СОЗИДАЮЩИЕ

| | | | |
Савва Ямщиков
СОЗИДАЮЩИЕ
Учась в Московском университете и сразу избрав для себя путь, по которому иду и сейчас, — путь изучения древнерусской живописи, реставрации, охраны памятников старины — я, конечно, не оставался в стороне от занятий русским изобразительным искусством XVIII — начала XX века. Должен сказать, что мне и моим сокурсникам повезло, потому что русское искусство этого времени нам читал совершенно удивительный рассказчик — профессор, заведующий кафедрой Алексей Александрович Федоров-Давыдов.
Проходили занятия не в университетских аудиториях — раз в неделю мы на два с половиной часа встречались с Алексеем Александровичем в залах Третьяковской галереи и слушали монографические лекции об Александре Иванове, о Карле Брюллове, о Михаиле Врубеле. Это было не менее интересно, чем самое захватывающее кино, а тогда выходило много хороших фильмов. Мы любили погулять-побаловаться в окрестных заведениях на скудные свои стипендии и зарплаты, которые получали в реставрационных мастерских. Но с лекций Федорова-Давыдова никто не уходил. Если он рассказывал о Венецианове, мы как будто проживали два с половиной часа вместе с Алексеем Гавриловичем в его имении, с его героями, его знакомыми — с Карамзиным, Пушкиным, Гоголем. А в лекциях о Врубеле, Серове представал сложный мир конца XIX — начала XX века, когда готовилось разрушение Русской империи и Россия содрогалась от предчувствия той трагедии, которая уже стояла на пороге.
Чтобы так рассказывать, нужны две предпосылки. Первая, самая главная, любить. И вторая, не менее важная, знать. И то, и другое у Алексея Александровича было. Он досконально изучил биографию не только самого художника, но и каждого портретируемого. Очень любил творчество Сильвестра Щедрина, Воробьева, других мастеров русского пейзажа XIX века. О Левитане издал огромную книгу. Но вот такой парадокс. Когда после блистательных лекций мы брали книги Федорова-Давыдова, было такое впечатление, что это талант, попавший на принудительные галеры и отбывающий какую-то повинность. Богатейший материал, насыщенность документами, а читать скучновато.
Наряду с лекциями Алексея Александровича Федорова-Давыдова открывать мир русского искусства нам помогали в те годы книги Бенуа, барона Врангеля, Муратова, Эфроса. Конечно, читали мы и мемуары одного из лучших писателей-художников Константина Коровина. Казалось бы, написаны они простым, иногда может даже показаться, простоватым языком, но как ярко нарисованы образы Шаляпина, Серова, Горького, того же Врубеля. Сейчас о таких книгах, о лекциях, подобных лекциям Федорова-Давыдова, стараются забыть. Главное же, стараются забыть о героях этих книг и лекций — удивительных русских художниках. Если посмотреть весь спектр выставочной деятельности за последние пять лет, поражает, как мало уделяется внимания великим нашим мастерам. А когда все-таки появляется такая выставка, о ней говорят очень скупо, фильмов об этом искусстве снимается тоже мало.
И я благодарен в тяжелой сегодняшней ситуации издательству "Молодая гвардия", что в своей эпохальной, фундаментальной серии "Жизнь замечательных людей" находит место для классических художников. Выходят в ЖЗЛ и книги моего давнего приятеля Льва Михайловича Анисова. Сначала это была монография об Иване Ивановиче Шишкине, потом о Павле Михайловиче Третьякове. И вот недавно об Александре Иванове. Должен сказать, что книги Льва Анисова дороги мне по той же причине, по которой дороги лекции Алексея Александровича Федорова-Давыдова. Дело в том, что писатель любит своих героев и знает о них, кажется, все. Читаешь книги Льва Анисова о художниках, и поражаешься, сколько он умудряется перелопатить материала. В молодости мне доводилось писать для газет и о Венере Милосской, и о египетских пирамидах, и о бюсте Нефертити, и о Джоконде. Мог написать сколько угодно, потому что, хотя эти вещи мне очень нравились, я о них мало знал. Просто мог взять книжки, полистать, подумать и сделать статью хоть на двадцать страниц. А вот об открываемых иконах больше двух-трех страниц не получалось. Потому что она вот тут, рядом стоит, эта икона, и не дает тебе сказать что-то лишнее, досочинить. В книгах Льва Анисова именно такая атмосфера.
Для меня самый его большой подарок — исследование о любимом художнике Александре Андреевиче Иванове. Если же говорить о проникновении в культурный слой, в эпоху, пожалуй, мне особенно близка книга о Павле Михайловиче Третьякове. То, как подан в ней мир дома Третьяковых, позволяет понять, чем были люди этого типа для России. Они — столпы, основы нашего существования. Представить только: в одном доме могли быть сразу Суриков, Серов, Достоевский. Там одновременно общались промышленники и Нестеров. И это не были пустопорожние разговоры за столом. Не в накрытости стола дело. Вкусно все, когда люди разговаривают о чем-то близком, о чем-то, что они несут миру.