| | | | |
№19(546)
05-05-2004
Эдуард Лимонов
ОНИ ПРОСИЛИ: "НАПИШИ ЗА НАС!.."
В тюрьмах сидит народ, попавший в беду, самый непокорный. Вот я и написал книгу о народе. Не совсем в традициях русской литературы получилось. В отличие от Александра Солженицына и даже Федора Достоевского, я сумел рассмотреть человеческое, благородное и достойное сострадания в душах убийц. Александр Солженицын всегда сторонился уголовного мира, когда сидел в лагерях, почти не писал о них. А я ощущаю себя одним из них. Я в этой книге неважен. Так, мужичок в простонародном пугачевском тулупчике. Свидетель защиты. Заступник всех, умученных законом.
Помимо всего, я ещё выполнил обещание, данное этим ребятам, осужденным на пожизненное заключение, узникам каменного мешка. В частности, Андрею Сочану, его приговорили к пожизненному заключению. Он просил меня: напиши за нас. Ты умеешь, а мы не можем….
О заключенных написано много книг. Мой взгляд — изнутри. Такого мужичка рядового, брата их по мукам, страдающего рядом с ними. Мне-то ведь тоже прокурор четырнадцать лет запросил. К счастью, доказать на суде они не смогли якобы мои преступления. Если бы государству удалось доказать, они бы меня погубили. Они и хотели меня погубить. И потому я себя чувствовал одним из заживо осужденных, одним из них, о ком пишу. Всё остальное найдете в моей книге.
Его карьера зэка началась двадцать один год назад, в 1981-м в специальном профессиональном техническом училище закрытого типа в поселке Шушталеп, Кемеровской области, близ города Осинники. Это ПТУ закрытого типа достойно того, чтобы на нем остановиться подробнее. Я записал рассказ Игоря о Шушталепе. Выслушав его, понимаешь, что Игорь еще остался вполне достойным человеком после этого ПТУ. Мог бы быть куда хуже.
Итак, рассказ Игоря.
"Кого туда направляли, в это ПТУ? От рук отбившихся подростков до 18 лет. Отправляли на неопределенный срок. И на три, и на четыре года. Решала комиссия по делам несовершеннолетних в районо или в гороно. Решали и инспектора при милиции. В основном отправляли детей из необеспеченных семей, тех, кто нарушил дисциплину, кто курил, водку пил.
Прежде чем попасть в спецпту, нужно было попасть в спецприемник. В Саратове он огорожен большим забором, колючка, конечно. Сидишь в спецприемнике не более 45 дней, ждешь путевку в жизнь. Я сидел 45 суток, путевки не было, меня отпустили, и я прогулял уже неделю дома, думал: все, сорвался. Но меня вдруг "сластали", отправили в приемник и следующей же ночью повезли на поезде Кисловодск-Новокузнецк. Повезли нас из Саратова двоих. Четверо суток ехали с конвоем: женщина-воспитательница и два воспитателя-мента. Помню, одного мента звали Юра, женщину — Тамара, с прокуренным голосом. Нам родичи нагрузили баулы, и они всю дорогу жрали наши продукты. Ну едем. Сосны. Ели. Скалы. Горы. Холмогоры...Приехали в Новокузнецк, добрались на электричке до Осинников и еще раз на электричке до Шушталепа.
Мне было 14 лет. Мы шли туда по такой ужасной дороге, и вдруг впереди что-то хмурое, мрачное, как кирпичный завод перед нами с колючей проволокой. И слышно было оттуда песню. Слышно, там ходят. Отряд человек в сто. И стараются сильнее стукнуть ногой чтоб. Бугор шагает рядом с отрядом и орет "Шаг!" и стучит. Сто с лишним человек в отряде. Грохот стоит такой, что мурашки по коже.
Заходим туда. Там собрали головорезов с Урала, с Сибири. С Магадана, с Воркуты. Шкафы такие стоят. "Откуда?" — нас спрашивают. "С Саратова". Ага, Саратов, волгари? Они разговаривают быстро, а мы тянем, они нас передразнивали. Колония окружена крупными сопками. Рядом — река. В поселке — буржуазные дачи.
