Авторский блог Станислав Панкратов 00:00 3 ноября 2004

"СОХРАНИТЬ НАРОД РОССИИ!"

| | | | |
Станислав Панкратов:
"СОХРАНИТЬ НАРОД РОССИИ!"
Савва ЯМЩИКОВ. Станислав, обычный для меня вопрос ко всем собеседникам. Мы с тобой ровесники, большая часть жизни прожита. Мне бы хотелось, чтобы ты нашим читателям сказал о том, что в твоей жизни самое главное, чем ты руководствовался, работая и занимаясь и писательским трудом, и строя дом на берегах Онежского озера. Что для тебя было главным?
Станислав ПАНКРАТОВ. Ну, прежде всего надо сказать, что это не первый наш разговор в Кижах. Это место и всемирно известное, и в России, наверное, одно из самых красивых. Я совершенно уверен, что это место — одно из самых сердечных и душевных в нашей стране. Вот Боярщина по соседству, всего в 800 метрах от того места, где мы сейчас сидим, прямо напротив Кижского храма — это была в своё время деревня, 186 человек в ней пребывало. Там жил сапожник по прозвищу Щеголёнок. Я даже сейчас не помню его настоящей фамилии, только прозвище… Видимо, любил принарядиться…Так вот, он провёл у Толстого в гостях целое лето. А Льву Николаевичу его рекомендовал Стасов, ни много ни мало. Он знал невероятное количество стихов, древних баллад, и Толстой после этого гостевания написал, если мне память не изменяет, семь рассказов по его бытовым притчам, которыми он делился с Толстым. Эти рассказы в полном 90-томном собрании есть, портрет Щеголёнка два раза писал Репин… В Петербурге "Могучая кучка", собравшись вокруг этого мужика, записывала его песнопения… И это знаменитое: "Жил Ярослав 90 лет, жил да и перестал (?)" — это с его голоса записано. Когда в 19 веке один из ссыльных записал эти заметки и былины, то в университетах Москвы и Питера не поверили, что это не придумано. Думали, что всё это давно погибло. Былины, связанные с Киевом, сохранились на Севере, и как сохранились! Я говорю об этом не потому, что хочу заполнить время старым содержанием, я говорю потому, что журнал "Север", который выходит в Петрозаводске с 1940 года, имеет право быть преемником великих сказителей, певцов — так же, как был великим плотником Борис Ёлупов, которого ты упоминал — это всё великие русские мужики, без которых страна неполна. Страна остаётся сиротой без них — и в духовном смысле, и в рабочем. Я хотел крупно заснять или зарисовать руки Ёлупова, когда он был жив, но не удалось этого сделать… А их руки, их сердца, их души, их ум — это то наследие, без которого наша дальнейшая жизнь просто обрывается и превращается в нечто совсем иное — и по качеству, и по содержанию. Помнишь, как Борис Фёдорович говорил: "Ломать — не строить, сердце не болит…" Такой приговор всем, кто с таким удовольствием ломал и церкви, и старые дома распиливал на дрова — и ломал жизнь духовную. Поэтому когда четыре года назад журнал "Север" попал мне в руки как к главному редактору, для моей дальнейшей работы был фундамент. Я думаю, это очень важно, с этого нужно начинать, потому что бесфундаментный журнал как бы повисает в воздухе. Так же, когда горит костёр и есть единое тело пламени, которое греет, на котором можно что-то сварить, которое может спасти от холода, — и язычки, которые отрываются от основного тела пламени и истаивают в воздухе. Мы не имеем права истаивать в воздухе, мы должны греть, быть полезными в приготовлении пищи, потому что здравый народный смысл — он не должен уходить из нашей жизни, какие б мы ни были интеллигенты, как бы тонко мы ни чувствовали, какие сверхдушевные вибрации ни испытывали — я думаю, отрываться от простого, очень понятного житейского здравого смысла мы просто не имеем права. Потому что мы — народная интеллигенция, интеллигенция, которая с народом не порывает.
Я в журнале "Север" заведовал отделом прозы около 30 лет, и замечательную вещь Василия Белова я первым прочитал в редакции и сразу понял, что это вещь из классической русской литературы. Таких вот замечательных вещей было немного. Их, может быть, было меньше десяти. Но в том-то и дело, что много гор — пики одиночные: и вот когда пик появляется, всё остальные понимают, куда надо стремиться, к каким высотам. Потому что Василий Белов прислал мне из Вологды эту вещь, а потом я читал не меньше 10-15 повторов разных авторов. Люди прожили ту же жизнь, с той же биографией, с той же судьбой, знают вологодское наречие, героев, людей — и они пытались повторить.
