БАРИТОН ВСЕЯ РУСИ

| | | | |
Елена Антонова
БАРИТОН ВСЕЯ РУСИ (К 100-летию Алексея Иванова)
О ТОМ, ЧТО АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ ИВАНОВ — один из лучших певцов Большого театра за все время его существования, я услыхала около сорока лет тому назад из уст Никиты Ивановича Махова, удивительного врача и человека, профессора, главного хирурга Московской области и Московского областного научно-исследовательского клинического института, на одной из посиделок в его доме, куда он нас, своих "молодых друзей", время от времени приглашал "попить чай с баранками". Никита Иванович принадлежал к тому, уже тогда сходящему на нет кругу высокообразованных медиков, кои составляли цвет московских славянофилов. Русские архитектура, изобразительное искусство, литература, музыка, театр, не говоря уж о фольклоре и народном быте, были его коньком. Говорить о них, вспоминая их корифеев, он мог без устали. Еще студентом он бегал на все спектакли в Частной русской опере Мамонтова, где пел Шаляпин, позже наслаждался в Большом пением Собинова, Обуховой, братьев Пироговых, Норцова, Козловского, Лемешева. И вот, сидя у кипящего самовара за хлебосольно накрытым столом с полотенцами на шее и поглощая немереное число чашек чая, мы с упоением внимали его рассказам. Там-то я и услыхала, что Алексей Иванов с его сильным, редкой красоты голосом, в котором металл уживался с теплотой, великолепной артикуляцией и полной драматизма игрой может считаться таким же образцом оперного баритона, каким для басов давно стал Шаляпин. Помню, как поразили тогда меня эти слова. Ведь Шаляпин — всемирно признанный гений, а Алексей Иванов, без сомнения, — большой певец и артист, но все-таки другого масштаба. Лишь теперь, в столетие со дня рождения Алексея Иванова, прослушав записи спетых им арий и сцен из опер, русских народных песен, познакомившись с воспоминаниями его коллег-артистов об исполнении им разноплановых оперных партий (числом 49!), я поняла, что Никита Иванович был прав. Вот — лишь один весьма красноречивый факт. После премьеры оперы "Руслан и Людмила", где Алексей Иванов спел партию Руслана (роль — репертуара басов!), дочь Шаляпина, Ирина Федоровна, со словами: "Сегодня вы заслужили это признание", — коленопреклоненно преподнесла певцу шелковую ленту с надписью: "Федору Шаляпину — лучшему Руслану", которая когда-то была специально изготовлена для знаменитого баса по заказу Саввы Морозова. Приходится с горечью констатировать, что у Алексея Иванова, хотя ему и случалось выступать с триумфом за рубежом, никогда не было той мировой прессы, и, как следствие, той известности, что прежде сопровождала Шаляпина, а теперь — всех мало-мальски недурно поющих артистов, кои тут же после успеха на родине норовят побыстрее уехать в гастрольные турне по миру. Оттого и зарастает травой забвения память о славных певцах советской эпохи, тем более, что о русском вокальном искусстве, о "Золотом веке" Большого театра, пришедшемся на сороковые-шестидесятые годы прошлого столетия, одним из ярких представителей которого был народный артист СССР, лауреат 3-х Сталинских премий Алексей Иванов, даже в России не принято поминать.
Алексей Иванов родился 22 сентября 1904 года в селе Чижове Бежецкого уезда Тверской губернии, где его отец был сельским дьяконом и одновременно учителем церковно-приходской школы. Он был четвертым и последним ребенком в семье и из-за того, что старшие дети каждую осень уезжали в Тверь на учебу, с трех лет стал помогать отцу в церкви, а с пяти — постигать нотную грамоту и петь в церковном хоре. После церковно-приходской школы и Бежецкого реального училища Алексей уже в советское время закончил физико-математический факультет Тверского пединститута и полтора года преподавал физику, математику и механику в ФЗУ вагоностроительного завода. Обладая редким по тембру и силе драматическим баритоном, он рано ощутил призвание не только к пению, но к игре на сцене. И потому все время пребывания в Твери, где со студенчества пришла к нему известность как к певцу, его не оставляла мечта стать оперным артистом. В 1928 году, несмотря на то, что как сын дьякона он относился к категории "лишенца", его приняли на вокальное отделение Ленинградской консерватории в класс профессора Г.А. Боссэ. Учебу молодой певец совмещал с преподаванием в Электротехническом техникуме и пением в церковных хорах: нужны были деньги, чтобы платить за квартиру, содержать жену и дочь, которая родилась незадолго до того. Кроме того, начиная со второго курса, он стал петь в знаменитой Капелле имени М.И. Глинки, руководимой в ту пору профессором консерватории М.Г. Климовым, вначале как хорист, а затем и солист. Эти первые годы, посвященные изучению искусства пения, укрепили в нем уверенность, что "искусство есть, прежде всего, труд — и зачастую неблагодарный". Выработанное им тогда умение неустанно и кропотливо трудиться для достижения одному ему ведомого совершенства он сохранил потом на всю жизнь. Так и пошло. Вначале, одновременно с учебой в аспирантуре, в его жизнь вошел Малый ленинградский государственный оперный театр (МАЛЕГОТ), главным дирижером и художественным руководителем которого был С.А. Самосуд. Далее — работа над образом Риголетто под руководством К.С. Станиславского, на чьей квартире в Москве он в это время и жил. Потом, в течение двух лет, — работа премьером в Саратовском и Горьковском оперных театрах. И всюду Алексей Иванов не уставал впитывать то новое, что несли с собой люди, работа, жизнь, о чем он впоследствии рассказал в своей книге "Жизнь артиста". В 1938 году после дебюта в заглавной роли оперы Верди "Риголетто" в филиале Большого театра его зачислили солистом оперной труппы ГАБТ. Сбылась его мечта. К этому времени в его творческом багаже насчитывалось 25 оперных партий, из них 12 — ведущих, 8 сочинений крупных форм: оратории, сюиты, концертные исполнения опер. А ведь с момента окончания учебы прошло всего два года: так интенсивно он рос, так жадно работал.
