Юлия Теуникова: «Выразить дух времени»

На вопросы «Завтра» отвечает одна из самых заметных фигур современного московского андеграунда
Корреспондент. Как ты пришла в рок? Это ведь, скажем, не очень типичная для девушки деятельность...
Юлия ТЕУНИКОВА. По-моему, сейчас довольно типичная. Только ленивые девушки не идут в рокеры или ленивые (типа меня) как раз идут, остальные нормальную работу ищут. Все мы, кто рожден в шестидесятые-семидесятые, рок любили (или ненавидели — в общем, были неравнодушны) с отрочества. Вот моя любовь к музыке — с одной стороны — и ненависть к року — с другой привела к тому, что я начала писать песни, а где-то году в 1996 с ними начала выступать. Это продолжается уже почти десять лет. За это время я сменила некоторое количество составов, иногда это происходило чрезвычайно стремительно. Из более-менее "засветившихся" были "Волшебные мужики", затем "Город Макондо". Сейчас мы называемся "Юлия Теуникова и Четыре композитора" (Петр Акимов, Александр Сорокин, Екатерина Нестерова, Сергей Жариков) — пока рабочее название, концерты регулярны, но группа в процессе формирования. С последними был релиз "Чистый спирт", потом записано несколько песен с виолончелистом №1 в русском роке Петром Акимовым, который мы планируем добить до альбома и отдельно издать.
Корр. Скажи, а как ты оцениваешь положение в современном русском роке, кто из музыкантов старой и новой волны тебе наиболее близок и на кого ты ориентируешься?
Ю.Т. Положение в русском роке такое же, как и в роке вообще, то есть налицо уход в некие "потусторонние миры", не сказать, чтобы в подполье. Есть волна коммерческого рока, которого все больше, все более мейнстримизуется (мейнстримикрирует), "земфируется", "муммитролляется", "ошнуривается" и так далее. В общем, упрощается. Надо сказать, что в отечественном роке (или точнее — современной музыке, основанной на рок-культуре) многие "новые" люди сейчас формируют свои авторские жанры, уделяя больше внимания музыке, и при этом пишут качественные тексты. Даже в коммерческом роке первой волны это отражено, а некоммерческое направление мало исследовано, там дело поинтереснее будет. Но роком это уже назвать нельзя. Есть, конечно, люди, для которых рок не утратил значения формы социального протеста, но он не "работает" в прежней степени. Даже группы для "ролевиков" (к примеру, "Мельница") совершают массовый прорыв, минуя медиа, современным "музыкальным экстремистам" это пока не удается.
Хотя вопрос о первичности текстового в русском роке и музыкального в западном начал, я считаю, несколько надуманным. И в западном роке текст был очень важен для тех людей, для которых рок был настоящей жизнью. А у людей, которые у нас роковое поле распахивали, для них музыка никогда не была вторичной — у них просто были местные возможности. Те, которые здесь начинали, были воспитаны на западной музыкальной культуре, но часто весьма оригинально, хотя и "технически" несовершенно, ее переосмысливали. Гребенщиков, Майк, Силя, Мамонов, Агузарова, Цой, Летов, Янка — все своим музыкальным своеобразием обладали. В отличие от многих современных "мейнстримовых" рокеров. У Гребенщикова в "Радио Африка" была очень интересная музыка. О Мамонове, "Не ждали", Шумове, "Вежливом Отказе", "АукцЫоне" я вообще не говорю, у нас сейчас нет подобных современных групп такого масштаба.
Корр. Юля, женщина в русском роке явление не частое, но всегда самобытное. Извини за лесть, но одно из самых самобытных явлений — это ты, тебя даже называют "новым женским Майком". Скажи, как женское начало души сочетается с рок-началом, и как все это соотносится с той духовной почвой, на которой взрастает русский человек.
Ю.Т. Почему-то всегда считалась, что рок-культура — это культура мужская, это жесточайшее заблуждение. Это культура бесполых людей, в сущности. Потому что харизматичный мужской лидер в роке на сцене, как правило, мужчиной не является, точно так же и женщина с короткой стрижкой в кожанке на сцене не является женщиной. Это некий образ андрогинный, образ, порожденный очень большим отчаянием человека. Но поскольку человек он живой — все равно в какой-то степени свою природную сущность через рок-музыку проявляет. Соответственно мужчина проявляет свою мужскую сущность, а женщина женскую.