С.Я. Станислав, как раз в те годы славные, когда ты "Привычное дело" редактировал, ваш журнал, как принято говорить, держал планку. Журнал был эталоном для русской, да и не только русской периферии Советского Союза. Я помню, как радовался, когда в молодые годы в журнале местный краевед Агапов опубликовал рецензию на мою первую книжку о живописи древней Карелии. Как вам тогда удавалось держать эту планку?
С.П.Тогда редактором был Дмитрий Яковлевич Гусаров — человек, прошедший войну, человек высокой честности, порядочности, что не так часто встречается среди главных редакторов журналов, в том числе и столичных. И у нас была выработана простая формула: не знаешь, что делать — поступай по совести. И это, как ни странно, помогало. Вот, скажем, с "Привычным делом" Белова. У него судьба была очень сложная и очень опасная, всё могло кончиться ничем. Белов дал сначала её Твардовскому в "Новый мир", а Твардовский тогда решал сложные проблемы с вещами Солженицына, и когда прочитал повесть "Привычное дело", сказал: "Вещь замечательная, но с ней в ЦК партии я не пойду". Он настолько был уже измотан литературной вознёй, которую даже борьбой нельзя назвать… И здесь, кроме всего прочего, сработало наше периферийное положение. Ну, журнал небольшой, тираж тысяч двадцать тогда был, выходит в Петрозаводске — кто расчухает, что там напечатали они? И напечатали, и недавно отмечали 35 лет публикации, и я попросил Белова прислать весь список публикаций "Привычного дела". Он прислал. Это что-то невероятное: повесть переведена на все европейские языки, на все главные языки Азии, это несколько десятков изданий! И это не воспоминания Брежнева, которые можно было печатать под флагом Политиздата на всех языках, на прекрасной бумаге. До того иногда жалко бывает: сколько места перевели на классиков марксизма, избранные речи товарища Кунаева…
С.Я. Станислав, ты упомянул Дмитрия Гусарова. Я не был лично с ним знаком, но за журналом следил и встречал его на разных собраниях в Петрозаводске. С точки зрения прошедшего времени: ведь Гусаров такой же честности человек, как, скажем, Богомолов, недавно ушедший из жизни, как многие фронтовики -люди, которых поддерживали в жизни законы военного времени. Почему я сейчас об этом вспомнил, Станислав, ведь ты в Петрозаводск тоже пришёл с военных рубежей. И мне бы очень хотелось, чтобы ты сказал несколько слов о твоей мурманской юности, о начале творческого пути там, на рубежах северных…
С.П.Наверное, так и нужно поступать, поскольку, чтобы подойти к нынешнему состоянию журнала, надо всё-таки немного понять, что же собой представляет тот, кто делает его своими руками… Могу сказать, что моя биография во многом состоялась. Начинал на Северном флоте, где я был членом литературного объединения Северного флота, самого первого состава. В это время в литобъединении Северного флота вместе со мной был Николай Рубцов, который служил на соседнем эсминце, мы стояли борт о борт. Причём Николай Рубцов тогда только начинал, и он не был самым заметным среди наших поэтов того времени… Там творили ребята более сложившиеся, а Коля тогда только подбирался к своей основной тематике. Но, что называется, ничто не пропадает даром. Я участвовал в атомных учениях на Новой Земле, был на Шпицбергене, на земле Франца-Иосифа… Много во льдах ходил, дружил с Соколовым, главным среди капитанов атомохода "Ленин". Начальник радиостанции атомохода "Ленин" Виталий Маслов потом руководил писательской организацией в Мурманске, а писательскую организацию я создавал. Виталий Маслов — очень интересный прозаик, он в Мурманске имел авторитет, сопоставимый с авторитетом губернатора и епископа, и я бы даже сказал, этот авторитет был значительнее… Его глубоко уважала интеллигенция Кольского полуострова. Когда я приехал в Петрозаводск и начал работать в журнале, конечно, у меня через 15-20 лет сложился свой внутренний, так сказать, облик журнала, своя концепция. Но это была концепция советского времени, и прежде всего эта концепция опиралась на бесхлопотное финансирование. Тогда всё, что положено, журнал получал — единственное, что сдерживали, понимая, что это русский журнал и с серьёзной русской направленностью, всероссийской такой озабоченностью о жизни народа — нас очень сдерживали в тиражах, больше 22 тысяч не давали. А заявки из