| | | | |
Юрий Солозобов
КАВКАЗСКИЙ СИНДРОМ
Редакция "Завтра" продолжает публикацию материалов, подготовленных Институтом национальной стратегии. Прошедший 22 июля на базе ИНС семинар "Перспективы новой кавказской войны" был призван восполнить дефицит экспертных оценок по одной из наиболее актуальных и острых проблем российской внутренней политики — проблемы Северного Кавказа, где общий для всей страны системный институциональный и социально-экономический кризис суперпозиционирован с этническими, конфессиональными и культурно-цивилизационными конфликтами. Эксперты, политологи и представители ряда российских ведомств обсуждали возможные сценарии развития конфликта на Кавказе. Практически все выступающие признавали Дагестан очередной "горячей точкой" на карте России, активизация которой может привести к разрушению территориальной целостности страны, и обсуждали варианты превентивных действий, способных остановить сползание к катастрофе.
"ПОДЗЕМНЫЙ ПОЖАР" НА КАВКАЗЕ
В течение последних полутора лет обстановка на Северном Кавказе день ото дня обостряется. То, что положение дел критическое, заметно по новостям из восточной соседки Чечни — республики Дагестан. Только за первые шесть месяцев этого года там произошло более 80 терактов и политических убийств. О чрезвычайности ситуации говорит и недавнее заявление Владислава Суркова, который сравнил проблему Кавказа с подземным пожаром. Заместитель главы президентской администрации фактически признал, что в Кремле не знают, как поступать с Северным Кавказом.
О бессилии власти свидетельствуют выдержки из так называемого "секретного доклада" Дмитрия Козака о положении в российских республиках Кавказа. В докладе представителя президента по Южному федеральному округу, утечка которого была своевременно организована в СМИ, особое место отводится Дагестану. Этнические, религиозные и социальные конфликты в этой многонациональной республике, где власть выпадает из рук насквозь коррумпированной местной элиты, грозят коллапсом всему южному региону России. Главная идея доклада Козака очень проста: кремлевская политика на Кавказе потерпела неудачу.
В "Справке об обстановке в Республике Дагестан и мерах по ее стабилизации", в частности, говорится: "Накопление нерешенных социально-экономических и политических проблем приближается к критическому уровню. Дальнейшее их игнорирование, (как и попытка "загнать вглубь" силовыми методами) уже в краткосрочной перспективе способно привести к резкому росту акций протеста и гражданского неповиновения, к неуправляемому развитию событий, логическим завершением которого станут открытые социально-групповые, межэтнические и конфессиональные конфликты". По данным ВЦИОМа, более половины жителей Дагестана готовы участвовать в разрешенных акциях протеста (в среднем по ЮФО этот показатель равен 34%) и не менее 29% — в несанкционированных протестных акциях (по ЮФО — 10%). При этом 15% жителей республики, "по сути, готовы к экстремистским действиям": 8% готовы захватывать здания и перекрывать дороги и 7% — применять оружие.
Нарастание террористической и криминальной активности заставляет Кремль искать новые подходы к урегулированию ситуации на Северном Кавказе. Недавнее заявление Владимира Путина о создании двух новых военных баз в Дагестане и Карачаево-Черкесии, решение о распространении зоны контртеррористической операции на территорию всех кавказских республик свидетельствуют, что Кремль готовится к самому худшему сценарию развития событий.
Эксперт Института политического и военного анализа Сергей Маркедонов считает, что этнополитическая ситуация на Северном Кавказе все больше напоминает парад суверенитетов начала 1990-х годов. В зону нестабильности втягиваются территории, еще вчера считавшиеся "оазисами мира". Дагестанско-чеченский, балкарско-кабардинский, осетино-ингушский конфликты обострились вновь, как и в 1991-1992 гг. Но если "первое издание" этноконфликтов можно рассматривать как отсроченный платеж по советским долгам (депортации 1943-44 гг., территориальное межевание ленинской и сталинской эпох), то нынешнее "возрождение" межэтнической напряженности вызвано провалами и ошибками российской власти периода "укрепления вертикали".
ПРИЧИНЫ ВОЗГОРАНИЯ
По мнению аналитиков ИНС, нестабильность в кавказском регионе в значительной мере обусловлена низким уровнем жизни, застойной безработицей, коррумпированностью региональных элит и, как следствие, снижением доверия населения к официальным общественным институтам. Эти нерешенные проблемы являются общими для всего северо-кавказского региона.
