ГРУЗИНАМ НИЧЕГО НЕ СВЕТИТ

| | | | |
Эрнест Султанов
ГРУЗИНАМ НИЧЕГО НЕ СВЕТИТ
Грузинам ничего не светит. Именно к такому выводу Я пришел, побывав на выставке "Абхазия: пляжный сезон 2004!". Причем если в военной сфере абхазы уже доказали свой характер, изгнав врага из своей страны в 1993-м, то теперь они готовы сделать то же самое на фронтах искусства.
Для этого, по мнению представителей национального "АБграунда", необходимо скинуть статуи Зураба Церетели, в гигантомании которого и зародился феномен Саакашвили.
СОЮЗ МАМАЛЫГИ И ХАЧАПУРИ
Собственно, Абхазия — это одна из немногих стран, где к нам еще относятся не просто хорошо, но с приветливой теплотой.
В то время как за стенами галереи уже чувствовалось приближение московской осени, внутри первое, что бросалось в глаза, было выложенное сочными мандаринами солнце, серьезное, но в то же время радушное (если так можно сказать о мандариновом солнце).
Такими же радушными были и абхазские художники: гостей ждал по-восточному обильный дастархан. Не так, как это принято на чопорных мероприятиях с небольшим количеством каких-то не внушающих доверия людей и закусок.
Скорее это напоминало возвращение из далекого путешествия домой, когда накрывается стол, и близкие стремятся как можно лучше тебя принять: изысканный европейский снэк здесь сочетался с абхазскими национальными блюдами, не декоративными кувшинами, восточными сладостями.
Несколько удивляло только мирное сосуществование на столе абхазской мамалыги с грузинскими хачапури. Выяснилось, у абхазов нет какой-то личной ненависти к грузинам.
"На нас же напали не менгрелы или кахетинцы, а уголовники, которых выпустил Шиви (Эдуард Шеварднадзе. — Э.С.), чтобы с нами разобраться", — степенно произносит усатый, пожилой художник, причем последнее слово подчеркнуто медленно и по слогам.
Другой в это время предлагает мне попробовать хачапури по-аджарски: "край надо надрезать, чтобы яйцо попало под мякоть".
Так действительно вкуснее. Но я не унимаюсь и допытываюсь, почему же нельзя помириться.
"Между нами — кровь, практически каждый абхаз кого-нибудь из родственников потерял. Поэтому мы не Аджария, если потребуется — будем воевать", — говорит молодой, крепкий, похожий на борца искусствовед Гела.
"А кто сказал, что Тбилиси собирается с вами воевать? Ведь Саакашвили же заявил, что отводит войска и от Осетии, и от Абхазии", — говорю я, провоцируя его на продолжение.
"Как же ты не понимаешь!" — вдруг закипел Гела, — "ведь, у них в Грузии сейчас основной налогоплательщик — это США, так что после заокеанских выборов этот наемник (Саакашвили. — Э.С.), хочет он того или нет, вынужден будет "отрабатывать бюджетные деньги", то есть на нас нападать. Это же у них (американцев. — Э.С.) политика такая — нападать на Россию чужими руками. А мы — это ваш форпост, ваша передняя и, кстати, последняя, линия обороны. Если возьмут нас, то после взорвут ваш Кавказ!"
"Так ведь не возьмут?" — обращаюсь я к нему.
"Нет, — уже гораздо спокойнее отвечает он, — лично я готов умереть, чтобы этого не случилось. А вот вам в России стоило бы помочь Абхазии, в том числе и экономически — так ведь укрепляют передние рубежи… И еще, пусть люди ездят к нам отдыхать — это ведь тоже патриотизм".
ДАВИД С ГРАНАТОМЕТОМ
Темный, большой, широкий зал. В конце — освещенная статуя, до которой нужно дойти, пройдя через целый ряд окон, в которых вместо привычной московской усыпляющей жизни идут кадры из совсем другого мира: картины боев, трупы, молодой парень с оторванной рукой. Все это происходит на вмонтированных в окна мониторах иной улицы, иной жизни.
Здесь улыбающиеся грузины почему-то в темных очках в сопровождении танков въезжают в Сухуми, о чем говорит указатель на дороге — видимо, кадры взяты из репортажей тогдашнего грузинского телевидения. Дальше в монтаже идет стрельба — и лица у грузин уже не такие радостные и уверенные. Фигуры перемещаются хаотично, солнцезащитных очков уже никто не носит. Картина переходит в день освобождения, когда бородатые чеченцы начали атаку с возвышенности, а не менее воинственные абхазы — из нижнего города. И грузины побежали. Фильм заканчивается той же самой надписью “Сухуми”, рядом с которой стоит искореженный "грузинский" танк, на котором играют беззаботные мальчуганы.
