| | | | |
Савва Ямщиков
СТОМАТОЛОГ И КУЗНЕЦ
Памяти Александра Селиверстова
Со студенческих ещё лет, сочетавшихся с работой во Всероссийском реставрационном центре, положил я за правило не оставлять без внимания людей, помогавших мне в нелегком деле сохранения отечественного культурного наследия. Об учителях я уже не говорю, а мне посчастливилось иметь наставниками представителей дореволюционной науки и реставраторов-иконописцев или их непосредственных воспитанников, к которым моя благодарная память вечна. Но с первых же организованных мною выставок, увидевших свет альбомов, книг, каталогов, статей, докладов на научных конференциях и творческих вечеров старался я письменно и устно благодарить всякого человека, который хотя бы как-то принял участие в их осуществлении. Вот и в подготовке альбома "Русский портрет XVIII-XIX веков из музеев РСФСР", положившего начало открытию славных, но забытых имен провинциальных русских художников, задействованы были мои коллеги во многих городах России. В Пскове главную помощь оказывал близкий друг Александр Иванович Селиверстов, чье имя я поместил на обороте титульного листа среди других единомышленников. Одна из дам, именно дам, а не сотрудников Псковского музея, продолжающая и до днесь оставаться в той же ипостаси, не поленилась вылить свой ушатец грязи, стукнув руководству издательства "Изобразительное искусство": "Ямщиков докатился до такой низости, что посмел пропечатать фамилию какого-то стоматолога в альбоме". Дама сия, с трудом отличавшая икону от графического листа, умудрилась выпустить толстенький фолиант о псковской иконописи, старательно переписав труды разных специалистов, наворотив при этом столько ошибок, что пришлось их все пропечатать в рецензии под названием "Коль пироги печет сапожник". Она и знать не знала об основоположнике науки о древнерусском искусстве талантливейшем Павле Муратове, имевшем диплом инженера-путейца, а в изгнании получившим французский орден Почетного легиона за фундаментальный труд о русской армии и прославившимся среди ирландских фермеров своими достижениями в области сельского хозяйства.
Такие дамы, к сожалению, встречаются рядом с замечательными музейными подвижницами, держащими на своих хрупких плечах подзабытую государством сокровищницу, оставленную в наследие нашими талантливыми предками.
Ну, а друг мой Александр Селиверстов — был не только высококлассным стоматологом, но ещё и славным кузнецом, добрым, отзывчивым человеком, память о котором сохранилась не в одном сердце знавших и любивших его людей. Познакомил нас с Сашей в 1965 году один из столпов псковской архитектурной реставрации, возродивший к жизни не один уникальный памятник местного зодчества, Всеволод Петрович Смирнов. Он был крестным отцом Селиверстова-кузнеца. Не знаю другого такого примера, а я много чего повидал на своём веку, чтобы после нелёгкой дневной работы главным стоматологом огромного предприятия, каким был тогда Псковский радиозавод, человек сменил белый халат на кузнечный фартук и, взяв в руки тяжеленный после зубоврачебных инструментов молот, стал исполнять изнуряющие обязанности кузнечного подмастерья. Делал это Саша радостно, с хорошей рабочей удалью. И отнюдь не материальная сторона руководила его энтузиазмом.
При встрече Саша сказал, что помнит меня с музейных командировок наших в Псков. "Ты шел по Октябрьскому проспекту или набережной Великой, очень похожий на Стива Маккуина, одного из ковбоев популярного тогда фильма "Великолепная семерка", и опытным глазом оценивал псковских девушек". Сашу знал практически весь Псков, и прогулки наши по городу превращались в бесконечные остановки, дружеские приветствия, деловые разговоры, назначение встреч и свиданий. Он свел меня со своими замечательными коллегами — псковскими врачами. Сам напоминавший земского врача чехов- ских времен, Саша высоко ценил прекрасного доктора Льва Николаевича Скрябина, главного уролога областной больницы. Вот уж кто был истинно земским врачом. Работал от зари до зари, делая огромное количество сложнейших операций, проявляя отеческую заботу к каждому больному, в чем я сам неоднократно убеждался, прибегая к его помощи. Лев Николаевич старался не пропускать наиболее интересные симфонические концерты в Москве и Ленинграде, читать и собирать все книжные новинки и музыкальные записи. Недостающие из зарплаты деньги пополнялись за счет сдаваемой им донорской крови. Я всегда чувствовал себя комфортно в компании псковских докторов — Евгения Касаткина, Валентина Теплякова, Льва Залыгина и других саниных коллег по благородной профессии.
