СТРИЖКА БЕЗ КОВРИЖКИ

| | | | |
№22(549)
25-05-2004
Владимир Галкин
СТРИЖКА БЕЗ КОВРИЖКИ
КАК ЖЕ РАНЬШЕ УЧИЛИСЬ СТРИЧЬ УЧЕНИЦЫ, на ком, если уродовать себя за копейки вряд ли согласилась самая бедная старушка? На париках? Из чьих же волос? На трупах?
Нынче времена крутые, даже крепкий мужик вроде меня не очень-то найдёт три сотни, чтобы элементарно постричься — хоть бокс-полубокс. "Полечку" за 50 копеек — это забудь. Вот и ищем, где бесплатно стригут.
А оказывается, точки есть. Узнал случайно, в магазинном разговоре. Нынче кто в основном в очередях магазинных на жизнь жалуется — такие, как я, брошенные на произвол судьбы бывшие инженеры да старичьё-пенсионеры. Вон, мол, в третьем корпусе на Туристской улице в квартире стригут. "Как, мол, — говорю, — частная лавочка, что ли?". — "Нет, государственные как бы курсы для начинающих парикмахеров оборудованы, работают с 9 утра до обеда — одна смена, а с часу дня — другая." — И даром, в самом деле?" — "Да я вот уж цельный год стригусь, и хорошо, не жалуюсь". Слава те, Господи, хоть что-то для нищеты...
С утра намылился туда. Точно, у подъезда уж небольшая очередь стоит. И даже бабок больше, чем стариков. А их же сложней стричь. Есть и такие вроде меня, и даже помоложе,
Зашёл в квартиру. Сени, ванная, коридорчик крохотный (это ещё постхрущевские дома), комната налево — метров двадцать квадратуры... А в комнате... Бог мой! По стенам у зеркал вдоль стен (как раньше в хозяйственных магазинах) стулья, на них сидят клиенты-пациенты, возле них крутятся девчата с ножницами, ещё другие стоят и наблюдают, учатся на глаз, воспитательница покрикивает, весь пол в волосах, точно в овчарне. Душно. Однако оживленно: девки ведь ни секунды без смеха и говора не могут.
В ожидальном коридорчике теснина, поджимают друг дружку к освободившемуся стулу. Тут же "польта" висят, плащи. Можно и раздетым yйти, так думаю. Но — повесил своё пальтишко, и вот уж моя очередь. Сел на стул и гляжу на себя прямо в стену. Непривычно: ни подлокотников, ни откинуться удобно назад, спина прямая, как на допросе. Девчушка уже из пакетика, что у моих ног лежит, достает личные ножницы и расчёску. Там и полотенце. Только что одну бабку сводили в ванную голову намочить, пришла вся мокрая, на пол с головы течёт, а уж тут её мастер головку ей личным полотеничком из пакета высушивает. А как же, нельзя — в ванной полотенички сопрут. Всё своё при себе. Наш закон спокон веку.
"Мне, — говорю, — ласточка, укороти и сверху, и сзаду, побольше но этак... чтоб хоть смотрелось симпатично. Могёшь?" — "Конечно, мы все стрижки знаем. Правда, вы у меня только третий", — и сама уж локон мой в руке зажала: "Столько?" — "Ага. Тока не больше, смотри".
А оброс я, честно сказать, ну есть кавказская овчарка. У меня волос мощный, быстро растёт, хотя седой и пегий, да и уж редковатый стал волос. "У вас хорошие волосы", — это она мне. "Были, милая, были. Пшеница была на голове, а теперь... так, плевелы".
Спохватилась, давай простынку мне накручивать на шею. "Месяца полтора простынке-то?" — спрашиваю. "Да уж... Нам редко стирают."
"А вы б завели черные кирзовые передники — как у прозекторов: очень гигиенично, волос не держится, стирать не надо. Одно время в "Салуне красоты", что на бульваре Райниса, клянусь, такие цепляли за шеи клиентам. Говорили, что это райздрав одобрил, а то со стиркой в наш переходный период плоховато". Она смеётся.
А сама, между тем, стричь начала. Причем так: расческой проведет, левой рукой захватит, потом расчёску в рот или за ухо, или мизинцем прижмёт, а уж правой стрижёт. Долго, конечно, но терплю. Дёргает тоже, больновато волосу, но опять же терплю. А как же. "Ты, главное, ухо не тронь, а так я всё выдержу. А мне говорили, что вас в моргах тренируют". Довёл я её до слёз от смеху, стрижёт и дергается. И балагурю нарочно громко, чтоб всем слышно было сквозь общее жужжание и смешки, вообще — люблю потрепаться. Дома не с кем, на улице — так словно я не в Москве живу, вымер москвич.