Звучит Шостакович, и эта музыка накладывается на приглушенную пальбу из автоматов и танков, крики и плач. Я думаю, что именно так исполнялись его симфонии в блокадном Ленинграде.
В зале, как в Галерее Уффици во Флоренции, стоит своя освещенная статуя Давида — юноша, прицеливающийся из гранатомета. Мраморный молодой воин напряжен: он спокойно всматривается вдаль, откуда должны появиться вражеские танки. Туда же, куда за несколько минут до этого мысленно указывал мне Гела, когда говорил о предстоящей надвигающейся опасности.
АБХАЗИЯ НЕ GEORGIA
"Абхазцы — это первые антиглобалисты", — рассказывает мне добродушный великан Мэтью, которому меня представил Гела. У Мэтью интересный и долгий путь из Австралии в Абхазию. Оказывается, когда началась мировая заварушка с антиглобализмом, Мэтью с товарищами стал искать в мире соратников по борьбе, некий партизанский отряд, к которому можно было бы примкнуть. Так он случайно наткнулся на маленький осколок советской империи, который не хотел подчиняться грузинам.
Теперь они каждый год ездят с друзьями в Абхазию, а офис своего брата Кента, преуспевающего юриста по недвижимости, он вообще называет не иначе как генконсульством Сухуми. Кроме того, Мэтью читает лекции в Сиднейском королевском колледже на тему освободительных войн конца XX века, где Абхазия занимает очень важное место.
"Люблю есть американцев и грузин на завтрак", — усмехается Мэтью, снова примчавшийся в Абхазию после первых же заявлений Саакашвили о "целостности и неделимости Грузии". В перспективе он мечтает организовать иностранный добровольческий корпус, который бы сражался против "агрессора из Тбилиси".
А пока он продемонстрировал мне другую часть выставки, где звучала уже жизнерадостная музыка Ману Чао, какие-то дудки, азиатские напевы под барабаны, как оказалось, принадлежавшие родным ему австралийским туземцам. Здесь, в отличие от предыдущего героического стиля, была выставка плакатов, которые подготовили австралийцы, их абхазские и российские друзья.
В качестве иллюстрации и оправдания для беззаботного названия выставки "Абхазия: пляжный сезон 2004!" здесь выставлен здоровенный бигборд с тем же названием. На нем сам Мэтью, здоровый, как олимпийский пловец, держится за руку, как на статуе Мухиной, с роскошной мулаткой, а сзади нежно-золотая гладь пляжа переходит в зеленовато-голубое море.
Главный прикол в этом зале — это летающие надувные Саакашвили, которого каждый желающий может проткнуть и проверить, "из чего же он состоит".
На стенах тоже президент Грузии фигурирует очень часто: например, целая серия плакатов повествует о том, как он покуривает марихуану вместе со своей женой-голландкой. На одной из картинок он одевается в натовскую форму. На следующей картинке он смотрит на себя в зеркало на фоне натовских манекенов и понимает, что даже встав на носки, он не подходит по размерам. Затем его осеняет идея, и он переобувается в туфли на высоком каблуке, взятые напрокат у своей жены, — Саакашвили сияет от счастья, в то время как один из натовских манекенов почему-то держит свою руку на его талии.
"Нашими мандаринами ты подавишься" изображает другой плакат пузатого президента: большой кулак, видимо, абхазского происхождения, удерживает тбилисского лидера со всем его натовским воинством у границ мандаринового сада.
Есть также плакаты, на которых изображен в профиль и анфас человек, очень напоминающий нынешнего грузинского президента. Под ним надпись: "Разыскивается психиатрической клиникой Амстердама. Говорит на разных языках. Страдает комплексом Наполеона".
Еще есть плакат, на котором медсестра Кондолиза Райс принимает роды у министра обороны США Дональда Рамсфелда. Далее цветная медсестра уже показывает "маме" ребенка — маленькое существо, до боли напоминающее Михаила Саакашвили.
Эту серию продолжает тот же ребенок на игрушечном конике с шашкой наперевес. Серия называется "Born and grown in Georgia" — родился и вырос в Джорджии (здесь игра слов — Грузия по-английски звучит как американский штат Джорджия). Еще один плакат из этой же серии гласит: "Bush — Abhazia is not Georgia", то есть Буш — Абхазия не Джорджия (Грузия).
Встречаются, конечно, и очень даже резкие и агрессивные плакаты. Например, такого содержания: "Боря! Спаси душу — выруби им свет!". Или здоровый, размерами с полотно Иванова, плакат "Иран проводит антитеррористическую операцию в северной провинции" — видимо, намек был на эпоху римско-персидской войны, когда Грузия действительно была частью то одной, то другой империи.