Я могу сказать о себе, что я, дабы совсем уж все извратить, нарочно никогда не писала о каких-то женских вещах мелодраматического характера (брезгую всерьез писать на эти темы), а писала даже не о "мужских", а скорее универсальных вещах вроде алкоголя или наркотиков. Чтобы совсем уже низвести до полного абсурда свой образ, антагонистичный современному пролесбийскому женскому року. Некая форма юродства, может быть, в этом есть, по нашей традиции. Это была, так сказать, моя первая составляющая. Но сущность моя — она никуда не девается, и если смолоду я напирала на свою первую составляющую, то сейчас я, конечно, прихожу к своей второй, совершенно не ернической. Хотя стопроцентно "женской" я ее назвать не могу. Например, "Не отврати" — песня от женского лица, но совсем не о женском. Или "Глаза Господни", ее и мужчина спеть может.
Вот что женщина в творчестве с большим трудом может делать, так это излишне приземляться. Она каким-то образом остроту теряет. И это к счастью. Я не представляю, чтобы какая-нибудь рокерша продуцировала бы темы уровня Шнура. Загнулась бы. Приземленность излишняя, тяжеловесность убивает женщину как творческую единицу. А для определенного типа мужчин — вполне даже ничего. Вообще женщина больше стремится выразить главное, квинтэссенцию ощущений неких, поэтому оно часто личностно, сосредоточено на себе. Я этого избегаю, мне это неинтересно, в главном стремлюсь выразить суть, не концентрируясь излишне на субъективных переживаниях.
Когда я пою — я фиксирую то состояние, которое происходит не во мне, а вокруг меня. Я фиксирую определенное состояние, дух времени.
Эти вещи очень характерны, они очень показательны. Потому что человек русский, он в конечном итоге сейчас становится все более загнанным. Его пространство проявления себя сужается, сужается, и тот же менеджер может "отвязаться" только, когда выпьет, и только тогда из него может прорезаться "нечто похожее на человеческое".
Именно поэтому в какой-то момент все так полюбили Шнура. Любят поэтому сейчас Карла Хламкина. И у меня проблематика отчасти та же, хотя на женское явление такого порядка я совсем не претендую. Шнур поет свои песни как человек, для кого опьянение — это нормально. Ему там нравится, это его стихия. А у меня все по-другому, я пою эти песни как человек, которого это состояние не устраивает и который долго в нем пребывать не собирается. У меня всегда это было тем, что некто выразил фразой "Стакан вина оружьем может стать". Мне всегда важно было показать некий срез времени, состояние духа абстрактного персонажа этой поры, более отстранено эту линию вести, чтобы выразить главную мысль: мысль такого напряженного состояния, близкого к отчаянию, которое во всем этом сквозит. Это как после разрушения иллюзий приходит состояние усталости, оскудения душевных сил. Но состояния не безнадежного, а, как в песне Кейва "The Weeping Song" поется: "Это песня плача, но я не буду плакать долго".
Вот в это есть моя вторая часть, "внутренний круг", который связан весьма с "внешним", но это даже любители того, что я делаю, далеко не всегда отсекают. И выразить ее можно одним словом — богоискательство. У нас весь экзистенциальный андеграунд является андеграундом именно в силу потребности в богоискательстве. Посему меня в него зачислили. Мало у кого из "мейнстримовых" певцов есть такая потребность. Может, у Земфиры что-то проскальзывает.
Корр. А что ты испытываешь, глядя на современную Россию? Что творится, по-твоему, с русским духовным пространством, с нашей самобытностью, которая худо-бедно, но всё еще существует?
Ю.Т.Я считаю, что особое русское духовное поле существует (в провинции еще чувствуется, в Москве, по-моему, уже нет), хотя оно побито очень сильно. Ему очень серьезная травма нанесена. За годы советской власти, которая изолировала людей от каких-то внешних влияний, люди изрядно разленились. Советского Союза не стало — многие оказались незащищены и сильно пострадали. Но Россию все же в культурном плане до конца не задавили. И не задавят, если только люди сами себя не задавят.
А моя родная Москва все последние десять лет мне представлялась как источник заразы. Несмотря на то, что в Москве происходит такая серьезная культурная жизнь, вроде все сюда приезжают. Едут, чтобы реализовать свои идеи. Такой "мегагород" деловой.
Не город, а даже страна отдельная. Но все, кто сюда приезжает, чтобы реализовать свои прожекты, попадают в особое московское культурное поле, которое их перерабатывает, перелопачивает. И бороться против этого они уже не могут, и становятся поставщиками "московской ментальности" уже для всей России, "рассадниками метастаз".