Москвы, Союзпечати приходили — 30 тысяч только для киосков… В середине 90-х журнал барахтался, что называется, пытаясь сохраниться. И когда четыре года назад меня позвали уже главным редактором, потому что не ведали, что делать, — я тоже не знал, честно говоря, с чего начинать. Первый номер обновлённый должен был выйти в 2001 году, в новом веке. Я сказал, что в старом веке он уже не выйдет — сделаю всё, чтобы он вышел в новом. И мы пять месяцев с главным художником делали журнал, который даже трудно объяснить, каким он должен быть. Но, как я уже говорил: когда не знаешь, что делать — делай по совести. И одной из центральных вещей в первом, обновлённом номере было завещание Дмитрия Балашова — его убили в 2000 году. Из его выступлений на телевидении и радио, их было семь часов, я и составил завещание. А выступал он блестяще. Это был публицист прирождённый, с широкими знаниями, с глубоким пониманием технологии власти. "Север" печатал всю серию его исторических романов "Государи Московские". Завещание в первом номере произвело большое впечатление на нашего председателя правительства Сергея Леонидовича Катанандова, он в приказном порядке велел всем прочитать это завещание… И с этого начался подъём журнала. По крайней мере, хоть какое-то финансирование пошло…
С.Я. Вот интересно, Станислав, как в жизни всё возвращается на круги своя. Вот Дмитрий Михайлович, с которым я так, скажу честно, даже раньше тебя познакомился, потому что мама его у меня работала помощницей в музее, старенькая уже, она помогала нам профилактику на иконы накладывать. Удивительной чистоты и порядочности была женщина.
Помню, стоим мы у нас в Марфо-Мариинской обители на Ордынке в реставрационном центре, курим, разговариваем, вдруг ворвался — у нас ещё пропускной режим был — человек удивительный, такой Щеголёнок, одетый в сапоги, брюки навыпуск, в своей шапочке то ли исламской, то ли какой-то церковной, с этой окладистой замечательной бородой, и сразу, не здороваясь, закричал: "Вы вот здесь стоите, курите, а там церкви жгут в Карелии! Что же вы делаете?!" Я ему говорю: "Дмитрий Михайлович, а я что, министр культуры? Я делаю то, что могу". И несмотря на его такой взрывной характер, я понял, что жизнь нас сведёт поближе. Но потом-то, я знаю, что ты в его жизни сыграл большую роль, сдерживая его порывистые выступления. Он уехал из Карелии ко Льву Николаевичу Гумилёву, мы с ним имели счастье быть его учениками и близкими людьми, и когда Дмитрий Михайлович обосновался в Новгороде, мне было радостно, когда я там работал, приходить к нему! Мы вспоминали Карелию, вспоминали тебя… И вот убийство, с которого ты начал. Я знаю, что убил сын, знаю от Володи Поветкина, его самого близкого человека в Новгороде, замечательного человека. Но мы сошлись с Володей в одном: убил-то сын, но подготовили его как раз те самые люди, которым это завещание не понравилось. Тогда Бурбулис появился со своей командой в Новгороде...
С.П.Я хотел бы выделить прежде всего балашовскую энергетику. Потому что сегодня, делая журнал, хорошо понимаю, что крайне важно таких энергетически заряженных людей проводить через его страницы. Даже если читательская масса — всего тысяча человек, пять тысяч, десять — они передают эту энергетику друзьям, знакомым, близким.
Наша последняя удача — роман "Патологии", который прислал мальчишка 28 лет из Нижнего Новгорода, прошедший две чеченские войны и написавший блестящую вещь. Но самое главное для нас, что он остался человеком и передал такое, до чего профессиональный литератор, не хлебнувший лиха лично, никогда не дойдёт. Вот удивительно, выходит журнал: через неделю всё, что не идёт по подписке, — всё раскуплено. Вот что значит энергетика, которая передаётся от человека к человеку: один прочитал — ещё десять прибежали, купили.
Четыре года назад я принял журнал — было 170 подписчиков, включая фирмы, библиотеки, обязательные все дела… Сегодня — 730.
С.Я. Я очень высоко ценю пословицу: "Не стоит село без праведника". Журнал твой является одним из тех праведников, которые не позволяют России полностью пасть на дно пропасти, о которой нас предупреждал Лев Николаевич Гумилёв в беседах с Дмитрием Михайловичем Балашовым… Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал, с кем ты создаёшь журнал, кто твои единомышленники в редакции?
