Он неуверенной походкой двинулся навстречу искусственному солнцу далекого супермаркета. Шел среди блестящих, похожих на облизанные карамели оцепеневших автомобилей, ряды которых занимали целое поле. Машины были пусты и молчаливы, как надгробия живых.
Сияющая вывеска, которая привлекла внимание Стаханова, оказалась огромным экраном, в центре которого ослепительно блестела и переливалась золотая надпись: гипермаркет "Оушен". Вокруг этой надписи творились всякие чудеса. То катились фиолетовые волны со скачущими среди пены голубыми дельфинами и алыми негритятами, то вдруг возникал громила-кит, который, выпустив искристый фонтан белых струй, тут же превращался в тяжелый лаковый джип, под колесами которого пенистый океан становился сухим синим шоссе с яркой извивающейся разделительной полосой. Стаханов походя отметил для себя, что чудо-джип прет по "встречке"…
Картинки сменяли одна другую, а Стаханов уже подобрался к стеклянному порталу, служившему входом в гулкое чрево гипермаркета.
После безлюдья автостоянки Стаханов был неприятно поражен обилием вокруг себя активных, деловито суетящихся людей, толкающих вперед себя большие хромированные клетки-тележки. Тележки пустые, тележки, наполненные пакетами и коробками, тележки с сидящими в них детьми непрерывно гремели, лязгали, сталкивались и снова разъезжались. Каждый новый посетитель хватал на входе тележку и, моментально впрягшись в нее, начинал умело маневрировать среди других тележек. Поддавшись общему чувству, Стаханов тоже схватил бесхозную тележку и ринулся с ней внутрь. Но вскоре потрясенный выпустил тележку из рук, совершенно забыв о ее существовании. Она, покинутая хозяином, сначала косо встала на пути движущихся толп, а затем, попираемая и ударяемая другими тележками, кружась и танцуя, самостоятельно двинулась в глубь гудящего гипермаркета,
Стаханов раскрыв рот смотрел поверх голов. Это было немыслимое по объему, грандиозное в своем элементарном устройстве, напрочь лишенное окон и отдушин, помещение. Металлические фермы подвесных конструкций и многоэтажные нагромождения контейнеров, коробок и брикетов уводили взгляд ввысь, в зону, не доступную для света люминесцентных светильников, низко нависающих над шуршащей толпой.
Башни из коробок тянулись ввысь и пропадали во мраке, который не позволял увидеть собственно потолок. И казалось, что над морем людских голов, над пудрой искрящихся тележек, над терриконами товаров и корпусами стеллажей разверзлась бездна.
К этой таинственной тьме поднимался еле заметный пар, туда уходил великий гул. Это были слитые воедино тиканье датчиков, звон тележек, шелест подошв, гудение голосов, блеянье овец, писк моллюсков, свист сигналов тревоги и шуршание перебираемых товаров. Все вместе слагалось в один короедный великий гимн.
Предлагаемый ассортимент и широта подачи товаров без слов говорили о нешуточном величии создателей и владельцев этого заведения. Здесь было, наверное, все, что способно быть проданным. В отделе полуфабрикатов Стаханов обнаружил упаковку обезьяньих мозгов моментальной заморозки и брикеты с "элитным" лошадиным мясом.
Шеренги молочных смесей и йогуртов, когорты бутылок, переполненные лотки румяных хлебов, горы креветок, копченостей и завалы расфасованных овощей и фруктов сменялись контейнерами с наваленными куртками, носками, трусами, бюстгальтерами. Целые улицы этого крытого города были отданы под демонстрацию компьютерной, телевизионной техники и радиоэлектроники. Отдел игрушек и спортивного оружия занимал целый квартал. Отпиленные промышленным способом свиные головы с напечатанными на ушах светящимися штрих-кодами красовались в фирменных кепи цвета морской волны.
Россыпи щетинистых плодов киви, прозванных в народе "Гиви", явно отсылали к бритвенным станкам, кремам и мыльной пене в баллонах. Редуты из памперсов и гигиенических салфеток отгораживали территорию гастрономических приправ от зоны кошачьих кормов. Люди приходили сюда семейными парами, иногда сопровождаемые притихшими детьми. Мужчина в этом случае выполнял роль подобострастного рикши, управляли и руководили процессом женщины. Глубоко задумавшись, подолгу стояли они у залежей товара, иногда принюхиваясь, вщупываясь, рассматривая его на свет. Медитативное состояние длилось у них, очевидно, подолгу, но каждый раз прекращалось внезапно. Словно проснувшись, они быстрым движением бросали товар в корзину и, не оборачиваясь на семенящего позади погонщика тележки, с влажными от вдохновения очами, раскрасневшимися щеками двигались дальше. В такие минуты лучше было не попадаться им на пути. Стаханов это понял, когда одна молодая особа, затянутая в блестящий кожаный плащ, чуть не сшибла его с ног. Стаханов смущенно отступил… Женщина, исполненная какой-то воинской силы, опьяненная неведомой страстью, грубо крикнула Глебу Михайловичу прямо в ухо низким густым голосом: "Спокойно!".