Если задуматься над тем, что люди производят, внедряют, что они вообще предлагают миру — можно ужаснуться. В основном люди интеллектуального гуманитарного труда работают на рекламу, на индустрию развлечений, пишут статьи в коммерческие издания самого низкого пошиба — в общем, продают свой талант, чтобы нормально жить. И очень достойные люди зачастую. Жизнь их учит работать "по-московски". Многие из них сами к формированию такой среды невольно руку приложили.
Наши "передовые" люди, которые все всегда стремились делать по зарубежным технологиям, понятно, этому западу всегда дико завидовали. Но само устройство русского человека никогда не соответствовало устройству западного. Русского же человека западный расклад еще более порабощает, сам этот дух. И получается очень уродливая форма пафоса, совершенно дебильного, который под собой погребает все человеческое. Вот менеджер корпоративного среднего звена — это, как правило, человек жутко тупой и тормознутый. Но тормознутый он не в силу какой-то особой природной тупости, а в силу несоответствия его жизни нормальному русскому душевному складу. Заразили его такой фишкой — "бактерией преуспеяния" — и ему плохо. Конфликт внутренний, он порождает жуткую, совершенно адскую смесь неуверенности в себе и нетерпимости, и внешнего пафоса особого, пафоса человека, который всего боится. Потому что с трудом осознает, что происходит.
Для русского человека преуспевание как самоцель всегда считалось грехом, и я считаю, что это правильно. Потому что человек должен думать о более высоких вещах, о том, чтобы сделать мир вокруг себя лучше, а не о том, как самому выдвинуться. Но выдвинуться-то, конечно, всегда хотелось. И на поле этой борьбы в человеческой душе духа Самости с любовью к Богу и стране вырастали титаны. А теперь все чудовищно измельчало. Человек сильно потерял, ограничив свои устремления материально-карьеристскими ценностями. Такое было всегда, но нынче оно вытесняет все живое.
В итоге и в искусстве "побеждают" те, у кого минимальный конфликт между "материей" и духом, и делают такие люди, как правило, вещи забавные, местами изящные, но "ненапряжные", то есть не содержащие сконцентрированных сил души в творческом выбросе, больше утилитарные (культура нью-эйдж на этом стоит). Или вещи откровенно конъюнктурные, грязные. Культура все больше поляризуется — одни уходят в высокоинтеллектуальный пост-авангард, интересный определенным группкам людей, сужают рамки восприятия до предела, делают интеллектуально изощренные вещи; другие делают то, что сложно уже к искусству отнести.
Мы не одиноки в своих проблемах. Есть Америка, гиперцивилизация, насаждающая свои ценности и есть весь остальной мир. Процессы, происходящие в России, совпадают с процессами, происходящими в других странах. Отдельно взятая культура, с традиционным укладом не может противостоять глобализации.
Современная цивилизация подменяет собой традиционный уклад, причем не только традиционное хозяйство, труд на земле, традиционную семью, но даже пищу. Все, вплоть до Бога и души. Цивилизация довольно сильно "облегчает" человеку материальную жизнь, но в довесок дает пустоту духовную. Кто-то с этим борется, как может.
Корр. Так что же, мир идет к апокалипсису?
Ю.Т. Увы, но это так. Здоровых людей, духовно здоровых, будет все меньше и меньше. Им просто неоткуда взяться. Думаю, что страна выживет только благодаря чуду, и благодаря тем людям, которые вовремя имели мужество пойти иным путем.
Конкретно российский феномен состоит в том, что цивилизация побеждает "от противного", она побеждает благодаря ненависти русских к самим себе, к своим же собственным национальным особенностям. Это наше уникальное свойство, поскольку нас явно нельзя ни подкупить, ни согнуть, ни сломать, но можно поселить ненависть к себе, пассивность, своеобразный комплекс саморазрушения. Люди, которые этому способствовали, они на самом деле традиционные ценности ненавидели. Это был длительный процесс, он шел даже не весь двадцатый век, он начался гораздо раньше, в девятнадцатом веке он достиг своего апогея, и только потом начались революции и все прочее, что мы знаем из истории.
У страны в свое время был подъем, основанный на формировании духовного стержня нации на основе Православия. Религиозный подъем, пик которого пришелся на 15-16 век, питал Русь несколько столетий и к 19 веку себя исчерпал практически. Результаты мы видим.
Меня же лично всегда интересовало духовное наследие православной России, ее духовная традиция. Я сейчас изучаю православное святоотеческое наследие, и оно на меня оказывают порой гораздо более сильное действие, чем произведения русских классиков. Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов, Антоний Сурожский. Именно там я нахожу то, что многие русские искали, искали и никак найти не могли.
Беседовал Юрий Сошин