"Вы какие-то глупости говорите и девушке мешаете работать", — это Анна Паллна говорит, воспитательница. Теперь моей девчушке: "Ты вот уже неправильно стрижёшь, а ведь на первом занятии проходили. Руку с расчёской веди привольно по голове, как голова идёт, так, и веди, получится ровная стрижка, а у тебя уже какие-то вихры, торчком вон всё. Рядом волосы короткие и длинные. Голова круглая и стрижка пойдёт круглая". — "Вы разумно говорите, Анна Паллна, — заступаюсь за ученицу, — да это у меня на голове есть углы. Не квадратная, конечно, но углы есть". Воспитутка уходит с каменным видом: ей юмор не положен.
"Углов у меня много. В детстве часто об стену или ещё обо что ударяли. Но ведь инженером-же стал! Правда, нынче без работы. Говорят, — нужны, которые с круглыми головами и вовсе не инженеры. И ещё плохо... как тебя зовут-то? Лена? Хорошее имя. У меня были Лены, были... И знакомые, и дети. И ихние дети — все Лены. Плохо, говорю то, что раковины нет, некуда плюнуть, а тебе бы расчёсочку смочить, правда?" — "Да, это верно". — "Сижу и будто жду, что сейчас кто-нибудь по шее мне шарахнет. А всё от того, что привыкли мы к раковинам, правда? А надо отвыкать".
А ничего у неё получается, нормально. Хотя затылка своего я не вижу, но на слово полагаюсь: "Сзади-то как — не ступеньки? " — "Хорошо сзади". — отвечает. Тут ещё ученик подошёл, тоже интересуется. Ну, может, не столько моей головой, сколько этой Леною. Но тоже подтвердил, что "хорошо сзади".
Я перекрестился под простынкой и сижу дальше.
Старается, молодец. Так в "салунах" не стараются, там одно равнодушие, а тут хоть, может, и кочка где получится, но отношение человеческое — оно дороже всего. Ничего, вот настрополится на этих нищебродах, так уж в "салунах" будет только так махать ножницами, и хоть в цвет не попадёт, да ты ей слово уж не скажешь, сразу орать начнёт: "Что вы за свои десять тыщ хотите, чтоб я вас, как Алена Делона постригла?!"
Слева от меня сидит та старушка, которой голову мочили, — теперь ей бигуди цепляют. Справа — какой-то гордый старик, сидит с закрытыми глазами. Есть старики, которые спят даже в зубных креслах. И девушки нас обрабатывают, чтоб не мешать дружка дружке, то с одной стороны, то переходят на другую. Иной раз глянешь — и вся комната так же. Тесно.
Сзади ругань началась: какой-то орденоносец не поделил стул с горбуном. Анна Паллна вмешивается, горбуна оставляют на стуле. Его жальчее. Где-то бабушка вдруг разругалась: "Вы мне голову сделали квадратной!" — "А что вы хотите за бесплатно?! Идите вон на Райниса и там за деньги какую хотите голову сделают. У нас ученики. Сейчас подправят". Бабуся в плач и крик. Ученик — нетерпеливый, капризный — отходит и садится: "Я её стричь не буду, она дёргается".
Моя Лена то и дело зовёт Анну Паллну, не получается у неё. Та показывает и лично мне немного простригает шерсть. Весь уж я в клоках, как овца. Вокруг только и слышно: "Анна Паллна, ко мне подойдите, у меня пробор не получается! И ко мне! И ко мне!.."
Фу, наконец выстригся. Обметала эта Лена меня тою простынкой, как могла, но чувствую, что под рубашкой волос!— это надо на улице трясти.
"Спасибо тебе, милая. На вот конфетку, "Мишку". — "Спасибо". Вышла за мной на улицу, и ученик этот тоже. "Отлично, — говорят, получилось." — "Сзади — ровно?" — "Да не беспокойтесь, прекрасно, дома увидите".
"Дома". Дома я, может, в обморок упаду, как гляну в зеркало. Но я им верю. В наше время если не верить, так и не жить. Лена с парнем закурили, у ней ручки трясутся. "Боюсь ещё подстригать, не привыкла". Молодец, с чувством ответственности барышня. "Ну, пока, счастья тебе в новой профессии".
А у крыльца под деревьями бабушки тапки снимают и волос трясут. "Волосы, что, — говорю им, — вот вшей бы домой не принести, а их не стрясёшь".