Но основные наши общения и встречи проходили в гостеприимной мастерской Всеволода Смирнова, располагавшейся вместе с кузницей в звоннице церкви Успения с Пароменья, что напротив Кремля. Сюда на кузнечный суп, сваренный в большом ведре на горне, на умело зажаренного талантливым кулинаром-кузнецом барана, на его сервируемое в старых братинах флорентийское вино, тонко настоенное реставратором, собиралась, не побоюсь сказать, вся мыслящая часть Советского Союза. В пароменской звоннице и большой смирновской квартире на Октябрьском побывали многие известные писатели, ученые, художники, артисты, режиссеры, инженеры и несть им числа. Душой компании, конечно, был хозяин, но правой рукой всегда оказывался Саша Селиверстов. Он легко сходился с людьми, окружал их вниманием, а хорошие люди ценят заботу и любые даже самые простые знаки добра. Сашу всегда ждали познакомившиеся с ним во Пскове благодарные паломники в Москве, Ленинграде, Петрозаводске, Ярославле, Костроме и других городах и весях. Он был псковским талисманом, символом гостеприимного, сохранившего древние традиции и обычаи города. Я же знал, что в самую трудную минуту мой псковский друг, забыв обо всем, найдет возможность приехать и помочь словом и делом. Сколько замечательных часов на протяжении многих лет провел я в его уютной квартире, окна которой выходили на реку Великую, а с балкона видны были Кремль, Климентьевская и Успенская церкви и древнейший на Руси Мирожский монастырь. Вместе со мной выросла здесь дочь Марфа — любимица Саши, его чудной жены Марины и славного их сына Юлика, которые мне близки и дороги сегодня.
Долго можно вспоминать о доброте и отзывчивости Александра Селиверстова. Помню, как на приеме, который мы с женой — прима-балериной Кировского театра Валентиной Ганибаловой — давали в честь Элизабет Тейлор, снимавшейся вместе с Валей в фильме "Синяя птица", в гостинице "Астория" появился Саша. Увидев рядом с собой звезду мирового экрана, он сразу спросил меня, чем бы её порадовать и что ей подарить. В нашем номере, где мы жили третий год, на видном месте стояла выкованная Сашей "золотая" роза по случаю одной из Валиных премьер. "Слушай, Валюша, я тебе точно такую же откую. А эту подарим Лизе". Избалованная бриллиантами и изумрудами кинодива не могла сдержать слез при виде от всей души сделанного подношения и весь вечер прижимала псковскую розу к сердцу.
Жизнь нередко разлучает нас с друзьями на самом взлете их бытия. Саша ушел в молодом возрасте, когда я уже много лет болел и не покидал стены московской квартиры. Первым местом, куда я положил себе добраться, если Господь даст мне сил подняться, были могилы псковских друзей, умерших за это время. Два дня, вместе с моим старинным другом Валентином Курбатовым, совершали мы печальный обряд, поклонившись, помолившись и вспомнив всех замечательных наших псковских товарищей.
На Сашину могилу я считаю своим долгом прийти во всякий мой длительный приезд во Псков. Вот и в прошлом году 20 мая, в годовщину его смерти, принес сюда вместе с Юликом цветы памяти. И как же хорошо стало у нас на душе, когда увидели сидящих у могильной ограды сашиных сослуживцев. Вспомнил я надпись на воротах одного западного некрополя: "Из жизни ушел не тот, кто умер, а кто забыт". Александра Селиверстова люди помнят, а значит он живет вместе с нами.
Сельцо Михайловское
1.0x