Кавказские регионы находятся сегодня в глубокой экономической депрессии. Валовый региональный продукт в два раза ниже среднего по стране. Действующие остатки экономической инфраструктуры приватизированы правящими кланами. Количество малых предприятий в полтора раза ниже, чем среднем в России, причем и их количество постоянно сокращается. Основные системообразующие предприятия, на которых работало большинство русских специалистов, находятся в кризисе либо полностью разрушены.
Вторым важным фактором нестабильности является исход с Восточного Кавказа русского населения, которое до начала 90-х годов выполняло роль социально-политического "амортизатора". Если в начале 90-х русские считались пятым по численности этносом Дагестана, то в течение 90-х — начала 2000-х годов их численность сократилась вдвое. По данным Всероссийской переписи населения, русские в Дагестане составляют 4,7% от общей численности населения республики, или 120 тыс. человек, за последние четыре года из республики уехало 20 тысяч русских. И пока в Махачкале торжественно готовятся открыть памятник русскому учителю, еще живые русские учителя собирают вещи. Сами русские связывают свой отъезд с отсутствием работы и растущей враждебностью местного населения. Уровень правоохранительной системы кавказских республик не позволяет русским рассчитывать на адекватную защиту от посягательств на их жизнь и имущественные права.
Вслед за русскими из этих регионов потянулись другие русскоязычные этносы, а затем стали покидать родные места коренные народности северокавказских республик. Так за пределами Дагестана сейчас постоянно проживает более 700 тысяч дагестанцев, а в самой республике находится чуть более двух миллионов человек. Сегодня объем вливаний, поступающих из кошельков многочисленной кавказской диаспоры в России, многократно превышает объем всех официальных трансфертов. Можно сказать, что оставшееся на местах население кавказских республик во многом живет благодаря параллельной финансовой системе.
Эксперты ИНС отметили, что проблема бедности на Кавказе имеет двойное дно. Так Дагестан, имеющий самый низкий номинальный размер зарплаты (2973,7 р.), проводит самый большой объем операций по обмену валюты в России. За последние два года расходы населения на приобретение иностранной валюты увеличились с 1,6 млрд. руб. до 8,8 млрд. руб. Только по официальным данным остатки инвалютных вкладов в целом по Северо-Кавказскому банку Сбербанка России за минувшие четыре года увеличились в 2,7 раза, а в Дагестанском отделении рост составил 17,5 раз!
Формально бюджет потенциально неспокойных регионов Кавказа в настоящее время на 90% зависит от дотаций из центра. Например, из федерального бюджета в 2004 году в республику Дагестан поступило 14,8 млрд. руб. Это 77,5% доходной части консолидированного бюджета и 84,3% республиканского бюджета. За последние четыре года финансовая помощь из бюджета Российской Федерации увеличилась в расчете на одного жителя Кавказа в 3,5 раза, хотя официальные доходы граждан по-прежнему в полтора раза ниже среднероссийских.
КРИЗИС ДОВЕРИЯ К ВЛАСТИ
Федеральные дотации, которые принято называть "надежным связующем звеном" между центром и регионами, на деле оказываются недостаточно крупными, чтобы всерьез говорить об их системном воздействии на экономику региона. Так федеральный Центр выделяет средства для содержания футбольной команды "Терек", являющейся парадной вывеской Чечни. Однако на восстановление экономики послевоенной Чечни в бюджете 2005 года предусмотрено всего 5,8 млрд. рублей, что вдвое меньше средств, отпущенных Центром на подготовку к 1000-летию Казани. Кроме того, многие из давно восстановленных объектов не работают на экономику региона, так как существуют только на бумаге, несмотря на освоенные миллионы и миллиарды рублей. В том же Дагестане два десятка школ по документам строят уже более 10 лет.
Это неудивительно, так как за восстановление объектов, например, в Чечне отвечает сразу несколько федеральных ведомств, а персональной ответственности на местах никто не несет. Как было отмечено на семинаре ИНС, все вливания Центра как в губку впитываются исключительно правящими кланами, не доходя до большинства населения. Недаром в докладе Козака особо отмечалось, что "руководство северокавказских республик оторвалось от общества, превратилось в закрытую касту и обслуживает исключительно личные интересы". Однако для Кремля прямая покупка лояльности "региональных баронов" является единственным практическим средством добиться их относительной покорности.
