| | | | |
Эрнест Султанов
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МЕСОПОТАМИИ
Попасть в Курдистан сегодня можно двумя путями: либо на самолете через Багдад, либо на машине через Турцию. Через Багдад, возможно, и короче, но надо иметь иракскую визу. Кроме того, самолет должен покружить над бывшим международным аэропортом имени Саддама, увертываясь как от потенциальных, так и вполне реальных вариантов ракет земля—воздух. Через Турцию — дольше, но безопаснее и не нужно никакой визы. Только на границе "вы въезжаете на территорию Иракского Курдистана". Никаких иракских опознавательных знаков: вывешен зелено-красно-белый флаг Курдистана с желтым солнцем, и на границе, вооруженные "Калашниковыми", стоят солдаты Демократической партии Курдистана. Дело в том, что и Курдистана-то как такового нет. Каждый город или деревня принадлежит тому или иному полевому командиру (бандиту, партийному лидеру).
Провинции Дахук и Эрбиль принадлежат в основном клану Барзани. В свою очередь, клан Талабани считается самым сильным в Сулеймании, каждый клан в качестве маскировки использует тот или иной партийный лейбл. Так, Масуд Барзани возглавляет Демократическую партию Курдистана, а Джалал Талабани — Патриотический союз Курдистана. Причем увлечение партийными именами доходит иногда до абсурда. Так, например, границу с Ираном контролирует группировка, носящая название Социал-демократическая партия Курдистана. Глава этой банды использовал для названия первое приглянувшееся ему название, а теперь с ужасом получает приглашения на участие в заседаниях Социнтерна.
Внешне зоны контроля отличаются по униформе. У барзанистов в зимнее время года в ходу американская форма песочного цвета. Форма талабанистов — темно-зеленого цвета. Местные курдско-иракские посты отличаются от турецких. У турок каждый пост — это маленькая или большая база, на которой можно при необходимости обороняться до подхода основных сил. Пулеметные гнезда, колючая проволока, броневики. У курдов чекпойнт — это навязчивый символ присутствия власти. Такой пост не выдержит даже самой примитивной атаки. Чтобы проехать, достаточно сказать волшебное слово: "шарика каграбаия" (энергетическая компания), — чтобы тебя пропустили без каких-либо вопросов. Дело в том, что с электричеством здесь большие проблемы, поэтому к энергетикам относятся, как к религиозным авторитетам.
Иракские курды, в отличие от Турции, Ирана и Сирии, говорят по-курдски, ходят перепоясанные, в широких шароварах. Конечно, это резко отличает их от турецких соплеменников. Турецкие курды своего языка не знают и внешне выглядят богаче, чем их соплеменники в Северном Ираке. При этом турок они недолюбливают и одновременно боятся. Турки в Курдистане — это чиновники, военные и жандармы. Курды относятся к ним с пиететом, с заискиванием во взгляде и в голосе. Турки ходят с надменными лицами, взглядом показывая, что имеют дело с мошенниками, которые если пока ничего и не сделали плохого, то наверняка что-то замышляют. Курд может петь тебе про Курдистан, восхвалять Оджалана и рассказывать, как он сам убил с десяток турок, но это продолжается до первого турецкого полицейского.
При всей взаимной ненависти эта система неплохо работает. В турецком Курдистане есть электричество, бензин, вода, то есть те минимальные блага цивилизации, которых нет у иракских курдов. Турки реализуют через Курдистан свое дремлющее имперское начало: везде военные лагеря, в воздухе вертолеты и самолеты, на дорогах блокпосты и патрули. Кроме того, борьба с Рабочей партией Курдистана (РПК) — это цемент нации, зло, объясняющее существование добра (могущественной армии). Со своей стороны, РПК сделала на борьбе с Турцией имя, она бешено популярна. Борьба с оккупацией дала ей право на революционный рэкет, который приносит хорошие деньги, прежде всего от торговли наркотиками по всей Европе. Полученные от наркотиков деньги вкладываются в европейских курдов: кредиты на образование, открытие своего дела. В свою очередь эти люди становятся высокорентабельными денежными вложениями. Далее эти деньги вкладываются в турецком Курдистане, идут на пропаганду и финансирование боевиков. Вот такая смесь большевизма с опытом латиноамериканской наркогерильи. Парадоксально, но РПК и турки оказываются позарез нужны друг другу.
Турки не поддержали американцев в войне против Саддама. Однако их позиции в Северном Ираке от этого не ослабли. Социально-экономическая стабильность Иракского Курдистана во многом держится на импорте из Турции. Стоит туркам закрыть границу, как в иракском Курдистане начнется голодная революция. Даже минеральная вода и бензин в Северном Ираке — турецкие. На границе в направлении Турции стоят бензовозы с нефтью, а в обратном направлении — уже с бензином. А благодаря местной молодежи турки освободили свои текстильные склады от товарных остатков: здесь носят то, что уже несколько лет как вышло из моды.