Стаханов остановился у большого, наполненного мутной водой аквариума, куда под напором подавался кислород. Там громоздились друг на друге, нелепо перебирали клешнями с десяток крупных морских крабов. Их обреченная беспомощность вызвала в сердце Стаханова сочувствие. Пройдя корыта с кишащими осетрами и лохань с притаившимися устрицами, Стаханов обратил внимание на громадную, как субмарина, мертвую рыбу, лежащую среди россыпи грязного льда. Ее упругие черные бока отливали бирюзой и перламутром, а большой круглый глаз недвижно и величественно смотрел в душу заблудившегося школьного учителя. Стаханов неожиданно для себя полюбил эту рыбу, возжелал ею обладать и, схватив рулон целлофана, ловко облек ее в тонкую прозрачную оболочку, закинул холодную и тяжелую на плечо, бережно понес среди толпы.
Фигура Стаханова с рыбой отсылала к уходящей эпохе восточных базаров, античных рынков, широких народных ярмарок. Творящееся в "Оушене" напоминало бы огромный базар, если бы не одно существенное "но". Здесь напрочь отсутствовал торговец, продавец, зазывала… Никто тебя не хватал за рукав, никто не расхваливал товар. Торговаться и препираться было решительно не с кем. Каждый посетитель гипермаркета был сам себе и продавец и покупатель. Зазывала уже сидел внутри каждого. Томил, торопил, распалял жажду приобретать.
Таким образом создателям "Оушена" удалось преодолеть вынужденное тысячелетнее отчуждение между товаром и покупателем. Выкинув лишнее звено, освободившись от посредника в древнем акте покупки-продажи, демиурги современной торговли слили воедино человека и приобретаемый им предмет, родив идеальный человекородукт.
Мир "Оушана" был велик и многообразен. Он имел тайные закоулки, пустынные окраины: здесь имелись тонны расфасованных по мешкам сельхозудобрений и выставлены на продажу грубые бетонные блоки, предназначенные для фундаментов дачных участков. В таких местах, а также среди нив разноцветных диванов Стаханову попадались небольшие компании неопрятно одетых и давно уже не брившихся мужчин. Забравшись внутрь бетонных колец или угнездившись между спинками просторных кресел они пили дорогое вино, закусывали принесенными из другой части магазина деликатесами. Стаханов видел, как один средних лет гражданин, воровато озираясь, спустил штаны и оправился в ящик комода красного дерева.
Блуждающий Стаханов встретил также группу молодых революционеров, которые, видимо, по идейным соображениям мешали нормальной работе гипермаркета. Так, один из них пытался незаметно для окружающих сунуть скользкую соленую сельдь в груду кружевного женского белья, в которой увлеченно копалось несколько очарованных школьниц.
В своем странном путешествии Стаханов наткнулся на широкую доску объявлений, уединенно висевшую вдали от основных торговых магистралей.
Здесь же были листки с портретами пропавших в "Оушане" людей. Небрежно приклеенные, плохого качества ксерокопии несли смазанные образы чьих-то лиц, на которых выделялись черные пятна больших, широко раскрытых глаз.
Постояв с минуту, Стаханов вновь двинулся на термитные тропы неутомимых и неутолимых взыскателей продуктового рая.
Жужжание музыки, засасывающее движение толп, запах парного мяса и пластиковых пакетов, влажное дыхание душных оранжерей, клубы сигаретного дыма, поднимающиеся из курительных залов — все это убаюкало, успокоило, загипнотизировало путника.
Он сам превратился в покупателя. Нес на плече вожделенную рыбу. Стал засматриваться на красивые, полезные вещи. Коситься на аппетитные деликатесы. Сочувствовал неутоленным инстинктам метущихся женщин.
В отделе детских игрушек он увидел запечатанный в жесткий целлофан игрушечный "Набор террориста", в который входили две гранаты, противотанковая мина, нож для резки бумаги и детский "пояс шахида". "Малыш! Хочешь взорвать "Ойшан"? Здесь есть все для этого!" — гласила коварная вывеска над стеллажом.
В ритуальном отделе, помимо дорогостоящих гладких гранитных надгробий и роскошных лаковых гробов, лежала продукция по доступным ценам. Модель "Сделай сам" представляла собой набор из шести панелей, которые свинчивались при помощи тридцати стальных саморезов. Какая-то пожилая женщина, преодолевая артрит, с трудом встала коленями в сборный гроб, а затем легла в нем на спину. Шевеля плечами, она как бы примеривалась, свыкаясь с новым нарядом.
Блеяли чипированные овцы, бултыхались суповые черепахи, пела разомлевшая масса…
Стаханов машинально снова посмотрел ввысь и увидел, что черная бездна была вовсе не мертва. Во тьме угадывалось какое-то движение, колебание, дыхание. Казалось, там что-то происходило, творилось нечто. Возможно, это был результат световых проекций кружащихся среди стеллажей блестящих тележек. Или же блики мерцающих мониторов гуляли по темным перекрытиям потолка. Или всплывшие среди бурлящих вод жирные карпы рождали зеркальной чешуей световые пятна. Или детские лазеры из отдела "Игрушки", достигнув, наконец, преграды, делали свое дело. Или скольжение контактных линз в чьих-то ненасытных глазах, каким-то немыслимым образом, имело отображение во тьме.
Но, скорее всего, то была работа скрытых под потолком механизмом — кранов доставки, камер наблюдения, датчиков слежения. Они передвигались, скользили, вращались: производили сложные операции, незаметно контролируя нижний, донный, подсвеченный, многоголосый копошащийся слой.
Но вдруг Стаханову пришла в голову дикая мысль: никаких там механизмов нет. А есть одно прилипшее к потолку гигантское, черное существо. И оно беззвучно колышется над человеческим изобилием, медленно перебирает мохнатыми лапами, неподвижно смотрит десятком холодных ртутных глаз прямо на него.