На фоне застойной бедности институты государственной власти в кавказском регионе воспринимают как исключительно коррупционный механизм, перерабатывающий внутри себя федеральные дотации. Региональная, а в некоторой степени и федеральная власть переживает небывалый кризис доверия и практически полностью лишена легитимации в глазах местного населения. Ситуация обостряется тем, что сегодня практически во всех регионах Кавказа стоит проблема смены первых лиц власти, связанная с переделом сфер влияния и контроля над ресурсами.
Например, в Дагестане полномочия "бессменного" Магомедали Магомедова официально истекут летом будущего года, а почтенный 75-летний возраст не позволяет председателю Госсовета надеяться на переназначение. Вынужденная замена главы республики приведет к кризису сложнейшей схемы межэтнических и межклановых отношений, которыми опутана вся политическая и экономическая система Дагестана. Такая система сдержек и противовесов, когда определенные должности на всех уровнях власти занимаются представителями строго определенной национальности, позволила республике со скрипом пережить кризис 1990-х. Но при существующей практике выборов дальнейшая дестабилизация Дагестана выглядит неизбежной — как при сохранении у власти в Махачкале клана Магомедова, так и при его замене.
Сегодня федеральные власти близки к тому, чтобы ввести в северокавказских регионах внешнее управление из Москвы. Но в условиях непримиримой борьбы местных кланов за власть прямое назначение руководителей регионов может привести к еще большей дестабилизации обстановки. Идея назначения губернаторов будет иметь позитивный смысл на Кавказе в том случае, если назначенцы смогут сломать кланово-коррупционные режимы и вернут доверие к власти.
Но выполнить эту нелегкую задачу могут только самостоятельные лидеры, которых так не любят в Кремле. Управляемые, но неспособные управлять назначенцы только усугубят кризис власти. "Ингушский" сценарий, когда в республику приходит человек в погонах, подчиняющийся Кремлю и лишенный на первых порах клановых и коррупционных предпочтений, ясно показал это. Как заметил Гарри Черджиев, если кремлевский назначенец не имеет надежной местной команды, то на Кавказе это равносильно отсутствию реальных связей и рычагов власти.
КОНТОРА ПО ЭКСПОРТУ-ИМПОРТУ НЕСТАБИЛЬНОСТИ
На семинаре ИНС эксперты назвали влиятельные группы, прямо заинтересованные в воспроизводстве кризисной ситуации в республиках Кавказа. Первая — действующая республиканская власть, которая видит в эскалации напряженности способ сохранить свое положение распорядителя ресурсов на неопределенный срок. Вторая — внутренняя оппозиция, воспринимающая каждый всплеск терроризма как способ дискредитировать существующий режим. Третья — это новые чеченские элиты, которым выгоден контраст условного мира в рамках "кадыровской стабилизации" с Дагестаном, погружающимся в хаос. Немаловажно, что эти элиты чеченских "героев России" крепко связаны с конкретными группами влияния в Москве. Некоторые аналитики к таким группам, заинтересованным с раскачивании ситуации, относят федеральные силовые органы, пытающиеся манипулировать ситуацией на Кавказе в своих ведомственных интересах.
В прессе неоднократно выдвигалась конспирологическая гипотеза о том, что всё, происходящее на Кавказе, является управляемым мегапроектом спецслужб, предназначенным для контроля над общеполитической ситуацией в Россией. Политические психологи утверждают, что большинство граждан России воспринимают конфликт на Кавказе как хроническое заболевание, находящееся на безопасной периферии общественного сознания. Так, по данным ФОМа, 54% опрошенных считают, что ситуация на Северном Кавказе остается неизменной; а 57% на вопрос "Удастся ли нормализовать в скором времени кавказский конфликт?" ответили — "Нет". Однако не следует забывать о том, что любой "управляемый конфликт" рано или поздно может выйти из-под контроля.
Чечня уже показала, что для ее "замирения" потребовался почти весь боеспособный российский воинский контингент. В ходе семинара было отмечено, что крайне опасно создавать сразу в нескольких зонах Кавказа ситуацию "управляемого конфликта", не имея стратегического потенциала для сохранения полноценного контроля. Кроме того, после терактов в Лондоне есть все основания полагать, что глобальный "экспорт нестабильности" на российский Кавказ будет только нарастать. В целях сохранения спокойствия в странах Евросоюза накопившийся там избыток исламских радикалов должен быть быстро нейтрализован в новых горячих точках; к числу возможных мест для такого блицкрига аналитики называют Дагестан.
ОТСУТСТВУЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО
Как отметил обозреватель газеты "Время новостей" Иван Сухов, на фоне экономической депрессии в кавказских республиках и тотального кризиса доверия к власти происходит стремительная скрытая сепарация. Сегодня местное население только имитирует внешнюю лояльность по отношению к государственной власти, на деле там нарастает стойкое отчуждение от федеральной власти и от остальной части страны. На Кавказе формируется параллельное социально-политическое и правовое пространство, лишь формально находящееся под юрисдикцией федеральной власти.
Недаром административная граница Дагестана, Чечни и Ингушетии со Ставропольем и Осетией охраняется почти как государственная, а в бытовой речи жителей этих трех республик любая поездка к северу обозначается, как "поездка в Россию" — на некую сопредельную "чужую территорию". Тем самым, вдоль южной границы России быстро формируется "серая зона", весьма условно контролируемая Кремлем. И хотя никто из региональных элит не говорит вслух о необходимости немедленного отделения Кавказа, степень их условной лояльности с каждым днем только падает.
В регионе быстро развивается параллельные властные структуры в виде исламских джамаатов. Эти общины не обязательно склонны к террористическим методам или радикальному фундаментализму, но они создают особое социальное пространство, где российские социальные и правовые нормы уже не действуют. Неспособность государства обеспечить на территории верховенство и действие своего собственного законодательства означает исчезновение российского суверенитета на Кавказе. А это верный признак скорой потери контроля над территорией.
При всей разнородности целей исламские джамааты, местные коррумпированные кланы и организованная преступность на Кавказе делают сегодня одно общее дело — они посредничают в отсутствие государства. Параллельная власть заполняет возникшую пустоту на Кавказе, берет на себя выполнение функций легитимной власти. Она культивирует альтернативный кодекс чести, тем самым сеет недоверие к официальному государству. На наших глазах общество на Кавказе распадается на конгломерат местных кланов и ассоциацию мафиозных структур, представляя собой, по меткому выражению, прообраз "народного мафиозного строя".
Воспетая кремлевскими пропагандистами "вертикаль власти" ничего не может противопоставить этому процессу. Ведь вертикально иерархизированное государство без горизонтальных связей — это отсутствующее государство. В подобной ситуации "отсутствия государства" ни усиленные подачки элитам, ни рост благосостояния низов не могут стать основой социальной стабильности. Надо прежде всего восстановить доверие и социальную стратификацию — только тогда может быть обеспечена внутренняя интеграция общества.
"ИНДУСТРИАЛЬНЫЙ" ИСЛАМ
С учетом клановой закрытости республиканской власти и отсутствия социальных лифтов для молодежи исламский терроризм в Дагестане имеет серьезный ресурс поддержки. Эксперты называют Дагестан самым "исламизированным" субъектом Российской Федерации, в котором более 90% населения исповедует ислам. В процентном отношении ко всему населению республики именно Дагестан занимает абсолютное первое место в России по количеству верующих мусульман. Ислам в Дагестане переживает процесс "возрождения" с начала 1990-х годов, на семинаре Сергей Маркедонов привел впечатляющие характеристики этого процесса.
Если в 1983 г. в Дагестане было 27 мечетей, то к 2001 г. — 1595, то есть за неполных двадцать лет число мусульманских мечетей увеличилось в 59 раз. В начале XXI в. в республике насчитывалось 422 религиозных учебных заведения, в том числе 17 исламских институтов и 44 их филиала с общим количеством обучающихся порядка 14 тыс. чел. Только в Махачкале в 2000-е годы было 57 мечетей, 16 суфийских братств, 800 зияратов (святых мест). В республике выходит большое количество изданий религиозного характера — такие, как газеты "Ассалам", "Нурул ислам", "Исламский вестник".
Сегодня республика Дагестан стала исламским центром для всего Северного Кавказа и одним из мощных религиозных центров для всего постсоветского пространства. В Дагестане свободно действуют исламские фонды, общественные объединения и радикальные движения религиозной направленности. Кроме того, процесс "исламского бума" в Дагестане включает в себя "исламизацию" светских образовательных учреждений, СМИ, общественных объединений. Властями приветствуется совершение хаджа к святым местам и получение религиозного образования за рубежом. За один 1998 г. 14 тыс. жителей Дагестана совершили паломничество в Мекку и Медину. В среднем же 12 тыс. человек в год совершали поездки в Аравию в 1990-е гг. В 1996 г. исламское образование за границей (в основном, в Саудовской Аравии) получило 1230 юношей из Дагестана.