Один только двухэтажный барак был. Всего два отряда по сотне или по 150 человек. Еще трехэтажное административное здание. Остальные здания, как сараи одноэтажные. Столовая. В столовой два длиннейших стола. Встали. И по шеренгам заходят. Первыми блоть, бугры. Они уже жрут минут десять, а ты только заходишь. И когда они кончают есть: "Отряд, встать! На выход!" Чего съел или не съел — выкатывайся. Пайку хлеба схватишь — и вон. Ну а если скажешь "Я еще не поел" — и что? Если ты пацан, ты должен терпеть. Будешь сидеть жрать, подойдут, горячее, не горячее — на голову! Хрясь! Я видел такое. Один выбежал и в снег головой.
Сначала нас бросили в карантин, квадратов шестнадцать. Там уже были человек десять и нас четверо. Дали форму х/б, брюки и куртка серые или черные, сапоги кирзовые, фуфайка, шапка, как солдатская, только крашеная, черная и портянки. Все вольное белье уничтожалось. Дней десять на карантине. Сидели, никуда не выходили, только на завтрак, обед и ужин в общую столовую. Потом из карантина я попал в изолятор за связь — подошел земляк к решке, кричит: "Откуда этап?" — "С Саратова!" — "Земляки!" Земляк с Саратова загнал две пачки "Беломора". Подходит дубак: "Кому курить загоняли?" Я сознался. И в изолятор.
Изолятор — короткая камера, как КПЗ, одна на всех. Вместо двери решетка. Если курить или воды попросил, то вызывают хозяина. А хозяин брал парашу и выливал на нары.
После изолятора начали разводить по отрядам. Попал я во 2-й отряд. Завели нас в бытовку. "Вот твои воспитатели. Теперь будешь жить здесь". Сколько жить, неизвестно. Пять групп в отряде. Я был в четвертой группе. Подошел к нам бугор, здоровый жлоб, у него и погоняло Жлоб. Дали мне закрепа Кочана. Ну, закреп — это человек, который объясняет, как надо жить. Кто дал закрепа? Бугор отряда. Кочан — блатной из Новосибирска, стал объяснять мне и еще одному из Татищева приколы различные. За малейшую оплошность наказывали. Мне это спецпту казалось жутким местом, хотелось сбежать. Подъем когда? Пока ты приехал, ты мог всю ночь не спать, мог блатным подносить кружку воды. Но пока ты не прописан, ты ничего не делал. После двух недель нас начали прописывать.
Как это выглядит? Садилась толпа блатных: старики, бугры, и начинались приколы. Ты обязан был отвечать: "Если кину х… в корзину, за грибами в лес пойдешь?" (Игорь задумывается). Вот что нужно было отвечать, не помню. Вот другой прикол: "Если кину х… на спину, будешь лебедем летать?" Надо отвечать: "Х… — не крылья, я — не лебедь, я — не птица, и летать мне не годится". Или тебя спрашивают: "Что, или х… за щеку, или сопля на щеку?" Следует отвечать: "Х… — не конфетка, сопля — не салфетка". Если хоть на одном приколе ошибся — ты получаешь п…, и твой закреп получает п…, а потом твой закреп п… тебя. Если у тебя идет все ровно, правильно, нормально, переходят к следующей церемонии.
Ты встаешь меж шконарей в проходе, руками за шконари держишься, а сзади тебя держит закреп. Бугор сворачивает простыню, наматывает ее на руку, получается сиська такая, и говорит: "Не дай бог ты сшалавишь (то есть уклонишься, наклонишь голову, тогда как лицо надо держать прямо) — тебя убьют на х…". Бугор разбегается, кричит: "Челюсть держи!" и бьет рукой в простыне в челюсть. Выключаешься сразу, ни один не устоит. Чапа меня прописывал из Свердловска. Выдержал я испытание. "Ништяк", — бугор сказал. Минут пять я отключенный был. Оклемался. Дали закурить папиросину. Тем временем начали землячка моего допрашивать по приколам. Он колется, забуксовал, его выводят, дают ему в фанеру, бьют, дают закрепу п…, закреп дает ему п…. Губищи у него были, как у русалки. И дают отсрочку в три дня. Меня еще во время приколов спрашивали: "Кем хочешь жить?" — "Пока пацаном". Меня, после того как дали п… землячку, прописали, сказали: "Живи пацаном!" Удачно я прошел прописку.