С.П.В редакции сейчас практически не осталось старых кадров, кроме меня и заведующего отделом критики Рогощенкова Ивана Константиновича… Тут естественное возрастное вымирание… Самое главное, что удаётся сохранить в коллективе заботу о качестве. Конечно, хотелось бы большего. Если московским ребятам показать, в каких условиях мы работаем, какие у нас зарплаты, какие возможности! Недавно звонила знакомая писательница из Финляндии, она владеет русским языком, спрашивала: "Станислав, правда, что вы получаете 100 евро?" Я ей говорю: "Марья-Леена, сколько вам говорить, не верьте всякой чепухе, которую вам вешают на уши — не сто евро, а меньше!" Она мне не поверила — кто за сто евро в Европе будет работать месяц? И какой главный редактор журнала, в какой стране, как я, три часа таскает доски, чтобы они не пропали? Мы с женой шесть тонн за день перекидали — шесть тонн! А нам, извиняюсь, почти по семьдесят! Но дело не в этом. Дело в том, что если хочешь сделать хорошо — делай сам. Эту старую истину никто не отменял.
Работает у меня в отделе прозы Яна Жемойте, ей ещё не так много лет, она активна, сама хорошо пишет, роман замечательный недавно написала о художниках, знает два языка, финский и английский, много переводит. У неё хороший, тонкий вкус — она быстро схватывает, что нужно для журнала, в частности, роман вот этого парнишки из Нижнего Новгорода о войне в Чечне она первая прочитала. Но что ещё надо обязательно отметить — что он прислал эту вещь для нас специально! Он подчеркнул: ни в один московский журнал я не хочу эту вещь давать, только "Северу".
В отделе прозы у меня работает Рая Мустонен, хороший прозаик, пишет пьесы, сценарии, и "Улицы разбитых фонарей" в значительной степени созданы её руками. Надо же на чём-то зарабатывать?
Иван Константинович Рогощенков — это заведующий отделом критики, ведёт в журнале линию старой русской философии, русской мысли, и находит для публикации такие вещи, которые сегодня звучат так, как будто написаны в наше время. Читают эти публикации и переживают.
Значит, наша работа идёт в правильном направлении. У нас на западе в Калининграде подписчики, а на востоке — в Уеллене, на Чукотке. И на Сахалине. У нас есть подписчики, которые по 30-35 лет не изменяют журналу, подписываются и имеют все комплекты. 230 библиотек сейчас подписываются на журнал. Некоторые библиотеки и фирмы в Москве и в других местах выписывают два, четыре, шесть, самое большее, я видел — 8 годовых комплектов. То есть журнал отвечает на какие-то постоянные вопросы, которые возникают у думающей части населения. И если только 10 человек прочитают каждый номер — и то уже наш тираж вырастает во много раз. Вот это восстановление доверия к слову — это одна из основных задач, я думаю, и для Союза писателей тоже. Союз писателей как-то привык себя чувствовать министерством литературы и никак от этой роли не может избавиться, и я думаю, что вот как раз в этом направлении ему сейчас нужно очень активно работать. А уж нам-то сам Бог велел, потому что главным образом сейчас литература делается в журналах. Издать книгу чрезвычайно тяжело, а журнал… Мы вот сейчас делаем сдвоенные номера, выходит шесть раз в год — 240 полос в номере, мы можем напечатать большую вещь, мы печатали романы по 200 страниц и они принимались, "на ура". Не обязательно со знаком плюс, бывает "на ура" и минусовое, гладить приходится иногда и против шерсти, потому что когда такие авторы, как Акунин, непрерывно оплёвывают русский народ, не встречают сопротивления ни в Москве, ни в Питере, ни в центральной прессе, ни на телевидении, то кто-то должен это делать? Безнаказанно такие вещи проходить не могут! В конце концов, что бы там ни говорили, Карла шведского успокоили русские, Наполеона успокоили русские, Гитлера остановили русские. Много чего сделали русские, за что им сегодня никто спасибо не хочет сказать…
С.Я. Станислав, я теперь, как член Совета журнала, естественно, внимательно просматриваю, прочитываю каждый номер. И мне очень важно, что ты подходишь к журналу, к каждому номеру с особой изобретательностью. Вы в журнале умеете чередовать действительно и объёмные, я имею в виду по формату, вещи, и находить какие-то небольшие, но очень актуальные материалы, даёте высказаться и непрофессиональным писателям, как этот парень из Чечни. И стихи вы печатаете со вкусом, подбираете, и то, что духовное наследие русское вы печатаете — это ведь очень важно. Я понимаю, что для тебя это действительно родное детище — журнал. Вот сейчас номер будет посвящён Шукшину… Прошёл Шукшинский юбилей, но, честно говоря, как-то сумбурно… Поставили этот огромный клыковский памятник восьмиметровый. А нужно ли это Шукшину? По-моему, ему сейчас важнее именно такая литературная поддержка, потому что он же писатель! И я с нетерпением жду этого номера… И мне будет радостно с тобой работать над номером, который мы посвятим памяти Бориса Фёдоровича Ёлупова, русского плотника. Это не потому, что мы его близко знали — но потому, что это символ, символ того, что здесь создавалось. Вот я приехал несколько дней назад, два раза побывал на острове, на Успение мы с дочкой моей Марфой шли на службу, она уже не маленькая, но всё-таки у них более обострённое зрение, чем у нас, проживших большую часть жизни, вдруг она говорит: "Пап, а как обветшали храмы! Ведь когда дядя Боря был жив, мы приезжали, и они какие-то были радостные и снаружи светлые!" И у меня этот вопрос к тебе как к главному редактору "Севера". Уже в Петрозаводске есть очень светлые вещи, мы с тобой в позапрошлом году отмечали и праздновали открытие Музея изобразительных искусств. Как птица Феникс из пепла возродился музей! Музей на мировом уровне. Хотелось бы, чтобы так же было и в Кижах, чтобы не строили рядом дома пришлым людям на острове. Есть какая-то запущенность… Как ты на это смотришь?