Чем ближе к границе с Ираком, тем больше встречается пустынных брошенных полей. Турки переселили местных крестьян, а деревни сожгли, чтобы лишить боевиков из партии Оджалана надежных баз. Вначале после падения Саддама базы РПК появились в Северном Ираке. Поначалу после падения режима Саддама РПК начала строить здесь базы, на которых разместилось несколько десятков тысяч боевиков с семьями. Однако турки начали давить на местных полевых командиров, и боевиков РПК стали преследовать как на территории Талабани, так и Барзани. С одной стороны, сыграл свою роль экономический прессинг. С другой, ни тот, ни другой не решился наживать себе такого серьезного противника на будущее.
Формально ДПК и ПСК находятся в союзнических отношениях и должны совместно управлять автономией. Однако как реально сформировать общее правительство — при том, что иракский Курдистан уже давно поделен на отдельные кормушки, — вряд ли кто-то из них представляет. Поэтому на всякий случай обе крупных партии готовятся к возможному столкновению в будущем. А в этом столкновении турецкая карта будет одной из ключевых. Так было в 90-е годы, когда турки боролись с РПК на стороне Барзани. В результате ДПК взяла Сулейманию, а Талабани вынужден был бежать в Иран.
Иностранцы могут находиться здесь очень короткое время. Те, кто долго здесь работает, постепенно сходят с ума от отсутствия женщин, серости домов, людей, от постоянной опасности. Здесь нет приятных восточных ресторанов и кофеен. Несмотря на соседство с Турцией и Сирией, здесь совершенно не умеют готовить. Они не готовят рыбу, несмотря на ее обилие в реках, но одновременно они не умеют готовить мясо. Даже куриные блюда — и те у них получаются жесткими и безвкусными. Их бахлаву можно есть только в течение часа после приготовления, после этого она разлагается на тесто и сахар.
Больше всех сходят с ума, больше всех зашуганы — американцы. Они даже в Курдистане идут, как ощетинившиеся дикобразы, вызывая панику на улице своими выставленными в лицо любому встречному автоматами. Недавно в Эрбиле у одного морпеха не выдержали нервы, и он застрелил ребенка, который говорил по сотовому — видимо, решил, что тот его собирается взорвать или передает послание снайперу. Несчастные пуэрториканцы, филиппинцы, украинцы, негры, приехавшие воевать за американское гражданство... На них охотятся, их пытаются украсть и продать, а они хотят выжить.
Русским проще. Их никто не крадет, потому что за них никто не платит. В худшем случае их просто убьют. Но у многих на родине ничего нет, кроме смерти от безнадежности в какой-нибудь забытой провинции. Русские пираты здесь — это самые дешевые наемники для охраны караванов. Их, как правило, нанимают местные, которые не хотят тратиться на дорогих "белых европейцев". Местные исходят из того, что если караван действительно захотят остановить, то его и так остановят. Наши пираты вооружены "калашниками" и "береттами". Их ближайшая мечта — это австрийские "гроги" за полторы тысячи долларов и красивые русские проститутки за сто пятьдесят долларов в час. Их дальняя мечта — провезти на корабле несколько десятков килограммов кокаина из Венесуэлы или Колумбии в Европу. Хорошие деньги, Латинская Америка, мулатки, свой отель на побережье.
Русские головорезы бегут сюда от темных историй на родине. Язык они не учат, хотя находятся здесь уже по многу лет. Местные языки они тоже не учат, обходясь жестами, русским матерным и десятком английских слов. Сколько бы лет ни прошло, они всё еще надеются на крупный куш в виде нефтяного контракта или подряда. Самая трагическая форма романтиков — это гангстеры-неудачники.
Местная курдская элита — это бывшие боевики и эмигранты. Боевики не умеют управлять ничем, кроме партизанских отрядов. Эмигранты же оставили свои семьи на Западе, приехав сюда за "длинным динаром". И те, и другие воспринимают нынешнее положение как временное: одни готовятся вновь уйти в горы, другие — вернуться к семьям в более благополучные страны.
Нищее большинство также смирилось со своим положением, скидывая всё на годы блокады и диктатуры. Это самое простое для них решение: ведь чтобы что-то изменить, необходимо сказать себе правду. А правда связана с тем, что нынешнее руководство ворует, и при нем ничего хорошего не произойдет. Но, признав это, можно попасть в местный зиндан, а эти структуры действуют не менее жестко, чем саддамовские. Поэтому нищее большинство молчит.
Курды — это не японцы и не немцы. Бывшие солдаты Императора и Фюрера после поражения очень быстро осознали простую истину: всему миру чихать на твои проблемы. Поэтому японцы и немцы вкалывали, чтобы восстановить свои страны. Здесь же разруха всех устраивает. Кланы осваивают деньги американцев. Нищета находит всему объяснение в скверном прошлом. Молодежь здесь не говорит ни на одном из мировых языков, кроме местного диалекта курдского. Никто не вкалывает.