Тридцать лет службы в Большом театре принесли Алексею Иванову счастье творчества, лавры великого певца, корифея оперной сцены и одновременно — горечь разочарований от мелочных придирок, а в последние годы его пребывания там и травли руководства ГАБТ. Неординарные люди редко бывают покладистыми. Они, как правило, высоко ценят свое творчество и не готовы поступаться выношенными принципами ради облегчения своей жизни. Несмотря на опасность преждевременного ухода из любимого театра, которому он отдал все, Алексей Петрович продолжал работать так, как считал единственно верным, продолжал открыто высказывать свои опасения в связи с неправильной репертуарной и кадровой политикой руководства. Последней крупной его работой в Большом театре стала роль Фальстафа в одноименной опере Верди, также последней опере композитора. Артист блестяще справился с ролью, сумев сочно, весело в стремительно подвижной вокальной декламации донести все нюансы этого яркого образа. В 1968 году, когда его голос, по-прежнему мощный и свободный, который он по желанию мог усиливать резонансной техникой пения, продолжал доставлять наслаждение, его отправили на пенсию. Он еще пел на гастролях, в концертах, на радио и на телевидении, с не меньшей активностью, чем в годы расцвета, но в Большом театре его уже не слышали. Не стану называть имена тогдашних руководителей ГАБТ, не стоят они того. Однако, история, как известно, любит повторы. На похоронах Алексея Петровича в марте 1982 года главный дирижер Большого театра Евгений Федорович Светланов, находящийся тогда в расцвете своих талантов, сказал: "Умер великий певец, редкий драматический баритон. Он создал неповторимые образы на сцене Большого театра в русских операх и постановках советских композиторов. Уходит эпоха таких баритонов, мы больше не слышим и не скоро еще услышим их, такие голоса — явление…. Но он оставил драгоценное наследие для потомков — записи на грампластинках, на радио. Их нужно беречь, молодежь будет учиться на них высокому оперному мастерству". И что же — меньше чем через 20 лет после муссирования в средствах массовой информации распрей и склок, связанных с дирижером, росчерком чиновничьего пера теперь уже великого Светланова отстраняют из выпестованного им оркестра, после чего жить долго Маэстро уже не мог. Грустно все это, товарищи-господа.
Недавно в ЦДРИ прошел вечер памяти, посвященный столетию со дня рождения Алексея Петровича Иванова и представлению книги "Алексей Иванов — богатырь оперной сцены", составители которой Галина Горбенко и Зоя Шляхова задались целью, как можно более подробно осветить путь этого неординарного русского человека в искусстве. Если не обращать внимания на досадные опечатки, которых, к сожалению, в книге много, то это удалось. Перед нами предстает крупная личность, корифей оперной сцены, певец, художник, литератор, осененный неизбывной любовью к России, ее природе, народу, культуре. В самом начале его творческого пути учитель сценического мастерства, известный певец, профессор Ленинградской консерватории Иван Васильевич Ершов как-то сказал ему: "Чтобы стать большим артистом, ты должен нести людям главную мысль". И он на протяжении всей своей творческой жизни не только голосом, но и зримо (грим и костюмы для многих своих ролей Иванов придумывал и создавал сам) нес слушателям эту мысль. "Корифеи русской оперной сцены придавали чрезвычайно важное значение не только музыке, но и слову, ибо оно способно передать все оттенки людских переживаний", — так писал и так лепил образы своих героев Алексей Иванов. Это же подчеркнул в Алексее Петровиче и старейший оперный режиссер, народный артист СССР Борис Александрович Покровский, сказав, что для того всегда "главным было Слово". И добавил: "артистов, подобных ему, я больше не знал, хотя повидал их множество". Народная артистка России Ирина Масленникова, профессор Московской консерватории, которая в паре с Ивановым-Риголетто пела Джильду, с восхищением вспоминала о его огромной энергии, заряжающей партнера, об активном пении — "посыле", который он нес в зал, заставляя слушателей сопереживать ему, о масштабности его артистической натуры.
В тот памятный вечер было много желающих сказать хотя бы несколько слов о редкостном даре певца, артиста и человека, каким был Алексей Иванов. И, несмотря на то, что в зале собралось немало артистов оперы, весь вечер пел только он. Всякий раз, когда включали запись исполняемой им арии или русской песни и каждое выпеваемое им слово как бы рождалось заново, свершалось чудо. "Разверзшиеся очи" вдруг начинали прозревать то, что под патиной обыденности казалось давно и прочно забытым. Волны радости и печали сменяли друг друга, мурашки холодили кожу. Такова неповторимая магия пения Алексея Иванова.