виде юмористов, "фабрики звезд" или творческой интеллигенции. А политики успешны настолько, насколько напоминают популярных киногероев или персонажей анекдотов.
В культуре полным ходом идет разжижение смыслов. Рудименты русскости, советскости, имперскости усваиваются всеядной кич-культурой, на глазах превращаются в отвратительные подделки. Даже культура протеста порой приобретает имитационные формы, скатывается в кич, начинает работать на выпуск пара у недовольных.
Помнится, было понятие "век ускорения". Ускорились… Отныне вся чаемая скорость — "быстрая езда", "суп за минуту", "обучение за полдня" — ускоряют жизнь человека только для того, чтобы он быстрее оказался у телевизора. Его участие в жизни отныне отстранено в представление. А внимание как гражданина перенаправлено на частные проблемы. Посеянный хаос расщепил, перемешал общество. Идеологические инициативы "войны всех против всех" подавили гражданскую ответственность. Сфера приватной жизни стала идеальным убежищем от ужасов окружающей жизни.
Давит страх, посеянный посредством непрерывных телевизионных "криминальных хроник". Погружает в будничную локальную жизнь бесконечные "вести вашего региона", жизнь в которых предстает, как кисель из пробок, протекающих крыш и забитых помоек.
Особый парализующий волю механизм — постоянно вменяемое чувство вины. Русское — априори вне политкорректного, сопряжено со множеством якобы порожденных русскими проблем и бед. Мы в ответе за свою историю, да и за чужие тоже. Кому-то не помогли, кого-то зря освобождали. История как цепь бесполезных жертв и бессмысленных преступений. "Дорогие россияне" стыдятся даже того в истории, что другие народы желали бы гордиться или мечтали бы иметь хоть осколком в своей истории. Национальный мазохизм, возогнанный еще в восьмидесятые, до сих пор работает на потерянность нации.
Наконец, "хотите уничтожить народ — лишите его привычного образа жизни", — точно заметил один антрополог.
Мы живем в чужом мире. Еще в восемнадцатом веке чужебесие немецкое сменялось чужебесием французским. Но на сегодняшнем фоне это кажется просто барскими забавами. Мы празднуем чужие праздники и потребляем чужие продукты. Мы затоптаны иностранными надписями. Мы слушаем тривиальную западную музыку и смотрим (плохое) иноземное кино. Очень радуемся, когда получается сделать, как "там". Даже детям достаются игрушки иных континентов и культур. А систему образования (не самую плохую в мире) бездумно подгоняем под совсем небезупречные мировые образцы.
Одна из главных идей либерализма в том, что на многие приобретенные с молоком матери или еще раньше на генном уровне установки человека, можно, а точнее должно не обращать внимания. Общество отныне само занимается нейтрализацией национальных инстинктов. Но в итоге продуцируются потерянные, оторванные люди.
Вопрос выживания нации требует проявления политической воли. Желающий начать новый этап нашей истории должен суметь отключить вышеперечисленные механизмы подавления национальной энергии. Иначе о русском будущем можно забыть.
1.0x
