СОЗИДАЮЩИЕ: АНАТОЛИЙ ДЁМА

| | | | |
Савва Ямщиков
СОЗИДАЮЩИЕ: АНАТОЛИЙ ДЁМА
В цикле "Созидающие", я, естественно, буду беседовать не только с москвичами — вас ожидают встречи с очень интересными людьми из русской провинции, которую люблю и хорошо знаю. И, конечно же, моими собеседниками будут люди из города на Неве. Так получилось, что не все они коренные ленинградцы, но прожили здесь почти всю жизнь. Это Виктор Сергеевич Правдюк, один из самых интересных наших журналистов, который сейчас снимает уникальный, потрясающей объективности 90-серийный фильм о Второй мировой войне. Это Николай Николаевич Скатов, директор Пушкинского Дома, давний мой хороший знакомый и единомышленник. Из-за болезни Николая Николаевича наша беседа пока отодвигается, но мы оба ее ждем.
С петербургским, ленинградским скульптором Анатолием Гордеевичем Дёмой я лично сошелся только в прошлом году, но знаю о нем уже почти сорок лет. Он заслуженный художник России, профессор, автор памятников, поставленных и в Петербурге, и в его окрестностях, и по России, и за границей. Почему я так давно знаю об Анатолии Гордеевиче? В жизни ничего случайного не бывает. Когда-то, в середине 60-х, в Суздале, где снимался фильм "Метель", я познакомился с одним из лучших наших кинооператоров, замечательным человеком, фронтовым летчиком Сергеем Аркадьевичем Вронским. К огромному сожалению, в прошлом году он ушел из жизни. Сергей Вронский снимал "Братья Карамазовы", "Укрощение огня", "Осенний марафон". И когда мы подружились, он мне все время говорил: "Когда в Ленинграде будешь, обязательно познакомься, у меня там родственник, Дёма. Мы женаты на сестрах". Честно говоря, я думал, что "Дёма" это имя уменьшительное. А просто Толя Дёма — башкирский потомок черниговских казаков, и когда я с ним познакомился, то понял, что этот человек именно такую фамилию должен носить. Познакомились же только в прошлом году: видимо, как вино, выдерживалась наша встреча с Анатолием Гордеевичем. Хотя я знал его памятники, помню, как относились к Толиным работам люди, мнение которых ценю. Петр Тимофеевич Фомин в своих оценках был по-псковски прижимист, но об Анатолии Гордеевиче сказал: "Дёма у меня сомнений не вызывает". Немногословен был и Евсей Евсеевич Моисеенко, каждое слово как в гранит положено. Когда я спросил об этом скульпторе, ответил не колеблясь: "Дёма заслуживает того, чтобы о нем говорили". Потом мне Виктор Сергеевич Правдюк советовал побывать у интересного скульптора. Что-то не складывалось, и наши пути долго не пересекались. Но если суждено судьбой встретиться с человеком, это обязательно произойдет.
Интересно, как я все-таки попал в эту замечательную мастерскую на улице Маяковского. Совершенно случайно в Италии я познакомился с выпускником не только Ленинградской академии художеств, а еще и миланской академии Брера. В виде на жительство у Саши Пенькова есть почетная запись "маэстро дель арте" — итальянцы её редко делают иностранцам. И именно Саша говорит: "В Петербурге есть такой скульптор, мы с тобой обязательно должны к нему сходить". — "А кто же это?" — "Толя Дёма". Тут я понял, что час пробил. В прошлом году мы с Сашей оказались в одно время в Петербурге, и он привел меня сюда, на улицу Маяковского. Как только мы увидели с Толей друг друга, заговорили так, будто этот разговор уже велся четыре десятка лет. Без всяких обменов визитными карточками. Сразу, без запятых, как говорится, начали обсуждать наболевшие проблемы. А они у нас — общие. Это проблемы художественного бытования, художественной жизни России, которые сейчас очень и очень остро стоят. Ведь Россию представить без художников, поэтов, писателей, музыкантов — равно как представить ее без Православия. Материалистически настроенные специалисты иногда заявляют: "Сначала-то было искусство, а потом религия". А ведь это все равно, что сказать: "Сначала была курица, а потом яйцо". Может курица родиться без яйца? Так и культуры не бывает без религии, без веры. Основные темы изобразительного искусства, музыки, литературы идут от Бога.
Толя показал мне в своей мастерской и макеты уже осуществленных работ, и памятники, над которыми он работает. Меня сразу привлекла его открытость, может быть, потому, что и у меня в характере она есть. Причем это не открытость болтливого человека, которому абы рассказать. Я понимал, что за каждой фразой, за каждой оценкой той или иной работы кроется очень серьезная мысль. Это человек, который отвечает за каждое свое слово и прежде, чем говорить, много работает.
Для меня всегда было счастьем послушать вдохновенного физика, или плотника в Кижах, летчика-испытателя, скульптора, живописца, реставратора — людей дела, а не просто созерцателей и бытописателей. И такие потрясающие открываются вещи, о которых даже подумать не мог. Этой весной, накануне Пасхи я, наконец, выбрался в отдаленный московский район, Новогиреево к художнику Павлову, он меня долго звал. Олег Борисович — правнук Саврасова, внук великолепного фотографа Павлова, и сам художник. Он мне показал документы о Саврасове, фотографии своего деда, который в XIX веке снимал столько людей русских, столько московских пейзажей, сцен повседневной московской жизни. Его фотография старого Саврасова — на уровне портретов Репина, Перова. И я, просидев три часа в этой новогиреевской мастерской, понял, как мы себя обкрадываем, общаясь с людьми, как говорится, затасканными, которые одну и ту же истину обмусоливают, потому что им нечего сказать…
Приезжая в Петербург, я теперь не мыслю себе не зайти в мастерскую к Анатолию Гордеевичу Дёме, не посмотреть его работы, не поговорить с ним. Нам некогда толковать о посторонних вещах. Он мне рассказывает о том, что было в жизни, рождение каких памятников больше всего переживал. Каждый рассказ — новелла. Я бы, честно говоря, на месте петербургских искусствоведов ходил рядом с Анатолием Гордеевичем с диктофоном или с блокнотом. Потому что, поверьте мне, рассказы таких людей дорогого стоят.