Нормальные люди здесь есть. Отличаются они и от властей, и от народных масс тем, что привыкли вкалывать. К таким людям относится создатель сотовой связи Asia Cell. Однако таких людей мало, и их постепенно съедает местная среда. Строить здесь бизнес — всё равно, что строить его на большой бандитской зоне. Тебе, конечно, разрешат сделать бизнес за определенный процент, который будет постоянно увеличиваться, пока бандиты не отберут себе всё. Так и получается, что доля партии и клана в успешном сотовом бизнесе постоянно увеличивается. Кроме того, не надо забывать про другие банды, которые чужой бизнес на свою территорию не пускают. Так что каждый уважающий себя феодал имеет здесь собственную сотовую компанию.
Пройдет еще какое-то время, и местной власти полевых командиров-бандитов большинство населения будет предпочитать времена Саддама, втайне мечтая о приходе нового диктатора. Люди трусливы, поэтому сами они не пойдут против "мам Джалала" (дяди Джалала Талабани) и "как Мустафы" (уважаемого Масуда Барзани). В качестве молчаливого протеста многие поддерживают исламистов, как некую альтернативу партийным кланам. Причем, если бы выборы действительно были демократичными, исламисты вполне могли бы получить большинство голосов.
Ирак — это слоеный историей пирог, причем между каждым слоем лежит кровавая прослойка. Здесь были самые древние государственные образования, самые древние народы покоряли, грабили и поселялись на этой земле. Помимо шиизма и суннизма, здесь витают древнейшие религиозные, обрядовые, бытовые верования. По дороге из Киркука в Багдад находится центр местного суфизма. Местные шейхи общаются с джиннами и иными представителями чужих для людей миров. Чуть поодаль находится езидский Ватикан — священный город Лалеш, где живут посвященные, и в куда со всего мира стекается паства с богатыми дарами. Рядом живут халдеи. Ощетинившиеся пулеметными гнездами, стоят вокруг Мосула и Киркука курдские, арабские и туркманские деревни. У всех есть оружие, а жизнь стоит гораздо дешевле хорошего ствола.
Дальше Киркука и Мосула начинается разграбленная суннитская зона. Многие города здесь были по несколько раз разбомблены американцами, а затем зачищены морпехами и пешмаргой — курдскими боевиками. В результате суннитский треугольник из самого стабильного превратился в самый нищий и небезопасный регион Ирака. Нападение на конвои здесь превратилось в одно из немногих источников заработка. А по ассортименту товаров на базаре всегда можно определить, какой конвой был ограблен последним.
Те, кто ни на что не годится, всегда может устроиться в полицию. Несмотря на то, что здесь за работу в полиции платят около четырехсот долларов в месяц, — это всё равно, что получить работу мишенью в тире. Поэтому главная задача, которую ставит перед собой местная полиция — собственное выживание. Они, как сумасшедшие, гоняются по дорогам, в остальное время отсиживаясь в крепостях полицейских участков.
Даже американцы стараются здесь не появляться без особой необходимости. В основном они сидят по базам, к которым практически невозможно подойти. Если им нужно передвигаться по шоссе на открытой местности, то они обычно идут в самой гуще гражданского транспорта, тем самым создавая себе живой щит. В местные разборки, которые регулярно происходят на ключевых трассах, они предпочитают не влезать. Посмотрят в бинокли и поворачивают обратно.
Формально американцы, конечно, контролируют ситуацию. Они дают деньги правительству и обеспечивают ему охрану в "зеленой зоне" Багдада. Взамен они получили возможность отрапортовать избирателям в Штатах о победе демократии в одной отдельно взятой ближневосточной стране. Правда, эта демократия мало чем отличается от социализма, который СССР строил в Третьем мире: спектакль, где одни делают вид, что играют, другие, что внимательно смотрят. На самом деле выборы во многом демонстрируют как внутреннюю, так и внешнюю расстановку сил. Блок Систани, который, с одной стороны, поддерживается иранцами, а с другой, находит общий язык с американцами, обречен на победу. При этом, достигнутое между Вашингтоном и Тегераном согласие приводит к тому, что тема влияния иранских спецслужб на результаты этих выборов практически не поднималась. Второе место обеспечено за единым списком ДПК и ПСК, которые также полностью контролируют результаты выборов в Курдистане.
Где-то рядом на фоне этого кровавого спектакля, как в фантастическом фильме, идет добыча нефтяного снадобья.
Находясь в современном Ираке, очень остро и по-новому начинаешь испытывать любовь к Родине. Когда электричество от единственной архаической гидроэлектростанции подается ровно на четыре часа в сутки (в выходные — по пять), думаешь о гигантских АЭС и паутинах электросетей. Когда субтропической зимой согреваешься от керосиновой печки, вспоминаешь о единственной в мире системе центрального отопления и городах, отапливаемых в вечной мерзлоте. Когда смотришь на раздолбанные города, ощущаешь удовольствие при мысли о том, что у нас-то есть еще ядерная дубина.
1.0x