С.П. Я бы не хотел быть судьёй, не имею тут права на окончательные приговоры, мой взгляд такой.
Место, где мы сейчас находимся, напротив Кижей, это большой Великогубский залив, Великая Губа — она в 19 веке, в начале 20, делилась на три части: Великая Губа на материке, в самом конце этого залива, Кижи посредине и Сенная Губа при входе с Онежского озера. Все они были по населению одинаковы. Две с половиной тысячи в Великой Губе, две с половиной в Кижах — здесь в округе деревень были десятки, — и в Сенной Губе две с половиной. Сейчас там сорок человек, там сорок человек, и в Великой тысячи две, даже после развала совхоза.
Так вот, я думаю, что прежде всего нужно восстановить население, точно так же, как в России — по всей России нужно прекратить вымирание населения. Они вот сидят, чешут в Кремле репу, как говорят очень простые люди, и не знают, какую национальную идею обозначить. А обозначить нужно сохранение народа прежде всего. Чтобы были люди. Я в Кижах много раз говорил старому ещё руководству музея: ну, во-первых, надо сохранять школу плотницкую и школу сердечного отношения к месту, потому что оно тоже вымирает, вместе со старым населением. Зовите хороших плотников, дайте им кусок земли, дайте возможность построиться, ловить рыбу; выделяйте среди них тех, у кого есть сыновья, чтобы переходило всё это из рук в руки, чтобы место стало родным, чтобы Кижские храмы были составной частью сердца и души каждого — вот тогда это местное население это место будет держать, как Пётр говорил про Кронштадт.
С.Я. Ты правильно говоришь, что надо не учить только, а сделать самому… Дом, в котором я провёл большую часть своей жизни, дом семьи Ёлуповых, который под двести лет подбирается — дом этот цел, в этом доме живёт его дочка Галя и её дети, сохранились какие-то постройки — баня, сарай… И у меня родилась такая идея два года назад для того, чтобы привлечь людей к этому труду показать, как же здесь, на Севере, вырос такой плотник. А ведь это не только Ёлупов, это практически все члены его бригады — он был главой, лидером. Сохранилось очень многое от того времени. И я очень рад, что после долгой волокиты, переписки с музейщиками президент республики Сергей Леонидович Катанандов разобрался в этом вопросе, мы в Обществе охраны памятников получили от него окончательное и бесповоротное письмо с решением делать этот дом. Я вижу, что ты бьёшься, как рыба об лёд, стараясь что-то сделать, но пока что ищем мы тебе спонсоров. Для того, чтобы журнал существовал, какая помощь тебе нужна прежде всего?
С.П.Крайне несправедливо положение, при котором мы сейчас существуем. Журнал продолжает оставаться не только северо-западным, объединяя Мурманск, Архангельск, Вологду, Коми, Карелию — мы печатаем авторов буквально отовсюду. Вот эта широта охвата не должна заслонять для всех руководителей северо-западных областей то, что "Север" является прежде всего их журналом, а они кидают литераторам какие-то подачки ежемесячные, вместо того, чтобы поддерживать журнал, который эти деньги платил бы людям за работу. И на мои письма из губернаторов областей никто пока не ответил.
С.Я. Я уверен, Станислав, что всё-таки журнал твой, так хорошо начавшийся, будет развиваться. Это во многом зависит от тебя, спасибо тебе огромное — и, конечно же, зависит от тех, кому, ты правильно сказал, литература должна быть жизненным подспорьем. Спасибо тебе за беседу, Станислав.
1.0x