Три дня проходят. Начали опять прописывать Страуса — моего землячка. Опять приколы, опять он заваливается. Ему дают п…, но решаются его прописать. Его прописывал Малыш. Наматывает простынь (закреп в это время сзади встал), разбегается, орет: "Держи челюсть!"
Страус отвернул челюсть. "Что шалавишь, держи челюсть!" — кричит Малыш и второй раз разбегается.
Страус отклонился, попал ему в ухо Малыш. Ухо-пельмень, тот в бессознательном состоянии. "Ты что, сука, шалавишь?!" — Закрепу дали п…. — Подымай его, закреп! Сука, вставай! — вынимают из-под шконаря, ставят раком и дужкой от кровати лупят. Тот орет. "Ах ты!" Бьют, сняв сапог, сапогом. Человек пять сразу стали его ... Зашел Жлоб и оттянул бугров. Они были бугры пяти групп, а Жлоб — бугор отряда. "Че он сделал?" — "Сшалавил".
Водой отлили. "Ну что, сученок, живи мразью!"
Мразь — это по-другому грязный пацан, моет толчки. При этом ты не должен, если тебя п…, ответить.
После того как ты получил звание пацана, дальше на усмотрение бугра. Он может поднять тебя до стариков, блатных, сынков (сынок); дальше — простой бугор, бугор второй, бугор первый, бугор группы и бугор отряда (следует отметить, что всем этим старикам и буграм от 14 до 18 лет!).
Подчиняться дубаку или воспитателю было западло. Дубак — это конвойный. Тем более реагировать на их замечания. Раз или два в неделю производилась "раскумовка" отряда. В каждой группе — человек 15 блатных (старики, сынки, бугры), а остальные: пацаны, грязные пацаны и мразь. Загоняли в сушилку весь отряд и пиздили. К каждому блатному ты должен подойти, и он должен был тебя ... Раз, два, ударить, сколько хочет. Некоторые не били. Подходишь сам к блатным, подходишь к одному, к другому и вот так ко всем. В один прекрасный день земляку моему (в спортзале было дело, отряд подрубали) — он сшалавил, дали перекладиной от штанги. Что-то случилось у него с позвоночником, его потом больного домой отослали.
А тогда администрация собрала десять человек (в том числе и его, Страуса, моего земляка) и решила нас отвезти в дурдом за то, что не сознаемся ни мы, ни он, кто его от..., в город Колтан. Мы приехали расчувствованные, нас там положили в вольную палату. А мы начали по карманам лазить, в побег хотели уйти. Чтобы уйти в побег, нужно было спросить бугра. Как правило, он давал разрешение.
Днем мы до обеда учились в школе. И после обеда учились по профессии. Школа помещалась в здании администрации. Вольные учителя приходили"...
Вторую часть повествования Игоря о спецпрофтехучилище в поселке Шушталеп я записал позднее, через полтора месяца. Когда почувствовал, что скоро нас разведут, и так и останется его рассказ неоконченным. Возобновили мы наше занятие уже в ноябре. И начали там, где закончили.
"Вольные учителя приходили. По имени-отчеству мы их не называли. "Воспет" и "воспетка" называли. Еще по месту жительства. Воспетку из Колтана звали "Колтанская", из Осинников — "Осина".
Жизнь протекала так вот. Сидим на лавочках, слушаем воспитателя на плацу. Бугор высовывается в окошко: "Малолетки, кто ваш отец?" Мы все, как один: "Адольф Гитлер!" "Кто ваша мать?" — "Ева Браун!" Воспетка, повизгивая, отмахивается рукой: "Ой, ой, нечистая сила, скройся!" А Колтан — небольшой городок. Там был дурдом, я уже упоминал.
Но это с воспитателями так. С хозяином и с дубаками по-другому. На плацу, помню, замполит стоял на крыльце у административного здания. Ходили для себя, отрабатывали дух. С песней ходили, шаг держали.