"Знаете, в чем разница между нами и грузинами?" — спрашивает у меня Гела, обратив внимание, что я остановился у этого плаката. Я вопросительно смотрю на него, и он продолжает: "Мы по-разному относимся к свободе. Для нас она привилегия, к которой нужно относиться очень скромно и сдержанно, чтобы не обидеть других. Для них же это отсутствие всяких правил, беспредел. Это они, а вовсе не мы, не готовы к независимости".
ЦЕРЕТЕЛИ КАК АВТОР СААКАШВИЛИ
— "Каждому новому боссу, который приходит в Грузии, нужно обязательно утвердиться, — ведет со мной беседу седой и статный писатель Заур Гваджава. — Наше искусство — это искусство родного очага и… наших братьев, отцов и сыновей, которые пали в боях против этого деспотизма.
Дома мы эту проблему решили — мы показали, что за наш счет чиновникам и бандитам из Тбилиси нельзя будет самоутвердиться.
Культур-эксгибиционизм Церетели очень походит на поведение Звиада (Гамсахурдиа. — Э.С.) и Шеварднадзе. Эта гигантомания, может быть, и искусство, однако в нем слишком много вычурного перфоманса, страха перед настоящей критикой. Ведь за размером внешним трудно бывает судить о внутреннем размере произведения. Здесь мы имеем дело с ситуацией, когда размер загораживает искусство. "Черт побери, это такое большое, наверное, в этом что-то есть", — думает про себя зритель. Но ведь ни Пикассо, ни Дали не стремились загородить своими работами Мадрид или Нью-Йорк хотя имели на это гораздо больше прав"
"Но ведь итальянские футуристы работали над большими проектами, а например, грандиозный римский квартал Еур (L'Eur) был во многом детищем последователей футуристов", — вставляю я.
— В римском музее современного искусства (Il Museo dell'arte contemporaneo) несколько лет назад проходила выставка футуристов, среди которых были работы Бочони и Маринетти. В том числе были и эскизы новых зданий будущего. И эти эскизы дали толчок итальянской архитектуре. С одной стороны, это новый имперский стиль, который затем переняли в гитлеровской Германии и который нашел свое завершение в послевоенной сталинской архитектуре. С другой, это стиль Еура и построенных Муссолини городов в провинции Латина. Речь идет о стиле, который нашел свое завершение в архитектурных ансамблях, а не в одной, пусть и гениальной конструкции. В этом вся разница. Художник может быть гениален, но он слишком помешан на себе. Если ему дать право, он превратит мир в торжество своего сумасшествия и своей гигантомании. Так же, как и в политике. Наполеон III очень хотел походить на своего великого деда, и поэтому направлял своих бедных солдат то в Мексику, то в Африку, то вел затяжные дипвойны за присоединение Бельгии или Люксембурга.
Также и грузины. Гамсахурдиа пытался изваять свою огромную статую, присоединив любыми средствами Осетию. То же самое пытался проделать Шиви с Абхазией. И везде у них получался облом. Потому что нельзя строить огромные памятники себе в ущерб всему остальному пейзажу, нельзя заставить народы жить вместе, унижая их.
— Поэтому вам не нравятся статуи Церетели в центре Москвы?
— Сталин был добрым — в смысле умным грузином. Он давал смысл нашему сосуществованию с Тбилиси в рамках одной республики. Точно так же, как в архитектуре он придерживался очень гармоничного стиля. Ведь шедевром были не его мускулистые здания на Тверской или Кутузовском. Шедевром был Кутузовский проспект, шедевром была Тверская, именно как гармоничные архитектурные ландшафты. Убери ландшафт — и получается, что у тебя есть одно несуразно гигантское здание.
Точно так же и Грузия: был смысл для нашего сосуществования в рамках союзного "ландшафта", но когда его не стало, не стало и смысла для прежней архитектуры.
Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Архитектура — это та же политика. Можно часами рассуждать правильно ли сделали, что снесли Военторг с его богатырями, "подожгли Манеж", снесли "Москву". Но не стоит лицемерничать. В стране полностью изменился стиль: сталинский стиль, символизировавший могущество страны, ушел. На фасадах зданий, сделанных из "сталинской породы", теперь красуются клейма банков, компаний и кока-колы. Поэтому "Москву" снесли гораздо раньше, чем этим занялись профессиональные дестроеры.
— Так, как же быть?
— Время строить города и время строить гипермаркеты… Надо ждать — в смысле бороться — пока "критическая масса" в искусстве, как и в политике, не дойдет до точки кипения. И тогда настанет момент, когда вся эта несуразица и пошлость уйдут… или затонут, как гигантская свая грузинского парня на Москве-реке.