Оборотной стороной подобной либерализации стала политизация и радикализация ислама. Этот общий процесс сегодня касается не только Северного Кавказа или одной России, но и всей современной Европы. Говоря шире, государство эпохи Постмодерна столкнулось с феноменом "индустрии ислама". Сегодня исламские общины повсеместно жестко контролируют своих приверженцев в таких значимых социальных институтах, как семья, школа, армия (вооруженные формирования). Эти проверенные Модерном, эффективные машины по формированию идентичности оказались вне досягаемости со стороны современного государства, оставившего за собой только контроль над макроэкономикой и масс-медиа. Единственной формой взаимодействия с непроницаемыми социо-культурными кластерами стало стремление центральной и местной власти ценой "откатов" договориться с авторитетными религиозными лидерами. После лондонских терактов можно прямо охарактеризовать эту негодную политику "умиротворения", как рискованную попытку приручить террор, прикармливая офицеров джихада.
НОВЫЙ ИСЛАМСКИЙ ПОРЯДОК
В начале 1990-х годов ислам рассматривался российской властью как интегрирующая сила, которая сможет стать "стягивающим обручом" в этнически мозаичном Дагестане. Однако превращение ислама в фактор стабилизации на Кавказе не произошло. Президент ИНС Михаил Ремизов подчеркнул, что Кремль имел все возможности для расширенного воспроизводства кадров "лояльного ислама", но власть ничего не сделала для этого.
Это тем более удивительно, поскольку процесс религиозного "возрождения" в Дагестане получает существенную поддержку со стороны госбюджета. В 1995 г. на строительство мечети в Махачкале из госбюджета было выделено 350 млн. руб., а в 1997 г. — 450 млн. руб. Напротив, в ходе "возрождения" ислама в Дагестане обозначились фундаментальные противоречия между тарикатистами (суфиями) и так называемыми "ваххабитами" (салафитами).
Как отмечают эксперты, здесь дело вовсе не в особой религиозности дагестанцев и их тяге к "чистоте веры" в Аллаха и пророка Мухаммада. Популярность ваххабизма ("салафийа") в крупнейшей кавказской республике также нельзя связывать исключительно с разочарованием в "традиционном исламе" (тарикатизме, суфизме). По мнению востоковеда Д.Макарова, "ваххабизм и тарикатизм находятся в различном положении относительно существующего в Дагестане социально-политического порядка, основанного на традиционных клановых связях. Тарикатский ислам структурно вписан в систему этих связей. Отвергая суфизм, ваххабизм отвергает и санкционированный им социальный порядок". Недаром дагестанские ваххабиты сделали краеугольным камнем своей пропаганды и агитации критику коррумпированной власти в республике.
Массовые злоупотребления служебным положением, закрытость власти и ее нечувствительность к нуждам населения стали главными причинами пополнения рядов исламских джамаатов. Салафиты выдвигают эффектную альтернативу "проклятому настоящему" — истинный "исламский порядок". Этот "образ будущего" означает радикальный отказ и от изжившего себя коммунизма, и от либеральной демократии, и от "ложного ислама". Фактически салафиты предлагают новый "универсалистский проект". Это модель справедливого исламского общества, в которой нет места кланам, тейпам, вирдам, т.е. предпочтениям по этничности. По этой причине, отмечают эксперты, салафизм может быть востребован в полиэтничном и фрагментированном Дагестане.
На семинаре ИНС говорилось не об отдельных проявлениях радикализма и экстремизма в Дагестане, а о формировании нового вызова российскому государству и целостности страны. Этот вызов потенциально намного более серьезный, чем чеченский. Если чеченский сепаратизм был вызван стремлением к сохранению своей маленькой территории, неподконтрольной никакой власти, то дагестанский "Джамаат "Шариат"" ставит далеко идущие цели. Важнейшая из этих целей — создание исламского государства на территории Дагестана и ликвидация российского военно-политического присутствия на российском Кавказе. Сегодня исламские радикалы Дагестана перешли в активное наступление, осознавая свои реальные силы и влияние в республике и на Кавказе в целом.
ТУПЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ ВЛАСТИ
Государственные инструменты, к которым принято прибегать в подобного рода кризисах, оказались неэффективны. В каждой из республик местная милиция, по сути, воспринимается населением как одна из банд. Просто правоохранительные органы имеют форменную одежду и специальным образом окрашенный транспорт. "Независимый" суд коррумпирован и явно подвержен клановому влиянию. Федеральные структуры, ориентированные на РОШ, лишены общей стратегии. Поэтому решение конкретных тактических задач вызывает дальнейшее разрастание кризиса и чревато необратимой дестабилизацией на Кавказе.
