СОЗИДАЮЩИЕ: МАРЛЕН ХУЦИЕВ

| | | | |
№23(550)
03-06-2004
Савва Ямщиков
СОЗИДАЮЩИЕ: МАРЛЕН ХУЦИЕВ
Сейчас на дворе такое время, когда принято вспоминать, может быть, не самое главное в нашей жизни, не самое главное во всей тысячелетней истории России, а то, что больше ложится на душу и сердце нынешним хозяевам жизни. Куда реже вспоминают тех, кто уже на этом веку помогал нам работать, любить, спорить, искать свои пути в жизни. К счастью, в океане телерекламы, шоу, сериалов такие островки иногда появляются и позволяют вдохнуть свежего воздуха. Казалось бы, что такое сегодня, при нынешней компьютерной технике, фильм "Небесный тихоход", снятый как бы на заре кинематографа? Но невозможно оторваться от Василия Васильевича Меркурьева, Николая Афанасьевича Крючкова, от замечательных актрис, которые там играют. Видя на экране Стриженова, Бабочкина, Черкасова, Симонова и других замечательных актеров той эпохи, думаю: куда там Голливуду!
Не скажу, что я очень сентиментальный человек, но комок подступал к горлу, когда в прошлом году в Пскове на фестивале военно-патриотических фильмов показали кадры из нашей классики — "Летят журавли", "Весны на Заречной улице", шукшинских картин, "Александра Невского". С тем же чувством смотрел по телевидению "Заставу Ильича" и "Июльский дождь". Я помню свое первое впечатление от этих фильмов. Мы были увлечены тогда итальянским неореализмом, фильмами Феллини, Антониони. В этом, конечно, ничего плохого нет, но теперь я понимаю, насколько фильмы Хуциева глубже. Может быть, Евгения Уралова менее яркая, менее броская, чем Моника Витти, но она так много смогла рассказать о своей героине выражением лица, глазами. Конечно, это достигалось совместным творчеством актрисы и режиссера.
Сейчас говорят: "Шестидесятники то, шестидесятники сё". В это понятие всякого разного намешано. Для меня определяющим в те годы, кроме работы реставратора, увлечения древнерусским искусством, архитектурой, литературой, был кинематограф. И прежде всего работа консультантом на "Андрее Рублеве" у Тарковского. Встречу с этим сложным, но одаренным человеком считаю даром судьбы. На съемках я сдружился с Вадимом Ивановичем Юсовым, с Иваном Герасимовичем Лапиковым, общался с другими актерами, режиссерами и операторами.
Я знал, что режиссер "Весны на Заречной улице" и "Двух Федоров" Марлен Хуциев приступил к новой работе. О будущей картине много говорили. Что-то рассказывал и Тарковский — он снимался в одной из сцен. Не помню, какие именно дела привели меня в Пушкинский музей в тот день, когда Хуциев снимал там сцену со стихами — "…должен быть уверен, что с вами днем увижусь я". Позабыв про все свои дела, я стоял как зачарованный. Меня поразила красота Маши Вертинской, я впервые видел работу оператора, осветителей, гримера. По-моему, в тот раз было снято дублей 25. Мне казалось, все нормально, но режиссера что-то не устраивало, и сцена повторялась. Я понял тогда, что кино — это огромный и очень серьезный труд. Будучи человеком общительным и любопытным, я быстро сошелся с людьми из съемочной группы. Познакомился с драматургом Геной Шпаликовым, а потом и с Марленом Хуциевым. И, конечно, очень ждал премьеры "Заставы".
Это было невероятно, но экране я увидел ту самую Москву, ту Россию, в которой все мы росли. Ведь герои Губенко, Любшина, Попова — это те, кто меня тогда окружал. Они с Рогожской заставы, а я с Павелецкой набережной. Все рядом, все понятно. Сейчас, почти через сорок лет, я смотрю на мир нашей молодости не просто с ностальгией, но с радостью и гордостью. Как все-таки красиво, светло и чисто мы могли тогда жить, несмотря на нищету, на все атеистические и коммунистические вериги. Как незамутненно относились мы к жизни. Я до двадцати пяти лет прожил в бараке, где уборная была за 700 метров, вода за 800 метров, а Кремль практически напротив. Только в 1963-м, когда тяжело заболел полиартритом, дали однокомнатную квартиру. Я почувствовал себя имущим человеком — было, где принять гостей. Метро на Варшавку еще не провели, но вечерами у меня собирались, кажется, все, кто бывал в ВТО, -— Тарковский, Саша Княжинский, Маша Вертинская, Коля Бурляев, Максим Шостакович… Мы могли ночами, не боясь, что кто-то нас заденет, ходить с тем же Тарковским по заснеженной Москве, разговаривать о фильме, о наших пристрастиях к итальянскому искусству. Телефонов у большинства из нас не было, но это не мешало нам. Могли же наши далекие предки много веков назад активно общаться с миром, не имея ни машин, ни поездов. Просто древнерусские иконописцы пешком шли в Италию, Грецию, Скандинавию.
Это было святое время, потому что во многом благодаря ему я сейчас живу. Мне помогает то, что делали люди, с которыми посчастливилось общаться, дружить. И, конечно, Хуциев — один из них. Мы не часто встречаемся, Марлен — человек занятой, но как много дают эти встречи. Никогда не забуду наших ночных бесед в "Стреле" Москва — Ленинград или Ленинград — Москва, когда Марлен рассказывал о своем фильме "Пушкин". Я приезжал в Михайловское, и узнавал от Семена Степановича Гейченко, что Марлен опять недавно был: "Молодец, все ищет, серьезно. Если бы стал снимать сразу, я бы ему, может, хвоста накрутил". Я радовался за Марлена.
Да, говорят: "Ну что же, Хуциев так и не снял фильм". Кажется, я понимаю, в чем дело, по личному опыту знаю. Ведь если меня попросят написать статью, например, о Венере Милосской или о египетских пирамидах, я, почитав книжки, могу и 100 страниц выдать. Но когда пишу об иконе, которую реставрировал, или о портрете XVIII века, а он вот тут, рядом, стоят, — получается полторы-две странички. Потому что знаю о них очень много, и они не дают соврать. А так, конечно, можно сделать пушкинский фильм на тридцать серий, на пятьдесят. Но недаром же сказано, что он — "наше всё". Я уверен, то, что Хуциев отдал большую часть своей жизни Пушкину, помогло ему снять и "Бесконечность", и другие фильмы.