Какие песни? "Родительский дом / Начало начал..." Или: "На заре команда подъем / Нас будят при любой погоде / Напишу отдельно потом / О каждом парне в нашем взводе..."
Строевые в выходные. К вечеру. Когда тишина. И вдруг такой топот. Грохот просто. Станция километрах в пятнадцати, топот был на станции слышен. 150 человек — отряд. Всего человек 350-400 было.
Какая цель? Перевоспитать. Срок не назначали. Минимум — 1,5 года. В 18 лет выгоняют оттуда по-любому.
У меня был один побег, три изолятора и вдруг меня на комиссию. У хозяина была деревянная дубина. Выходит. Я первый стоял в колонне. Хозяин кричит: "Направо!" Я не повернулся. Че-то со мной, попутался. Он как даст мне дубиной по башке. Очнулся в изоляторе. Сказка, у нас была такая надзирательница, надо мной. Тебя, говорит, комиссия пропустила. Приходит грамотный... "На, распишись, ты прошел, скажи спасибо, что хозяин тебя пожалел".
Как я бежал? Как в побеге был? Собрались с одним иркутским пацаном вдвоем. У него у дядьки живет там, в Новокузнецке, брат двоюродный, так он сказал. Адреса, сказал, не помню. Решили, что найдем. На побег нужно было распоряжение бугра. А тогда у нас был бунт. Подошли к бугру, к Чапе: "Отпусти!" — "Да ну вас на х..., вас завтра же на вокзале поймают". — "У нас есть к кому". — "Ну, валите!" Смена была Сказки. Она обычно в тулуп укутается, где-нибудь приткнется и спит. Осень была. Не ушли, жалко ее, Сказку, стало. Следующая смена была Бурундуса... Земля мягкая под забором. Быстро прокопались, ушли.
Как там все охранялось? Вышки были не зэковские, не по бокам, но стояли в зоне самой, двое часовых. Никто не знал, какое у них было оружие. Забор кирпичный, невысокий, и проволока наверху не везде. Там все было отлажено так, что не решались идти в побег. А если без разрешения бугра шли, то беглецов вылавливали, опускали. В воротах вахтенный стоял. На ночь человек десять охраняли. У некоторых пистолеты были. Если взбунтуются, ментов вызывали. Ну что там на детей...
Подъем в 6 часов, зарядка на плацу по погоде. Хлопчатобумажная спецовка. Завтрак. С утра один отряд неделю ходил на промзону, работал, а другой учился. Следующую неделю менялись.
После 6 вечера свободное время было. И отбой в 10 часов. Как правило, ложились тогда, когда скажут бугры. Пили, кололись. Чифирили, наколки делали бугры и вся блоть. Ну, я говорил, административное здание о четырех этажах. Промзона — одно здание о двух этажах. Там были учебные классы. Были две строительные бригады. Они там ходили, строили...
А с побегом вот что случилось... Идти пришлось вдоль реки. Кругом сплошные дачи. Это Шушталеп сам, поселок. Залазим в дачу. Переодеваемся. Жрать охота — взяли хлеба с вареньем, клубникой. День прошли. К ночи забрались в другую дачу. Из соседней дачи выходит вдруг пьяная компания. Фонариком светят. Разговаривают. "Беспризорники, бегут оттуда, все дачи забомбили..." Выходим мы на какую-то станцию, Щавелево, что ли. Залезли под перрон, ждем. Слышим — электричка! Выпрыгнули, влезли, в тамбуре стоим. Контролеры идут! Мы от них. Приезжаем в Новокузнецк. Плутали. Уже к вечеру нашли квартиру. Стучимся. "Такой не живет!" В другую квартиру — открывает бабка. "Нет их!" — "А где они?" — "Переехали". — "Куда?" Не знает.
Вечер, толпы молодежи собираются. Зашли в подвал. "Давай здесь отдохнем до утра?" Во сне вдруг свет. Фонариком. "Вставай! А вот и второй!" Вывели, в уазик нас грузят. "Откуда? Из Шушталепа?" — "Из Шушталепа". Давай мы пробовать оттуда сбежать. Не удалось.
К вечеру замполит приезжает. А у него ботинки с рантом. На четвертом этаже, на административке, как он нас отпинал...
1.0x