Российскими властями борьба с "инфраструктурой террора" понимается как ликвидация одной бюрократической машиной другой, как бы противостоящей ей в виде лагерей подготовки, баз хранения и финансовых потоков. Ближневосточный, а теперь кавказский, опыт уже показали, каким бесконечным может стать тупик спецопераций по ликвидации сетевого террора. Однако для бюрократии в "войне с террором" важны не сами военно-политические решения и их исполнение, а дивиденды, получаемые от промежуточной торговли. Тут для власти спасительным представляется само возвращение в лоно бюрократических процедур, якобы держащих чрезвычайную ситуацию на Кавказе в "надежных руках".
В результате политические интересы страны на Кавказе отстаиваются с помощью негодных методов и инструментов. Существующая система управления кавказскими регионами оказалась не просто неэффективна, но и неадекватна существующим вызовам. Авторитет региональной власти катастрофически низок, но и "внешний орган" Центра в виде полпредства в Ростове, сегодня не владеет всей полнотой информации о происходящем на Кавказе.
Такое положение дел является прямым сл
едствием попыток власти решить кавказский конфликт негодными методами политтехнологии. Кремлевские идеологи не раз цинично заявляли: "Чечня должна впасть в информационное ничтожество, и в этом будет счастье для ее жителей". Неожиданная для начала XXI столетия информационная изоляция кавказских регионов от Центра привела к тому, что федеральные и региональные политики существуют, думают и действуют в разных системах координат. Это на практике означает невозможность эффективного управления и дальнейшее разрушение политических, экономических и правовых связей между регионами и федеральным Центром Происходящее на Кавказе уже можно считать не угрозой государственному суверенитету России, а его глубоким кризисом в данном регионе.
"ТРУБА" НА ЗАМКЕ
За "утечкой" доклада Дмитрия Козака последовала административная реакция, типичная для Кремля в кризисных условиях Северного Кавказа. Полпред президента предложил ограничить финансовые полномочия дотационных регионов, где размер теневой экономики составляет около 60%. А министерство внутренних дел приняло очередное решение об усилении своего контингента в регионе. Эксперты ИНС отмечают, что стремление президента РФ усилить пограничные части двумя горными бригадами в Дагестане и Карачаево-Черкесии связано не только с обеспечением стабильности в этих северокавказских республиках, но и с реализацией новых транспортных проектов на Каспии.
Предполагается, что в скором времени товарные потоки из Юго-Восточной Азии в Европу сначала будут попадать в океанские порты Ирана, затем по железной дороге будут доставляться в иранские порты на Каспии, а оттуда — в российские порты Лагань и Оля. Затем азиатские товары по железной дороге отправятся непосредственно в страны Евросоюза, либо будут могут быть доставлены в северо-западные порты страны (преимущественно, в Санкт-Петербург). В этой связи задача обеспечения военно-политической безопасности в прикаспийском регионе, в Дагестане да и на всем Северном Кавказе является приоритетной для Кремля.
Сегодня Дагестан является не только ключом к стабильности на всем Северном Кавказе, но и воротами на Каспий. В дагестанских портах находятся пункты базирования Каспийской военной флотилии — главного инструмента военно-политического влияния Москвы на Каспийском море. Дагестанское побережье и его инфраструктура — это серьезный ресурс российского влияния в Центрально — азиатском регионе. Потеря Дагестана неизбежно обернется для России утратой контроля над Каспием и Северным Кавказом. А это сразу поставит бы под вопрос новые экономические проекты, связанные с Каспийским регионом (создание транспортных коридоров на Каспии, модернизация портового хозяйства, строительство трубопроводов, модернизация системы нефтегазодобычи), в которых Кремль непосредственно заинтересован.
Эксперты ИНС заключили, что вместо поиска адекватных ответов на прямые вызовы суверенитету России и региональная, и федеральная власть занята сегодня новыми имущественными переделами и привычным "крышеванием" выгодных транзитных проектов. Сегодня пришло время осознать, что "дагестанский синдром" — лишь частный случай кризиса российской внутренней политики. Наведение порядка в этой республике, да и на всем Северном Кавказе уже невозможно без социального и политического переустройства России в целом. Продолжение застойного сценария "стабильности" в стране, в целом, и в Дагестане, в частности, — это прямой путь к потере Кавказа и утрате российского суверенитета.
1.0x
